1
В моём понимании, они - настоящие герои. Но так склонны думать далеко не все. При жизни их не особенно уважали. И уж точно, не очень-то ценили. Кто-то их откровенно презирал. Другие люто ненавидели, гнали, травили, устраивали им козни... и казни.
А они - не скрывались, не прятались, не отвечали злом на зло. Они открыто выступали в защиту веры и Божьих домов на земле, церквей. Учитель заповедал: "Вы - свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И, зажегши свечу, не ставят её под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме. Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного" (Мтф. 5 : 14 - 16).
Горькую чашу в этой юдоли слёз они испили до дна. Все, кто не отрёкся от Христа, жили с ясным пониманием того, что их путь ведёт на Голгофу. У каждого из этих двадцати были свои искушения, хождения по мукам, свой тяжкий крест. Я имею ввиду церковную "двадцатку".
О героях теребенской "двадцатки", которые подвигом своего стояния в вере спасли для потомков удивительный старинный храм в селе Теребени Опочецкого района Псковской области, нам неизвестно ровным счётом ничего.
Если бы я пришёл к вере своих предков несколькими годами раньше, я знал бы о "теребенской двадцатке" всё. Из надёжного первоисточника. Моя бабушка Наталья Яковлевна состояла участницей церковного совета при храме Воскресения Христа в Теребенях. В "двадцатке" состоял и её муж Степан Николаевич Николаев, мой дедушка.
Однако, пока была жива моя бабушка, вопросы веры меня совершенно не занимали. Мы говорили с нею о чём угодно, только не об этом.
После её ухода у меня был шанс узнать о теребенском сопротивлении у моего отца Евгения Степановича. Отец, как и бабушка, тоже знал о "двадцатке" не понаслышке...
Когда под старость я проникся верой, вокруг меня не осталось уже ни единой родной души, кто мог бы поведать мне о теребенских героях.
Я безнадёжно опоздал... Но так сложилась судьба. И с этим уже ничего не поделать...
2
На колокольне и ныне действующей церкви Воскресения Христа в селе Теребени оставлено несколько лаконичных надписей. Сделаны они в разное время. Последняя - на немецком языке - датирована 1942 годом. В своё время она привлекла внимание о. Георгия (Мицова)...
А вот предыдущая запись никого, похоже, за душу не тронула (разве что автора этого очерка).
Неспроста тогда, в тот далёкий день моего посещения церкви (церкви, в которой, кстати, я был в младенчестве крещён), батюшка, отец Георгий, отправил меня на колокольню, чтобы я осмотрел там надписи. Та, о которой ниже пойдёт речь, сразу меня "зацепила" чем-то... Привожу её без изъянов.
Красили сию церковь в 1938 году
1) Королёва Ольга Фроловна
2) Фролова Антонина Семёновна
3) Егорова Людмила
4) Захаров Михаил
5) Иванов Иван Михайлович
Вроде бы всё буднично, просто. Красили церковь... Но ведь год-то какой, друзья! 1938-й!
Два года нашей истории - 1937 и 1938-й - стали поистине апогеем жестокости властей по отношению к собственному народу. В мемуарах бывшего генсека Хрущёва мелькает выражение "мясорубка 1937-го года". Кого рубили и вырубали? Да русский народ, самых лучших его представителей - всех, кого объявили "бывшими людьми", то есть "кулаков", "попов", "религиозников", "врагов народа", "нэпманов", "шпионов", "недобитую контру" и пр.
В эти годы лимиты на количество (в тысячах душ) арестов и расстрелов сверху спускают на места, распределяют по областям и районам. А местечковые руководители - дабы выслужиться - запрашивают у верхов увеличения нормативов арестованных, ссылаемых и расстреливаемых.
В эти годы страну захлестнула антирелигиозная волна с массовым закрытием приходов, арестами и расстрелами священнослужителей и мирян, полным уничтожением тех церквей, в которых "двадцатки" было не запугать и не разогнать.
В Опочке 1937 год был отмечен уничтожением красивейшего Спасо-Преображенского собора. А сколько было убито людей, сломано человеческих жизней...
Коварно (посредством поджога) была ликвидирована соседняя с Теребенским приходом Покровская церковь на погосте Старик. Крепкая сплочённая церковная община там осталась. Но что толку, если сам храм превратился в груду обугленных головешек и камней?
Столь же коварно были обращены в прах и другие соседние храмы: Воскресенский на озере Кудо, Троицкий в селе Рясино, Нестюгинская церковь, закрыта Знаменская церковь на озере Камено... К 1938 году всё пространство вокруг Теребенской церкви было зачищено от религии. В Опочке действовала лишь кладбищенская Покровская церковь, над которой тоже нависал домоклов меч.
Вот потому "красили сию церковь" далеко не просто так, не потому что время пришло, а с тем расчётом, чтобы враги веры не имели возможности придраться к внешнему виду церкви. Ведь новая власть объявила всю церковную утварь и недвижимость народным имуществом. Если церковная община не может содержать культовое здание должным образом, то она - в соответствии с типовым договором, подписанном "двадцаткой" - законно и навсегда лишается этого объекта. И тогда церковное здание утилизируется для нужд сельсовета, колхоза... Так Троицкий храм в Опочке утилизировали под зерносклад, в Каменскую церковь загнали лошадей, в Матюшкинской, стоящей на кладбище, устроили клуб... Особенно жестоко и цинично поступили с кирпичным храмом в честь Святой Троицы в селе Рясино: он был разобран на кирпичи, из коих построен был скотный двор - неподалёку, на живописном берегу озера Коложо; и ныне развалины скотника видны проезжающим по дороге Опочка - Норкино. А ведь мог бы стоять и ныне в этом месте великолепный храм!
На колокольне Теребенской церкви запечатлены пять фамилий и имён... Интуиция с первого же взгляда подсказала мне, что это фамилии участников теребенской "двадцатки", тех людей, которые в жёстком противостоянии с всесильной властью, рискуя жизнью - своею и близких - в мрачные годы богоборческого мракобесия пытались своими слабыми силами отстоять этот храм для потомков.
На мысль, что далеко не простые маляры здесь отметились, меня навело употреблённое в скупом тексте надписи церковно-славянское слово "сию". Обычный, не имеющий отношения к религии человек, тем более сугубо трудовой, столь утончённо не скажет и не напишет.
