ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ
ЗАЧЕМ НУЖНЫ МОИ ЗАМЕТКИ: Моё имя Аркадий. Я появился на свет в 1948 году, в землянке разрушенного войной Сталинграда, в семье военного лётчика и учительницы. Я родился раньше срока, семимесячным дохляком весом в 1800 г, но всё-таки выжил – значит так было нужно Всевышнему. Моему поколению совков повезло в главном – на период нашей жизни не выпало революций, глобальных войн, голода и массовых репрессий. Я просто рос, жил и учился. Впоследствии, вместо работы, я крутился среди умных людей, игрался с компьютерами, а мне за мои собственные забавы ещё и деньги платили... За свою жизнь я стал свидетелем множества занимательных событий, историй и ситуаций, как собственных, так и из жизни посторонних. Чтобы удержать всё интересное в памяти и донести его до других людей я стал писать прозу. Я даже публиковался в русскоязычных журналах в разных странах, издал несколько своих книг, тираж которых был успешно распродан и стал для меня скромным источником дополнительного дохода. Однако, в глубине души, я понимал, что мне никогда не стать большим Мастером, не вызвать пристального внимания книжных издателей и не заслужить широкого признания читателей.
Я задумался: - Почему так? Что отличает Мастера слова от простых смертных людей?
Во-первых, безусловно, талант и лёгкое перо автора... Во-вторых, видимо, актуальность тем и интересные сюжеты... И, наконец, в малой степени, умение автора правильно выбрать персонажей для своего произведения. Если в арсенале автора присутствуют перечисленные атрибуты писательского ремесла, то ему остается лишь сесть за стол (удобнее за комп) и перемешивать хронику и повороты сюжетной линии с грамотно встроенными диалогами, монологами и описанием эмоций. Для того, чтобы угодить читателям-интеллектуалам, можно, по ходу движения сюжета, навить неопределённых смыслов и осторожно добавить философию в раздумья ключевых героев. Орфографию и синтаксис в наше время проверяет компьютерный редактор. Короче говоря, в тот день я не только изобрёл формулу успеха литературного произведения, но также понял, чего мне не хватает, чтобы он случился...
Значит, я вовсе не Мастер, а обыкновенный человек. Не дал мне Всевышний яркого таланта… Не раздобыл я за всю жизнь исходный материал, чтобы произведение на его основе нашло грандиозное признание... Не смог я нафантазировать своего «Гарри Поттера» – недостаточно силён в вымыслах... Как не крутил, а из пальца своего «Доктора Живаго» тоже не высосал – для эпохального романа обязательно нужны реальная основа и прототипы героев... В Великой Отечественной войне я не участвовал – мой отец, на его штурмовике ИЛ-2, навоевался за нас обоих... О сталинских лагерях я знаю только из книжек – сам поздно на свет появился, а два моих дядьки хоть и побывали там по пятьдесят восьмой статье, но рано умерли, не оставив для меня никаких записей с воспоминаниями... На зоне, Бог миловал, мне тоже париться не пришлось... Где достать взрывной материал?
Я решил не расстраиваться, а подумать о том, что писать я все-таки умею - у меня ведь получилось задержать на своих страницах литературных порталов Интернета глаза и души около пятидесяти тысяч читателей. В нижеприведенных записках я задался целью пробежаться мельком по истории своей жизни - вдруг так случится, что незамысловатое повествование об обыкновенном человеке заинтересует читателей.
МОИ РОДИТЕЛИ: Мои родители – простые люди, выходцы из бедных еврейских местечек на Украине, типичные воспитанники сталинской эпохи, жертвы своего исторического периода и Великой Отечественной войны. Росту социального статуса обоих родителей способствовала государственная политика того времени – после окончания средней школы, незадолго до войны, они оба почти одновременно были направлены своими комсомольскими организациями на учёбу в вузы. Мама отправилась в Киев, в педагогический, а отец – в лётное училище. На судьбах отца и матери в полной мере отразились политические репрессии и все ужасы войны, а также, всегда их сопровождающие грозные беды, лишения и тотальный голод. Мои родители чудом выжили, но из пятерых, в совокупности, их братьев трое погибли на фронте, а двое отсидели срок в сталинских лагерях. Сестра моей мамы и её малолетняя дочь были замучены фашистами в городе Львове. Мой отец, пилот штурмовика ИЛ-2, был несколько раз ранен, его самолёт три раза сбивали фашисты в течение войны, причём лётчик и стрелок падали вместе с обломками на землю, не успев выпрыгнуть с парашютом.