Моё интуитивное прозрение о том, что не о малярах на колокольне толк, а о борцах религиозного сопротивления, так и осталось бы гипотезой, если бы не вышла в свет замечательная книга "Опочка. 1917 - 1941". Изучая эту книгу, я наткнулся на страницу 176-ю, где речь идёт о церкви в селе Теребени и о той борьбе, которая вокруг этого храма в предвоенные годы развернулась. На этой странице вдруг всплыла - к моей радости - фамилия, которую я имел возможность созерцать на колокольне. Читаем у С. А. Алексеева: "При церкви нашли приют монашки: Матрёна Анисимова из д. Ступино и Ольга Королёва из Бороусово" (стр. 176).
Ольга Королёва... Именно её фамилия, имя и отчество стоят за первым номером в карандашном списке на колокольне. Уже это позволяет допустить, что запись сделана её рукой. Ставя свои данные в первую строку, она берёт всю ответственность на себя и готова отвечать по всей строгости закона. Становится ясно теперь, что церковно-славянское слово "сию" обронено в тексте не случайно: возвышенный книжный язык не чужд Ольге Королёвой - она монашка.
Так я обнаружил первую из двадцати (как минимум) персон теребенского сопротивления, героической "двадцатки". Это Ольга Фроловна Королёва из деревни Бороусово.
Второй участницей местного религиозного общества была, вероятно, другая монашка - Матрёна Анисимова из деревни Ступино.
Но вернёмся к Ольге Королёвой. Её место в списке - первое - говорит о том, что это женщина с активной жизненной позицией. "Коня на бегу остановит, в горящую избу войдёт" - это про неё. И тому нашлось подтверждение. Из уст младшей современницы "двадцатки"...
3
В лихие тридцатые годы, когда мужественная теребенская "двадцатка" отстаивала в борьбе с всемогущей властью свой храм, в деревне Шестниково, где "баньки, что кукушки, сидят вдоль речки Серебрянки", жила девчушка Женя. Была она бойкая и трудолюбивая. Вместе с сестрой Тоней, которая была постарше, носили молоко в Болгатовский маслосырзавод. И до сей поры помнит она маслобойку, которую работницы крутили вручную...
В 2018 году Евгении Филипповне Шабановой стукнуло... 91 год. На десятый десяток перевалило. И она - на своих ногах, в полном разуме и надёжной памяти. Только зрение вот подсело изрядно.
Я ухватился за Евгению Филипповну, как за последнюю соломинку. В 1940-41-м учебном году она ходила в пятый класс Теребенской семилетки, в селе Теребени бывала почти каждый день. Разговаривать мне с Евгенией Филипповной было легко, поскольку она в детстве знала моего отца Евгения Степановича. Они - Евгений и Евгения - вместе учились в Болгатовской начальной школе...
"В Теребенях перед войной было две школы - старая одноэтажная и новая - в два этажа - семилетка. Директором школы была Крючникова Анна Тимофеевна, она же учитель истории. Ростом не велика, очень подвижная, "живая". Директор и все наши учителя строго запрещали нам ходить в церковь. За это ругали на линейке перед всей школой.
А церковь-то стояла совсем рядом! И мы вкрадки бегали туда. Даже на больших переменах. Заглядывали внутрь... А там такая дивная красота! И народу собиралось порядочно, куда больше чем сейчас. Ничего про "двадцатку" я не знаю... Помню только одну монашенку... Она всегда ходила в чёрной одежде. Ростом была не высока. А запомнилась она мне вот чем: только ей одной разрешено было заходить в алтарь... У меня и поныне будто перед глазами стоит, как она заходит в алтарь и зажигает там свечи...
Как сейчас помню: был выпускной вечер 21 июня в школе... А назавтра в полдень объявили: война!"
Фамилию, имя монашки Евгения, конечно, не запомнила. Впереди было столько страшных событий, врезавшихся в память... И всё же монашенка, входящая в святая святых храма и возжигающая там свечи - это запало в юную душу Евгении "по гроб жизни". Не сомневаюсь, что этой монашкой была Ольга Королёва.
Ольга Фроловна была связана с деревней Бороусово. Но остаётся открытым вопрос: это её родина? Или монашку, бежавшую из разорённого монастыря, приютили в деревне люди добрые (или знакомые)?
Давайте же, друзья, ещё раз - внимательно - всмотримся в тескт на колокольне: "красили сию церковь"...
Как заметил классик, "тут придётся сильно напрягать внимание, пока заставишь перед собой выступать все тонкие, почти невидимые черты"... (Н. В. Гоголь "Мёртвые души" том первый глава вторая).
Первой в списке идёт Королёва Ольга Фроловна. Вторым номером - Фролова Антонина Семёновна... Стоп! А случайно ли то, что отчество Ольги Королёвой совпадает с фамилией второй персоны списка?!
Напрашивается такое объяснение...
С второй половины 19-го века крестьяне, прежде бесфамильные, начали получать фамилии. Фамилию главе крестьянской семьи и его домочадцам давали, не мудрствуя лукаво, по его имени. Если крестьянина звали Григорий, то ему присваивали фамилию Григорьев. Так в России появилась бесчисленное множество Иванов Ивановых, Петров Петровых, Тимофеев Тимофеевых... За примерами из живой жизни далеко ходить не надо. Мой прадед из Поповой Горы звался Николай Николаев. А его свояк из деревни Вальково - Александр Александров.
Тенденция упрощённо наделять человека фамилией, производной от имени, стала в наших краях почти железным правилом. Редко кто избежал его (см. примечания № 1).
Вернёмся к списку "красили сию церковь"... Первая в нём - Ольга Фроловна. Следующая - Фролова Антонина Семёновна. Имя Фрол, не частое в обиходе, здесь употребяется дважды - в отчестве и в фамилии. Простым совпадением это быть... может, но едва ли это пустая игра случая. Дерзну предположить, что первая и вторая персоны списка связаны родственной связью. Но какой? Да самой, что ни на есть кровной: Антонина Семёновна - мать Ольги Королёвой!
Фамилия матери Ольги - Фролова. Это фамилия мужа Антонины Семёновны. Если отчество Ольги - Фроловна, то естественным образом вытекает, что мужа Антонины, отца Ольги звали Фрол. А полностью - Фрол Фролов. Из деревни Бороусово.
Питая искренние дочерние чувства к любимой матушке, Ольга символически приблизила её к себе в составленным своею рукой списке. Теперь мы с большой долей вероятности можем быть уверены в том, что Ольга Королёва проживала у себя на родине, в деревне Бороусово, под крышей дома матери Фроловой Антонины Семёновны.
Об Антонине Семёновне Фроловой мы можем предположить, что она была женщина верующая и состояла в теребенской церковной двадцатке. В страшном 1938 году мать вместе с дочерью участвовали в косметическом ремонте своего приходского храма - с тем, чтобы помешать богоненавистникам под предлогом ненадлежащего ухода за церковным зданием закрыть в селе Теребени старинную церковь. Это был поистине подвиг.
Ольге Королёвой смелости было не занимать. Будто "дразня собак", то есть местных активистов и заезжих - с инспекциями - "партейцев", Ольга ходила в чёрном монашеском одеянии, не переменила его на мирское платье. Таким же образом поступала и вторая монашка Матрёна Анисимова из Ступино.
Мне представляется, что именно Ольга из всех защитников церкви выделялась особенной отчаянной смелостью. За отсутствием в церкви священника она входила в алтарь, зажигала там свечи и, может быть, руководила проведением служб в храме.
О том, что смелость была отличительной чертой Ольги, говорит и тот факт, что она взяла себе столь броскую фамилию - Королёва (см. примечание № 2).
Впрочем, могло быть и так: Ольга осталась вдовой (муж её мог быть убит на фронте в первую мировую) и от безутешного горя подалась в монастырь...
Похоже, что в личности этой "боевой" женщины не последнее место занимали такие черты как максимализм. За что она ни бралась, всё исполняла неистово. Рано разочаровавшись в жизни (или в любви?), приняла решение уйти в монастырь. Но и там не смогла скрыться от тяжёлого дыхания мира...
4
Богониспровергатель и храморазрушитель тов. Китаев, призывая в 1940 году через опочецкую прессу ликвидировать последний очаг веры на территории Опочецкого военного округа, сам не желая, оставил нам хоть какой-то, пусть куцый, исторический материал о теребенском сопротивлении. Материал, которым мы с вами, уважаемый читатель, не преминем воспользоваться.
Но кто же этот Китаев? А он - лицо, прямо заинтересованное в уничтожении церквей, поскольку он - председатель райсовета СВБ, Союза Воинствующих Безбожников. Он обрушился на теребенскую святыню в 1939 году, поздновато уже, когда репрессии пошли на убыль, и уже не сажали всех без разбору. Теперь приходилось формально соблюдать принципы социалистической демократии, а не брать на арапа. Особенно там, где советские люди объединённо и упорно отстаивали свои законные права. Год на дворе стоял не 37-й.
В сложившихся новых условиях тов. Н. Китаев был вынужден обращаться к рупору партии, местной прессе. С тем, чтобы разбудить и возбудить общественность на борьбу с последним оплотом религиозных пережитков. Похоже, закрыть Теребенскую церковь стало для Китаева делом его чести. Читаем у С. А. Алексеева: "Председатель райсовета СВБ Н. Китаев трижды публиковал в местных газетах выступления о закрытии Теребенской церкви".
Чтобы успешно совершить своё злодеяние, районному СВБ во главе с Китаевым нужно было задействовать в этом спектакле народные массы, которые по уготованному сценарию категорически потребовали бы у властей ликвидации пристанища религиозного мракобесия и колдовства. Но в народе, даже и в колхозном (почитай, крепостном), таких настроений не наблюдалось. "Плохо мы ещё воспитываем нашу молодёжь", - сказал бы тов. Саахов. Теребенинцы и их соседи по краю упорно не желали утилизировать свою древнюю святыню.
Тов. Китаев через рупор окружной газеты кричал о том, что "в действующую церковь ходит лишь незначительная часть местного престарелого населения; большинство же колхозников - против церкви".
Остановись, мгновение! В чём-то Китаев был весьма точен, часто опирался на факты, реально имевшие место быть. Ясно, как белый день, что в церковь в те страшные и неблагоприятные для веры годы, ходили только редкие люди - в основном, изрядного и преклонного возраста. На этом месте остановимся подробнее.
Теребенский священник о. Георгий (Мицов) упоминал о предвоенном положении прихода: из служащих при церкви оставались лишь престарелый певчий и его жена. Кто же такой этот престарелый певчий?
Мне представляется что это не кто иной как Алексей Симеонович Бенедиктов, коренной житель села Теребени, родившийся 9 марта 1867 года. Бывший псаломщик, сын псаломщика.
В 1938 году, когда "красили сию церковь", Алексею Симеоновичу было... 71 год. Возраст, не исключающий активной деятельности, как физической, так и общественной. Для жителя сельской местности трудиться в 70 и старше - норма жизни.
В юные годы Алексей обучался в Псковском духовном училище. В 1891 - 1892 годах проходил военную службу. С 1893 по 1898 год служил полицейским урядником (думается, хорошо поставленный зычный голос был весьма кстати на сём поприще). В том же 1898-м он уже псаломщик в погосте Острий. А с 1900 года - псаломщиком в родных Теребенях. Остепенился, женился, осел на земле предков, служа в Воскресенской церкви, как некогда его отец.
С 1910 года в Теребенском храме служит псаломщиком уже другой человек - Алексей Васильевич Малиновский 1875 года рождения. Где же Алексей Симеонович? Есть немалая вероятность того, что в свои 43 бывший урядник с головой окунулся в крестьянскую жизнь, которая, в отличие от церковной службы давала тогда вполне ощутимый результат. Семью надо было кормить.
Семья Бенедиктовых... Бабушка моя рассказывала, что в этой семье было два высоких красивых сына и очаровательная дочь, с которой у Степана Николаевича был - до женитьбы - роман... Но вернёмся к главе семьи.
В годы богоборчества Алексей Симеонович, скорее всего, был активным участником "двадцатки". Его честная прямая натура никак не позволила бы оставаться в стороне от происходящего.