Отец с матерью познакомились в маленьком украинском городке Игнатполь, на новогодней вечеринке. Авиационный полк отца в это место перевели из Германии, а мамочка, школьная училка математики, приехала в городок навестить семью своей старшей сестры. Накануне 1947 Нового Года отец вспомнил, что в Игнатполе проживают дальние родственники его матушки, узнал в отделении милиции их адрес и получил информацию о том, что его родичи, евреи, сумели вовремя уехать в эвакуацию, поэтому уцелели в Мировой мясорубке и уже вернулись в свой частный домик. Старшая сестра матери, вдова с ребенком, жена погибшего офицера Советской армии, работала в городке бухгалтером в леспромхозе. Она снимала комнату у родичей моего отца. В разгар скромного новогоднего застолья с вареной картошкой, политой растительным маслом в качестве главного блюда, раздался стук в дверь и молодой красавец в лётной офицерской куртке, с рюкзаком в руках, набитым отличными продуктами, сбереженными воином из усиленного пайка офицера лётного состава, явился на посиделки за час до Нового Года. Как говорят, брачные союзы заключаются на небесах…
Сразу после 1948 Нового Года молодая семья отправилась в Сталинград - офицер получил месячный отпуск и решил познакомить беременную жену со своими родителями, которые, волей судьбы, оказались в эвакуации на левом берегу Волги и застряли там после освобождения Сталинграда, так как трудились в строительной организации, производящей восстановительные работы в полностью разрушенном войной городе. Я появился на свет в землянке, где временно проживали родители отца. Я родился раньше срока, семимесячным дохляком весом в 1800 г., а роды приняла моя бабушка. Машина скорой помощи всё-таки прибыла, но с двухчасовым опозданием. Причинами моего преждевременного появления на свет моя мама считала три источника сурового холода: студёную зиму 1948 года, тотальную внутреннюю прохладу атмосферы землянки и холодный приём предками отца своей новоявленной невестки. Папа, в ответ на её обвинения, всегда отбивался собственным объяснением: - Растрясли мы тебя, сынок, в переполненном, крайне медленном поезде… Не слушай мамины сказки…
В ту зиму в Сталинграде царил не только жуткий холод - голод также заставлял людей непрерывно искать для себя пути и средства выживания. Отец на попутке съездил в авиационный полк, в котором служили его однокашники по лётному училищу, добыл у друзей два мешка картошки и мешок свеклы. Эта добыча помогла всему семейству дожить до лета. Как бы там не было, но я выжил на материнском молоке, образовавшемся в организме матери после переработки картошки и свеклы, и до сих пор чувствую себя нормально. Поэтому, я и теперь очень люблю еду из этих двух овощей. Я прожил довольно долгую жизнь. Видит Бог, мне совсем не хотелось становиться пожилым человеком. Я, как мог, старался оттянуть свой драматический переход в мудрость, испробовал всё: спорт, путешествия, смены социальной среды, общественных формаций, стран обитания, спутниц жизни и друзей... Но грустное изменение моей личности всё-таки состоялось...
ДЕТСТВО: До пятнадцати лет я жил на Украине, в небольшом городе со странным названием Коростень, куда моя мамочка сбежала от приставучей свекрови примерно через полгода после моего рождения. Здесь жили её две другие вдовые сестры, жены погибших бойцов Советской армии, со своими детьми. Через пару месяцев мой отец демобилизовался и, рассорившись с предками из-за нас с мамой, воссоединился со своей семьёй. Мама работала в школе учительницей математики, а отец, только став на учет в Горкоме партии, был немедленно направлен для укрепления кадров на завод стройматериалов, где стал трудиться главным экономистом. В то время вовсю шло восстановление городов, промышленность стройматериалов считалась одной из важнейших, а папа до войны успел закончить финансовый техникум.
Через год наша семья получила служебную квартиру из двух комнат и кухни в барачном доме, где, кроме нас, проживали еще четыре семьи рабочих с отцовского завода. Обитатели дома всегда пили после работы, но каждые две недели, в день выдачи аванса и получки, в доме случались основательные попойки, с обязательным внутрисемейным рукоприкладством и даже коллективными драками между представителями разных семейств. Моего отца работяги считали умницей и хорошим начальником, его уважали и нас, до поры до времени, не трогали... Отец постоянно обещал маме начать строительство собственного дома, но никак не мог на тот момент наскрести достаточно денег, чтобы выполнить своё обещание. В пятилетнем возрасте мне очень нравилась наша социальная среда: я знал всех жильцов нашего барака по именам, не обижался на ярлык "жидёнок", обронённый сквозь зубы очередным пьяным соседом, разбирался в составе соседских семей и в их проблемах.
Я даже сдружился с двумя мальчиками из семьи поляков, которые работали в цехе обжига кирпича: Стасиком и Эдвардом. Эта странная семья сложилась на основе двух освобожденных узников лагерей: мать моих приятелей пережила фашистский лагерь смерти, откуда вернулась со Стасем в подоле. Соседи шептались, что отец Стасика - немец, охранник лагеря. Их папка, напротив, пострадал от своих, бывший солдат освободился из советского, сталинского лагеря, в котором отбывал срок за изнасилование немки во время дислокации его воинской части на территории Германии после победы. Эдвард был общим плодом любви двух бывших узников. В квартире дикого семейства стоял необыкновенно мерзкий запах сто лет немытого тела, еда (черный хлеб, вареная картошка в мундирах, лук, сало и селедка) просто всегда валялись на ничем не покрытом, самодельном обеденном столе. Мне было интересно дружить с бедовыми пацанами: они учили меня драться, уговорили соседскую девчонку Мирру по запросу демонстрировать нам свои незрелые, женские прелести, умели печь картошку на костре, делать рогатки и строить шалаш, они знали, как добывать еду на базаре или в продуктовом магазине. Безграмотный Стасик, ко всему прочему, каким-то чудом, отлично разбирался в электротехнике и электронике, он постоянно собирал и паял радиоприемники и другие умные устройства из деталей, подобранных на свалках военных частей, великое множество которых располагалось в районе нашего проживания. Впоследствии, в юношеском возрасте, Стась стал профессиональным вором и несколько раз сидел в тюрьме. Эдвард, когда вырос, пошел работать на все тот же завод строительных материалов.
Уклад жизни в нашем доме всегда диктовался суровым отцом. Мой папа был настоящим патриотом своей страны, ярым коммунистом и поклонником Сталина, какими были в те далёкие времена большинство военных людей. В нашей семье даже после смерти усатого инквизитора запрещалось говорить о политике и критиковать советскую власть. Помню, как отец немедленно заткнул мамочке рот, когда она попыталась лишь высказать сомнение в официальной версии причины гибели великого артиста Михоэлса. Мой отец не мог терпеть маминого младшего брата, бывшего журналиста, отсидевшего срок по пятьдесят восьмой статье и позже полностью реабилитированного властями. Отец считал, что не могло быть дыма без огня...
Мамочка была вынуждена выносить военную диктатуру домашнего тирана, но, оставшись наедине со своими детьми, всё-таки рассказывала нам о своём счастливом детстве, дедушках и бабушках, дядях и тётях, родственниках и ужасных потерях, которые понесла наша семья. У мамы был отличный музыкальный слух и хороший голос, она часто пела еврейские, украинские и русские народные песни. Мамочка писала стихи, которые много раз печатались в центральной учительской газете страны. Несмотря на тяжёлую работу и творческую жилку, она никогда не переставала быть настоящей еврейской мамой: хорошо и вкусно готовила, грудью вставала на защиту детей от придирок мужа, постоянно заботилась о нашем здоровье и всеми силами старалась угодить любым нашим просьбам.
Припоминаю, например, забавный случай. В двенадцать лет я мечтал о лыжах, которые нельзя было в те времена купить в единственном в городе магазине спортивных товаров. Однажды зимой, я выбегаю из дому навстречу мамочке, а она, хрупкая и слабая женщина, тащит на себе не только свой тяжёлый учительский портфель, но ещё и пару длинных лыж, которые умудрилась раздобыть на временное пользование в своей школе. От школы до дома ей предстоял совсем неблизкий путь – около трёх километров пешего хода. В условиях тотального контроля отца, даже у очень любопытного еврейского мальчика, не получилось собрать слишком много историй из жизни своих родичей, но кое-что сохранить в памяти мне всё-таки удалось...