По воспоминанию Е.Ф. Шабановой, в алтарь Теребенской церкви заходила монашка, и это лишнее подтверждение тому, что священника в храме в те годы не было. Именно так считал о. Георгий. Однако действительность зачастую оказывается сложнее наших умозаключений и нередко исполнена противоречий. Смею утверждать - не ради пародокса и удивления читателя, что на тот момент священник в Теребенях был и наверняка регулярно посещал Божий храм. И это утверждение не расходится с тем фактом, что церковь жила в предвоенные годы без настоятеля.
От моей бабушки мне по наследству досталась книга в потемневшем от времени переплёте - Новый Завет санкт-петербургского издания 1881 года. На развороте - две надписи, сделанные чернильным пером. Надпись сверху - стройная и ровная, как из учебника по чистописанию - из позапрошлого 19-го века: "Н. Дубровский 1882 год марта 15-го дня".
Нижняя надпись - местами неразборчивая, не столь аккуратная и неровная, передающая своим видом беспокойство и неопределённость положения людей в предвоенное время: "Дарю прихожанке М... (неразборчиво) на память. Протоиерей Михаил Павлович Дубровский. 1941 г. апреля 12 дня".
Кстати, сия книга чудом уцелела во время пожара, в котором погибла вся домашняя библиотека моего дедушки Степана Николаевича. При налёте "юнкерсов" на деревню Попова Гора 12 июля 1941 года её жители укрылись в бункере, который загодя изготовил на чёрный день Степан Николаевич. Немцы обрушились на деревню потому, что в ней было рассредоточено стрелковое подразделение наших войск. Бункер спас всех. Когда стихло, полезли наверх... и увидели пылающие на ветру, как огромные костры, дома.
Неясно, кто был Н. Дубровский - может быть дядя Михаила, или старший брат... О самом же теребенском батюшке известно следующее... Родился Михаил Павлович в 1867 году. Стало быть, в патологически жестоком 38-м, когда верные Богу люди в селе Теребени "красили сию церковь", ему было... 71, как и А. С. Бенедиктову.
Михаил Дубровский являлся потомственным священником - пошёл по стопам отца. Окончил Псковскую духовную семинарию. Преподавал в Великолукском духовном училище. Служил священником в селе Глубокое.
С 1908 года о. Михаил - настоятель храма Воскресения Христова в селе Теребени. Здесь на лоне благодатной природы, в живописном спокойном уголке Михаил Павлович и обосновался - в окружении милой его сердцу семьи и многочисленной доброй простодушной трудовой паствы, исполненной признательности и уважения к своему батюшке.
Долгие годы был о. Михаил (Дубровский) духовным руководителем и наставником православных мирян, кристальной честностью и высокой мудростью своей снискал он непререкаемый авторитет и всеобщий почёт в народе.
Представляется мне, что это он - Михаил Павлович Дубровский - взрастил, подготовил к невзгодам жизни (в том числе и личным примером) не одно поколение глубоко верующих людей. Людей, настолько сильно преданных Христу, что эти люди в годину смертельных испытаний сумели-таки создать в Теребенях некий уникальный оазис веры, особую благодатную зону, в которой храморазрушителям и гонителям христианства так и не удалось, по большому счёту, сотворить свои чёрные дела.
Нет сомнений в том, что этот великодушный светлый человек, выйдя за штат, продолжал жить делами и заботами любимого храма и церковного общества. И в годы борьбы против религии он, конечно же, был в составе "двадцатки". Более того, кому, как не ему, священнику, быть идейным вдохновителем и практическим советчиком и наставником для более молодых мирян? Он и был таковым. Однако держался - ввиду жестокого преследования священнослужителей - несколько в тени, не переходил границ дозволенного, ни в чём не нарушал положений и распоряжений новой власти. Он, скорее всего, уже не надевал рясы, ходил в простой светской одежде, не проводил церковных служб... И не заходил в алтарь. Но был Михаил Павлович Дубровский для всей преданной Богу паствы мудрым и прозорливым духовником. Он продолжал по сути оставаться протоиереем и настоятелем Теребенского храма, я бы сказал: и Ангелом Хранителем его. Так же как и мудрым кормчим героической Теребенской "двадцатки". И эта его великая миссионерская суть определённо просвечивает в той самой надписи на подаренной им 12 апреля 1941 года (см. приложение № 3) некой прихожанке М... книге. Он подписывается как протоиерей. Нет, он не бывший, не отставной, он - действующий, разве что, ввиду неодолимых обстоятельств, вынужден свою великую миссию выполнять, находясь в тени, формально представляясь обычным мирянином. Иного пути у Михаила Павловича просто не было. Для меня этот человек - духовный герой, чей подвиг совершенно не оценён пока по достоинству. И не только не оценён, но даже и не понят... По честной скромности его он предан забвению, как, впрочем, и все участники "двадцатки".
5
"Двадцатка"... Двадцать, или несколько больше, негасимых светочей веры, двадцать достойных продолжателей апостольских трудов, двадцать истинных воинов Христовых... Их подвиг не может быть умалён тем, что они, в большинстве своём, были "рядовые", то есть миряне.
Благодаря тов. Н. Китаеву, но в ещё большей мере - краеведу С. А. Алексееву, мы знаем, кем возглавлялась теребенская "двадцатка".
Из статьи "Странники божьи" (газета "На страже границы" от 31. 10. 1940 г. - автор тов. Н. Китаев): " В храме есть официальная двадцатка, а роль церковного старосты и казначея выполняет Анна Степанова - дочь выселенного из Любимовского сельсовета бывшего торговца Лопатина". ( С. 176).
Таким образом, одна из главных "фигур" Теребенского религиозного общества - Анна Степанова, в девичестве Лопатина, родом из Любимовского сельсовета, похоже, дочь репрессированного, высланного (на север? в Сибирь?). Вот и всё, что нам известно об этой несомненно героической женщине.
Я могу определённо назвать лишь одного руководителя Теребенской "двадцатки". Имя его я почерпнул из единственного уцелевшего письма моего отца Евгения Степановича на фронт - моему дедушке Степану Николаевичу. В нём 15-летний Женя пишет отцу, в частности следующее: "Папа, в Теребенях тоже, слава Богу, пока тихо. Мама состоит членом двадцатки. Из знакомых вернулся домой Яков Зябловский. Он председателем двадцатки. Я сейчас уже немножко научился получше петь альтом"... Письмо на фронт из Поповой Горы от 10. 11. 1944 года (домашний архив автора).