Через несколько лет нашей жизни в бараке у меня появилась сестренка Света, а затем мы переехали жить в свой частный дом, в строительстве которого, кроме нанятых отцом рабочих, участвовали некоторые наши соседи по бараку и вся наша семья за исключением малолетней сестренки. Кроме постройки дома, отец посадил большой сад, саженцы для которого ему подарили рабочие завода. Через несколько лет мы перестали покупать яблоки, груши, сливы, абрикосы, вишни, смородину - все эти плоды в избытке мы собирали в своем саду. Над грушевым деревом отец, согласно какому-то пособию, проводил научные, почти мичуринские эксперименты, в финале которых у нас на одном дереве произрастало пять разных сортов груш.
РЕЗНИК: Во время семейной стройки и вообще в те времена, в хозяйственных хлопотах нам часто помогал заводской шофер с многозначительной фамилией Резник. Заводские так и называли этого пожилого, одинокого человека - Резник, его полное имя и возраст знали наверное только в отделе кадров. Жену и двух детей Резника уничтожили фашисты, пока он сражался на фронте. Сражался или помогал сражаться другим? Резник всю войну был водителем: возил на своей полуторке здоровых и раненых бойцов, оружие, снаряжение, продовольствие и боеприпасы. После окончания войны командование воинской части разрешило солдату демобилизоваться вместе с его добитой колымагой. Он очень долго и медленно катил на полуторке в свой родной городок из самого Берлина, но не застал в живых ни одного члена своего семейства. Старик жил один в комнатке заводского семейного общежития, всегда носил солдатскую форму без погон с колодкой лент воинских наград и кирзовые сапоги. Резник прикипел душой к нашей семье, старый солдат видимо нуждался в поддержке командира и на дембеле выбрал своим начальником моего папашу. Он помогал нам со снабжением стройки, иногда доставлял детей в поликлинику, подвозил на праздники выпивших работяг из нашей округи и исправно выполнял любые поручения отца.
Резник сам ремонтировал свою полуторку, он лично доставал запчасти к ней у шоферов военных частей. В кабине полуторки всегда висел портрет усатого правителя страны - это был единственный человек, которому старый солдат был предан больше, чем моему отцу. В конце пятидесятых Резник неожиданно умер во сне, в это же время окончательно околела его колымага, которая категорически отказалась работать в отсутствии своего хозяина. Хоронили Резника всем коллективом завода - директор в день похорон отпустил всех трудящихся, непосредственно не участвующих в производственном процессе, боевые награды старого солдата сохранили в заводском музее. Несколько лет боевая машина Резника ржавела на пустыре рядом с заводом, но потом какие-то предприимчивые хлопцы сдали все металлические части в пункт приёма вторичного сырья.
ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ: Как писал Евгений Далматовский: “Школьные годы чудесные, с дружбою, с книгою, с песнею…”. Если в двух словах, то у меня в моей школе всё так и было. Классу необыкновенно повезло с первой учительницей - заслуженный педагог республики, Ольга Михайловна Фадеева, до сих пор запомнилась всем бывшим ученикам, как эталон учительницы младших классов. Она, в буквальном смысле, формировала базовые основы общего образования в головах младшеклассников. Она научила нас читать книжки, как только выдавалась свободная минута от выполнения домашних заданий и спортивных занятий. Она внушила нам правило, что ребенок никогда не должен просто так сидеть без всякого дела. Я не знаю была ли наша учительница верующей, но, не раскрывая собственных убеждений, она воспитывала своих подопечных согласно высоким, общечеловеческим принципам гуманизма и, незаметно, систематически, ненавязчиво, вложила в наши головы основы библейской морали. У нее все хорошо получилось - ни один из моих одноклассников никогда не сидел в тюрьме, никто из них не стал беспробудным пьяницей, вором или мошенником. Я лично, увы, по жизни нарушал лишь заповедь “не прелюбодействуй”, но зато во всем остальном старался быть праведным человеком…
В провинциальной школе, на удивление, собралось много отличных учителей, настоящих профессионалов своего дела. В развитии моего интеллекта и мировоззрения в целом безусловно есть заслуги преподавателей истории Этель Марковны, географии Петра Ильича, математики Софьи Оскаровны и биологии Надежды Николаевны. Учительница литературы Лидия Григорьевна Жеветьева сыграла особую роль в моей жизни - это она впервые оценила незаурядность моего школьного сочинения на самую стандартную тему “Как я провёл лето”, порекомендовала мне индивидуальный список литературы для внеклассного чтения, вдохновила юнца на литературное творчество и даже посоветовала поступать на филологию или на журналистику.