Все письма военного времени подвергались просмотру военной цензуры, поэтому Женя пишет в обтекаемых, понятных только своим людям выражениях. "В Теребенях тоже, слава Богу, пока тихо"... Это означает, что с Теребенской церковью и её "двадцаткой" ничего плохого пока не произошло - не было ни арестов, ни закрытия храма. Женя употребляет слово "тоже", которым даёт понять, что и в других деревнях края не было никаких репрессий, подобных предвоенным.
Из письма следует, что председателем церковного общества является Яков Зябловский. Если вернулся домой - значит он местный, теребенский... А, может быть, из деревни или хутора "Зяблово", или что-нибудь в этом роде? Ведь в то время было принято (особенно в сельской местности) в просторечье человека называть не по фамилии, а по названию деревни или иного населённого пункта. К примеру, моего школьного друга Гришу Михайлова, который приехал из Магадана (семья его деда была в 1937 году сослана на Колыму) все звали не иначе как "Гришка Магаданский"...
Откуда Яков Зябловский (или "Зябловский"?) вернулся домой? Из армии? Это вряд ли. После "отсидки"? Едва ли... Скорее всего, Яков был до войны и во время войны председателем Теребенского церковного общества, и, когда край был освобождён от захватчиков, глава "двадцатки" был арестован органами госбезопасности до выяснения всех обстоятельств. И, поскольку Яков перед советским законом был чист, его вскоре и выпустили. И он снова возглавил Теребенское религиозное общество.
К сожалению, никакой информацией об этом наверняка выдающемся человеке я не располагаю. Разве что имя ещё одного скромного героя Теребенского сопротивления войдёт в сияющий славой свиток на небесах!
Во время моей работы над настоящим очерком случай свел меня с одним стариком, который волею судеб оказался среди обеспечиваемых Опочецкого дома-интерната для престарелых и инвалидов (и умер через несколько недель после нашего разговора).
Этот человек родился в 1933 году в деревне Зяблово, что расположена была недалеко от деревни Русиново - где-то между Болгатово и Духново. Деревня Зяблово упомянута и в списке населённых мест Старицкого прихода, который я обнаружил в Интернете. Я поинтересовался у Николая Ивановича Иванова, цела ли деревня Зяблово ныне. Он ответил, что деревни давно уже нет. Я спросил, знал ли он некоего Якова из Зяблова. "Да, жил в деревне дядя Яшка. У него была жена, тётя Ольга... Она ещё в Теребенской церкови была каким-то начальничком"... Конечно, Николай Иванович в послевоенные годы был ещё мал, да и о церковной общине знал лишь понаслышке. Этот простой труженик, всю жизнь отдавший работе на колхозных полях в качестве тракториста, о религии никогда особенно не задумывался.
Из этой скупой информации впрочем следует то, что Якова Зябловского на "боевом посту" в послевоенный период вероятно сменила Ольга Королёва, избранная председателем двадцатки. Яков на этой должности пробыл, похоже, не очень долго.
Я спросил Николая Ивановича: "А не был ли и дядя Яшка кем-то при церкви?", на что мой собеседник пожал плечами: "Может, и был. Тётя Ольга-то точно была в Теребенях какой-то начальницей. В конце жизни своей она погибла в Духнове".
"Как погибла?" - удивился я. - "Да так и погибла... После смерти дяди Яшки, мужа своего, она переехала в Духново, жила у племянника. Шла как-то раз улицей, и её сбила шальная лошадь. Получила тётя Ольга удар оглоблей... От этого и скончалась".
Возможно, такой нелепой смертью окончила свой путь Ольга Королёва, ставшая в послевоенные годы женой Якова Зябловского...
Ещё один штрих. Женя сообщает отцу, что немного научился петь альтом... Пробует он свой голос в Теребенской церкви, на клиросе, где прежде пел его любимый отец... А кто же был регентом? Думается, Алексей Симеонович Бенедиктов.
Из этого отрывка жениного письма мы определённо можем назвать ещё одно имя "двадцатки" - Наталья Яковлевна Николаева из деревни Попова Гора. Моя любимая бабушка.
6
Зададимся, друзья, вопросом: как же так вышло, что лишь Теребенская церковь - из всех сельских церквей Опочецкого района - только она одна и уцелела? Дело случая? Или там была необычно сплочённая "двадцатка"? Или заступничество свыше? Или всё это вместе, плюс что-то ещё?
Как представляется мне, была ещё одна тайная сила, которая вместе с "двадцаткой" упорно боролась за сохранение в селе Теребени храма...
Читатель, ты не поверишь!... Этой тайной силой были... теребенские безбожники - комсомольцы и члены местной ячейки СВБ (Союза Воинствующих Безбожников). Да, читатель, реальная невыдуманная жизнь полна видимых парадоксов и кажущихся противоречий...
Вот иллюстрация из реальности - для подтверждения "догадки"... В один из дней в далёком 1956 году мой отец на новеньком пахнущем заводской тёмно-зелёной краской грузовике ГАЗ 51 подъехал к воротам церковной ограды в Теребенях. В кабине были моя мать и я, полугодовалый. А у ворот нас ждали празднично одетые весёлые люди: передовая колхозница комсомолка Зоя Афанасьева с мужем Геннадием и активный теребенский комсомолец Алексей Михайлович Дуплевский с женой (местным доктором) Тамарой Владимировной - мои крёстная и крёстный. В тот погожий тёплый денёк меня крестил в Теребенском храме священник отец Василий (Птичкин), настоятель храма с 1947 года (Примечание 6). Членство в комсомоле, как видим, не помешало поучаствовать этим людям, друзьям моих родителей (которые, кстати, тоже состояли в ВЛКСМ, причём мой отец был и депутатом городского совета в Опочке), в таинстве крещения.
Из этого вполне заурядного события мы вправе сделать вывод о том, что изначально, с первых лет богоборчества, сельская "комса" - в большинстве своём - вынуждена была жить расщеплённой жизнью: на словах молодые люди демонстрировали свой, якобы, атеизм, а на деле, в душе, хранили заветы своих отцов, дедов и прадедов, продолжали верить в Бога, хотя церковь уже, конечно, не посещали открыто. Для того, чтобы встроиться в новый мир, не остаться за бортом современности, не подвергнуться жесточайшим гонениям (выселению, аресту, раскулачиванию) приходилось рядиться в потребные властям внешние формы - в "неверов", богоборцев, верных ленинцев, корчагинцев и т.д. и т.п.
Вернёмся же к предвоенным годам... Главный опочецкий безбожник тов. Н. Китаев в очередной статье, опубликованной в окружной газете (прочитано у С. А. Алексеева) сетует: "Несмотря на то, что учителя Теребенской школы переодически проводят беседы о вреде религии, но местная ячейка СВБ, которую возглавляет Агурьянова, работает очень слабо. В течение двух лет Агурьянова даже не удосужилась провести общее собрание актива безбожников". Эта статья появилась в газете "На страже границы" 4 октября 1939 года.
Заметим, что главный безбожник Опочки и округа испытывает столь негативные эмоции по отношению к своей нерадивой подчинённой, что даже лишил её имени, оставив только фамилию - будто она уже арестована за тихий саботаж. Даже монашкам, которые "прибились" к церкви, вышестоящий богоборец оставил, как мы помним, их имена. А вот у своей соратницы по борьбе имечко отнял - такой разгильдяйке хватит и фамилии. Жаль, что едва ли (во всяком случае, вскоре) мне удастся узнать имя этой женщины, которая, несомненно, внесла свою лепту - и немалую! - в дело сохранения Теребенского храма.
Ведь ты только представь, читатель, в какие два года главная безбожница села Теребени воздерживалась, по сути, от всякой деятельности, направленной на борьбу с религией... Она, и вместе с ней вся ячейка, бездействовали в самое разрушительное для храмов России время - 1937 - 1938 годы! Ведь председатель ячейки рисковала, в любой момент могла угодить на плаху... Она сделала всё, чтобы отвести от Теребенского храма чёрные тучи и молнии из вышестоящих инстанций. Искусной политикой маневрирования и двойной игры эта смелая женщина, настоящий боец невидимого фронта, сдерживала окружные и областные тёмные силы от нанесения ими решающего удара по древней православной святыне.
Теперь о том, много или мало было в довоенные годы в храме прихожан... Как мы помним, тов. Н. Китаев отметил, что церковь пользуется спросом лишь у немногочисленных престарелых жителей села Теребени. И мы согласились с тем, что местная молодёжь, как и люди среднего возраста, храм посещали едва ли - прежде всего по соображениям безопасности: никому не хотелось попасть в чёрный список, составляемый ответственными советскими работниками.
В то же время, по воспоминаниям старожила Е. Ф. Шабановой, церковь никогда не пустовала, народу в ней было "порядочно", даже больше, чем сейчас (то есть в начале 21-го века). Неужели ошибается пожилая местная жительница? Нет, не ошибается. Народу в церкви в ту пору, и верно, было предостаточно. Но эти люди были, в основном не прихожане, а, если можно так выразиться, "приезжане". Читаем у С. А. Алексеева... "Н. Китаев писал о том, что в действующую Теребенскую церковь приходят не только жители Опочецкого района, но и люди из Пушкиногорского, Новоржевского и Кудеверского." (С. 176). Вот кем наполнялась церковь. Люди преодолевали десятки вёрст, чтобы добраться до ближайшего действующего храма!
В декабре 1940 года окружная газета "На страже границы" (№ 289) опубликовала ликующие вопли штатного богоненавистника тов. Н. Китаева по случаю закрытия храма в селе Теребени. Читаем у С. А. Алексеева... "Китаев сообщил, что "очаг мракобесия" в Теребенях ликвидирован, так как общее собрание колхозников и единоличников проголосовало за закрытие Теребенской церкви и обратилось в вышестоящие организации за разрешением использовать помещение закрытого храма для культурных целей. В настоящее время, писал Китаев, просьба собрания удоволетворена" (С. 176).
Но, как часто бывает в реальной - живой, а не придуманной жизни, известия о закрытии и утилизации Теребенского храма оказались несколько преждевременными и изрядно преувеличенными. Вероятно, процедура голосования по поводу закрытия церкви проводилась с такими большими нарушениями законности (что могло быть сделано и преднамеренно!), что "двадцатка" потребовала повторного голосования. И тоже обратилась в вышестоящие инстанции. А пока не пришло решение из "заоблачных высей", двадцать отважных людей буквально грудью встали у дверей храма - не дали его банально разграбить или поджечь.
Да и двойной агент тов. Агурьянова, наверняка, удерживала на цепи всяческих безбожных "барбосов" от каких бы то ни было вредительских действий...
Старожил Евгения Филипповна Шабанова утверждает, что храм в Теребенях перед войной закрыт не был...
Из текста дарственной надписи, сделанной рукою священника М. П. Дубровского на титульном листе книги "Новый Завет", вытекает совершенно очевидно то обстоятельство, что на 12 апреля 1941 года храм в селе Теребени являлся действующим. Иначе не употребил бы честнейший старый священник слово "прихожанке". А поскольку есть прихожане, стало быть, есть и действующая церковь.
Вероятно, у краеведа С. А. Алексеева были основания написать такие строки, заканчивающие описание предвоенной теребенской эпопеи: "Всё же жители Высоцкого сельсовета оказались мудрее и сохранили для народа и истории самую древнюю в Опочецком районе Теребенскую церковь"... (С. 176). Но я бы поправил уважаемого автора. Неорганизованная сила, даже и весьма многолюдная, ничего не в состоянии сотворить, кроме бунта "бессмысленного и беспощадного". Сохранила для народа и истории храм Воскресения Христа не безликая масса народа, а горсточка лучших представителей этого народа, причём не только одного лишь Высоцкого сельсовета. Эта горсточка героев выражала истинные чаяния трудового народа и боролась за православную веру, не щадя самой жизни своей. Такой организованной сплочённой силой была Теребенская церковная "двадцатка", а также сочувствующие борьбе за сохранение церкви теребенские комсомольцы.
В наши весьма каверзные дни, когда на многострадальную землю России понемногу (очень, очень понемногу) возвращается вера, вокруг Теребенской церкви складывается (людьми далёкими от веры) миф о том, что эта удивительная церковь в годы гонений спасена была единственно... чудом. Однако это чудо - при внимательном рассмотрении - сотворили, оказывается, люди.