В школьные годы у меня образовалось много хороших друзей, наиболее близкие из которых изменили меня к лучшему: атлет Борис Дворский научил регулярно заниматься утренней гимнастикой и разбудил интерес к спорту в целом, живая энциклопедия, Ефим Биргер, делился знаниями и расширил мой политический кругозор, Анатолий Рудой был интересным попутчиком и собеседником по дороге в школу и обратно. Особое место в этом списке занимает Борис Райзбурд. Когда мы переехали в новый дом, семья отставного полковника медицинской службы, Петра Ефимовича Райзбурда, жила в соседнем, служебном доме, в котором предоставлялись квартиры работникам районной больницы. Петр Ефимович стал гражданским хирургом, а его дети нашими друзьями: Борис моим закадычным дружком, а его сестрёнка Мила подругой моей сестры Светы. Мила мне очень нравилась, в детских мечтах о будущем я назначил эту девочку своей невестой.
Борис собирался стать военным офицером и самым серьезным образом готовился к будущей карьере: прочитал десятки книг о военных полководцах всех времен и народов, занимался в нескольких спортивных секциях, часами плавал, бегал по утрам несколько километров. Я и оба Бориса проводили свободное время вместе: играли в пинг-понг, боксировали, купались и гоняли лодки по реке Уж, ходили за грибами летом и на лыжах зимой, играли в хоккей самодельными клюшками на замерзшем озере. Отставной полковник медицинской службы в молодости был мастером спорта по боксу, по выходным дням он часто возглавлял спортивные тренировки ребят из всей округи. Иногда случалось, что мы уходили в лес на лыжах огромной ватагой и проводили в непрерывном движении по нескольку часов. Мне очень нравился Пётр Ефимович Райзбурд, который, в отличие от моего сурового бати, легко находил общий язык с подростками.
В четвертом и пятом классах родители поручали мне забирать сестренку из детского садика, из которого можно было возвращаться домой двумя путями: дорога по одной из центральных улиц города занимала примерно полчаса, а дорога через двор посёлка железнодорожников занимала минут двадцать. Каждый вечер я стоял перед выбором: мне хотелось выбрать короткую дорогу, но на ней, почти каждый раз, нас с сестрой встречала группа подростков, выкрикивающих оскорбления антисемитского содержания. Чтобы не оказаться униженным в очередной раз, я чаще выбирал дальнюю дорогу. Однажды я решил рискнуть - спешил, меня ждали дружки, с которыми мы строили большой самокат с парусом вместо двигателя. Незаметно проскочить через посёлок в этот раз нам не удалось - на встречу опять выскочила группа мальчишек, настроенных крайне агрессивно. Один из них начал с того, что дёрнул мою сестру за косичку. Внезапно со мной случился нервный срыв, от возмущения и гнева я потерял контроль над собой, схватил на дороге попавшийся под руку булыжник и, не выбирая места, ударил обидчика сестры камнем по спине. Мальчик упал на землю и лежал без всяких признаков жизни. Я схватил сестру за руку, и мы бросились бежать со всех ног. Родители, услышав наш рассказ о случившемся, опасались, что инцидент будет иметь нехороший исход с привлечением милиции. Но никаких плохих последствий для меня не случилось, более того, после происшествия я всегда выбирал для нас с сестрой короткую дорогу домой, но никогда на ней нас больше не ждали хулиганы.
В седьмом классе я спас жизнь Борьки Райзбурда. Он, по какой-то причине, в один мартовский день не пошел в школу, а в одиночестве гонял шайбу и настойчиво бил по воротам на нашем озере. Весна в тот год была теплой, лед подтаял и внезапно пошел трещинами под одиноким, юным хоккеистом. Борька провалился в полынью и барахтался в ледяной воде, безрезультатно пытаясь втащить свое тело на необыкновенно скользкий край одной из дрейфующих льдин. Я возвращался из школы по дороге, проходящей мимо злополучного озера и случайно заметил своего дружка в ледяной воде. Оценив его жалкую ситуацию, я оторвал длинную деревянную жердь от забора ближайшего дома и подал спасительный снаряд утопающему. С огромным напряжением я сумел вытащить товарища из губительно холодной полыньи, дотащить его в полусознательном состоянии до своего дома, где жарко топилась печь, которую каждое утро разжигал отец перед уходом на работу. Борька посинел и дрожал всем телом, как осиновый листок. Я раздел товарища догола, растер махровым полотенцем, дал на смену свою одежду и непрерывно поил горячим чаем с сушеной малиной. Через два часа озноб прекратился, мой друг даже начал шутить. За четыре часа высохла одежда, развешенная вокруг печи, и Борис спокойно отправился к себе домой, как ни в чем не бывало. Его родители так никогда и не узнали об ужасном происшествии с их сыном. После длительного пленения в ледяной воде Борька даже не подхватил простуду, настоящий закаленный воин.