7
Кем были эти двадцать безымянных героев, спасавших в духовно опустевшем краю веру и храм?
Многие (особенно те, кто настроен снобистски к жителям русской провинции) хотели бы услышать в ответ на этот вопрос что-то типа: "Да обычные миряне, труженики земли, просто прихожане церкви... Разве что, может быть, чуть более упёртые, чем остальные"...
О, нет, читатель и современник! Это были поистине выдающиеся личности. Других там не было, не могло быть.
В фронтовых письмах моего дедушки Степана Николаевича я ощутил атмосферу, царившую в "двадцатке". У меня сложилось впечатление, что в этом творческом коллективе никогда не было ни раздоров, ни ссор, ни грубых слов. Удивительно, но в "двадцатке" жили и мыслили все, как один, поскольку были тесно и глубинно объединены единым Духом. Среди них, уверен, пребывал незримо сам Учитель. Ведь Он сказал: "Ибо, где двое или трое собраны во Имя моё, там Я посреди них" (Мтф. 18 : 20).
Мой дедушка (42-х летний; я, внук, старше его на 20 лет) в каждом своём письме с передовой справлялся: "А как в Теребенях?", "Что нового у Теребенских?" И слал с фронта "треугольники" не только своей семье, в Попову Гору, но и в Теребени, дорогим его сердцу соратникам по духовной борьбе.
В письме от 19. 01. 1945 г. Степан Николаевич сообщает не без гордости за нашу армию: "Нахожусь я в Польше, в действующей доблестной армии, в артиллерийской бригаде. Наступление на фашистов мы начали 14 января, и пока всё было удачно и благополучно. Первое боевое дело мне пришлось начать в новый год. И по сие время продвигаемся вперёд с целью овладеть Берлином" (см. примечание № 4). В этом письме, как и в каждом, далеко ушедший на запад солдат интересуется делами любимой "двадцатки": "Пусть чиркнут мне Теребенские, как у них ДЕЛО. Одним словом, они найдут, что написать. Как чувствует себя отец Модест и ВСЕ НАШИ ТРУЖЕНИКИ?"
Все письма тогда проходили цензуру. Потому эпистолярный стиль обыкновенно был метафоричен, понятен только своим. Так что, когда Степан Николаевич справляется о самочувствии "батюшки" священника Модеста Павловича Лаврова, вместе с которым теребенские верующие пережили военное лихолетье, здесь надо читать между строк. Здесь присутствует беспокойство за судьбу священника...
А это слово "труженики" в отношении к участникам двадцатки? Думаю, так они называли себя самих. А свою борьбу за храм и веру - "Делом". Всякий верующий человек знает, как много надо трудов совершить, чтобы выстроить храм души, а трудиться надо прежде всего для Господа и ближних.
Неизменно Степан Николаевич употребляет слово "Теребенские" с прописной буквы. Это, несомненно знак огромного уважения к трудовому коллективу хранителей Теребенского храма.
И поистине духовным благословением звучат строки его последнего письма... "Приветствую вас всех, всех, всех, имеющих единый Дух. И желаю великой милости Божией во все дни нашей скорбной жизни!"
Да, были эти двадцать человек истинно верующими, кристально честными, безукоризненно порядочными и лёгкими в общении с ближними. Они прошли по жизни под Богом и с Богом. И путь их был светел. И свет их, дарованный им Христом, до сей поры светит во тьме - всем нам.
Участников "двадцатки", о которых я знаю определённо, всего двое - это моя бабушка Наталья Яковлевна Николаева (1902 - 1990 гг.) и мой дедушка Степан Николаевич Николаев (1903 - 1945 гг.). Я мог бы написать о них много, но это будет несправедливо по отношению к остальным, о которых мы узнали разве что их имена.
8
Отец Модест. Это имя я слышал в детстве, когда бабушка с моим отцом вспоминали военные годы. И только в старости у меня возникло желание узнать, кто же он такой, этот священник, который пришёл в Теребенскую церковь в самое страшное время - в период немецко-фашистской оккупации.
Всё, что я помню из отзывов моих близких об этом священнике, так это только то, что воспоминания эти были согреты душевным теплом. Как я понимаю теперь, "двадцатка" и батюшка сроднились, стали ближе, чем самые близкие на свете родные люди.
Модест Павлович Лавров родился 10 мая 1875 года в погосте Утретки в семье протоиерея Павла Александровича Лаврова. Сын пошёл по стопам отца, окончил Псковскую духовную семинарию, служил в Новоржеском районе, в Киеве, а в 1910 году вернулся на родину, переведён настоятелем Введенского храма в погост Утретки - сменил там своего отца.
От села Утретки до села Теребени около 20 километров. В1941 году отцу Модесту уже 66 лет. И 66-летний священник отправляется из дому за двадцать вёрст пешком в Теребени, чтобы проводить там службу. Двадцать километров по оккупированной территории, где за каждым поворотом грозила реальная смерть. Ведь "попов" не жаловали как оккупанты (хотя и не запрещали народу посещать церкви), так и некоторые партизаны. Сколько священнослужителей было отправлено в гестапо - за связь с партизанами, сколько было расстреляно без суда и следствия теми же партизанами!... А пожилой священник неизменно совершал свой неблизкий и опасный путь. На протяжение всех трёх лет оккупации он проводил службы и в Утретках, и в Теребенях.
Думаю, едва ли представляется возможным, что без тайной связи с партизанским руководством отец Модест мог благополучно совершать свои дальние пешие походы...
После освобождения Псковщины в июле 1944 года отец Модест переведён руководством епархии в Теребени, настоятелем храма, поскольку храм в Утретках был взорван во время боевых действий. Но при этом он не бросает свой родной приход, продолжает обслуживать оба прихода. А ему уж на восьмой десяток: в 1945 году исполнилось 70...
Послевоенные годы для пасторского служения были не намного легче, чем во время оккупации. Война обездолила людей, ожесточила сердца. От пастыря требовалось истинное сострадание. Будучи уже старым, он разрывался между двумя приходами, но паству свою считал долгом окормлять, сколько хватит сил. Он ходил по нищим деревням и всячески утешал бедствующий разорённый народ. Для каждого отчаявшегося или разочарованного человека находил он нужное слово, укреплял, помогал преодолеть эту чёрную полосу массовых скорбей, всеобщего уныния, тягостных сомнений.
Была у батюшки заветная мечта - восстановить разрушенный храм в родных Утретках. Но в пору послевоенной разрухи осуществить это намерение было решительно невозможно.
В послевоенное время священникам не давали долго засиживаться на одном месте, часто переводили из прихода в приход. С ноября 1947 года батюшка вынужден распрощаться с дорогой его сердцу "двадцаткой". Можно представить, сколько в этот момент было пролито слез, как нелегко далось это горестное расставание...
Батюшка покидает Теребени, приступает к служению в Луге. В последующем судьба о. Модеста связана с Санкт-Петербургской епархией, с городом на Неве. Батюшка продолжал церковное служение до 86-летнего возраста, при этом исполнял обязанности настоятеля Никольской Большеохтинской церкви. Скончался Модест Павлович 28 октября 1967 года, погребён на Большеохтинском кладбище.
С фотографии на чёрном гранитном обелиске в виде креста смотрит седой, но такой бодрый, не сломленный обстоятельствами, внутренне радостный, оптимистичный человек с проницательным взором. Будто свет исходит от лица его...
Такими, думаю я, были и все они - герои теребенской "двадцатки".
На всех путях жизни, во всех страданиях и скорбях, в горе и в радости, во всякое время и на всяком месте эти двадцать настоящих людей исповедали христианскую веру и твёрдо знали, что всё на земле совершается по Промыслу Божьему.
Были они разными по возрасту, полу, ремеслу, образованию и по характеру, но одинаково были озарены их души - светом Божественной истины. Были они в быту приветливы и человеколюбивы в высшей степени, не питали склонности к тому, чтобы кого-то злословить, ехидничать, обсуждать чужие недостатки и грехи ближних - включая и высших должностных лиц, наделённых безмерной властью земной.
И как о семье своей, радели они о своей Родине, о России, о благоденствии Её.
Эти двадцать служили Богу с великой радостью - смиренно и жертвенно.
Им выпало жить в страшные годы гонений на христиан. Стойко переносили они страдания за веру. Никакие бедствия не повергли их с духовной высоты, не заставили отречься от веры.
Будь моя воля, я установил бы у входа в спасённый ими храм мемориальный щит со словами:
"Героической церковной двадцатке, сохранившей в годы гонений на веру сей храм - от благодарных потомков. Да пребудут всегда в памяти народной скромные их имена - и те, что известны, и те, что пока неведомы нам.
Модест Павлович Лавров (протоиерей, настоятель храма с 1941 по 1947 год)
Василий Птичкин (священник, настоятель храма с 1947 по 1971 год)
Михаил Павлович Дубровский (протоиерей)
Анна Степанова (Лопатина)
Яков из деревни Зяблово
Матрёна Анисимова
Алексей Симеонович Бенедиктов
Людмила Егорова
Михаил Захаров
Иван Михайлович Иванов
Ольга Фроловна Королёва
Степан Николаевич Николаев
Наталья Яковлевна Николаева
Антонина Семёновна Фролова".
Примечания.
1. Кое-кому волостные власти записали фамилию не по имени, а по прозвищу. Так крестьянин, прозванный за необщительность Барсуком, приобретал фамилию Барсуков. А колкий ершистый по складу характера "Окунь" становился Окуневым. Наделяли фамилией и по ремеслу. Сельский кузнец имел шанс получить фамилию Кузнецов. Гончар мог стать Горшковым. Иной получал фамилию по месту, где проживал или родился.
2. То, что в предвоенную эпоху не представляло особого труда взять себе звучную фамилию, мне доподлинно известно хотя бы по опыту моих старших родственников. Так, мой дедушка по матери, активист первых лет советской власти, один из создателей колхоза в деревне Полеи, Пётр Васильевич при оформлении документов взял себе фамилию Кольцов - возможно, в честь известного русского поэта Алексея Кольцова, в своих стихах болевшего душой за крестьян. А мой двоюродный дядя - Леонид Иванович, происходивший из деревни Пузырьково, выбрал себе фамилию Крылов, возможно, из уважения к великому русскому баснописцу.
Думается, не было особых препон и для Ольги Фроловой, пожелавшей обзавестись красивой фамилией. Кроме того, в том краю была и деревня Королёво, которая могла стать производным для фамилии "Королёвы". Не исключено, что эту фамилию Ольга могла получить в замужестве, если состояла в браке с выходцем из данного поселения.
3. В церковном календаре за 1941 год 12 апреля - Лазарева суббота, канун Вербного воскресенья (празднования Входа Господня в Иерусалим).
4. Из истории Великой Отечественной войны: 14 января 1945 года началась Варшавско-Познанская наступательная операция 1-го Белорусского фронта. 17 января освобождена Варшава. 19 января освобожден город Лодзь.
5. Краткая биография протоиерея Модеста Павловича Лаврова может быть найдена читателем на сайте "Церковный некрополь".
6. Священник о. Василий (Птичкин) исправно служил в Теребенях с 1947 по 1971 год. Как отмечает И.И. Лагунин, ссылаясь на о. Георгия, Василию Птичкину "пришлось хлебнуть и лагерной жизни и бесконечных унижений от районного и партийного начальства" (цитата взята из интернета; статья Лагунина И. И. "Загадки сельского храма"). По устному отзыву местного жителя Трофимова Н. Г., батюшка Василий был высок, худощав, красив, прост в общении и уважаем в народе. В последние годы жизни, будучи немощен и едва передвигаясь, службы однако же не пропускал. Похоронен отец Василий на Теребенском кладбище вблизи церкви, которую он в драматичной борьбе с властями отстаивал и сохранил совместно с послевоенной "двадцаткой" для будущих поколений .
7. О Шабановой Е. Ф. рассказала опочецкая газета "Красный маяк" в заметке "Война глазами деревенской девчонки" 18 января 2020 г.
8. Настоящий очерк опубликован в электронном журнале "Опочецкий краевед" за 2020 год №№ 1 - 5.
Опочка 01. 01.2018 - 10.03.2019 г.