Однако, кому судьба погибнуть, того злой рок всё равно где-нибудь да найдёт: через несколько лет мой друг всё-таки погиб абсолютно нелепой смертью. В десятом классе он стал заниматься в стрелковой секции, во время очередной тренировки в тире, когда наставник их группы временно вышел покурить, юные стрелки принялись рассматривать какой-то редкий пистолет, из которого им еще не пришлось стрелять. Два самых активных парня секции сцепились в одном желании поиграть с неизведанной игрушкой, вырывая оружие друг у друга. Пистолет оказался заряжен, случайно снялся с предохранителя во время потасовки и произвольно выстрелил… Пуля перебила последний позвонок, на шее, у самой головы… Случился мгновенный паралич всего тела… Моего товарища оперировали лучшие хирурги окружного военного госпиталя… Разом поседевший отец, присутствовал при операции, но ничем не мог помочь. Несмотря на колоссальный опыт, накопленный во время фронтовых операций, его дрожащие руки в этот страшный день не могли удержать скальпель… Борис умер, не приходя в сознание...
Я долго страдал, навсегда утратив любимого друга. Советская армия в его лице, безусловно, потеряла отличного офицера в потенциале. Армия обороны Израиля, вполне возможно, не заполучила ещё одного генерала из новых репатриантов...
ТЕХНИКУМ: Однажды, когда отец вернулся домой после очередного традиционного сбора его полка, он заявил: - Через пару лет поедешь в Ростов, сынок... Наш Батя (так он и его однополчане называли своего бывшего командира) теперь начальник училища, он, без вступительных экзаменов, берет тебя в свое авиационное училище, пойдешь на пилота или инженера-механика учиться, куда сам захочешь… Будешь жить на всем готовом, отслужишь, получишь отличную гражданскую специальность… Я резко ответил: - В Ростов не поеду, сбегу из дома, я совсем не хочу быть военным…
Этим же летом, после окончания мной восьмого класса, родители стали склонять меня к поступлению в техникум - они мотивировали свое намерение тем обстоятельством, что материально не смогут потянуть одновременную учебу в ВУЗах обоих детей. Если я пойду учиться в техникум, закончу учебное заведение за четыре года, начну работать и перейду на самообеспечение, то они свои материальные возможности направят в помощь Свете, которая через четыре года подойдет к поступлению в институт. Мне пришлось согласиться с доводами родителей и распрощаться со своей заветной мечтой о факультете журналистики в одном из университетов страны. Я выдвинул предкам только одно условие - техникум я выбираю сам.
В 1963 году я поступил в Днепропетровский техникум автоматики и телемеханики, который недавно образовали, чтобы готовить специалистов наиболее востребованных на тот момент новых профессий.Конкурс при поступлении был, как в МИМО - 12 человек на место, но я поступил. Мой друг Витя Сердюк считал поступивших вундеркиндами... Я говорю об этом: судьба, повезло... Техникум разместили в шикарном здании, на месте закрытого учебного заведения горных специалистов. В столовой были белые скатерти и хлеб бесплатно. В соседнем доме располагалась булочная, в которой, кроме хлебных изделий, продавали белое сухое по 20 копеек стакан. Некоторые студенты немедленно приспособились бегать в булочную на переменах пропустить стаканчик. Стипендия была 20 рублей, за отличную учебу назначали повышенную - 24 рубля. Мест в общежитии на всех не хватало, их предоставляли согласно показателю среднего дохода члена семьи учащегося. Я принес в учебную часть справки о заработной плате родителей и, на их основании, мне отказали в общежитии.
Мы с мамочкой бродили по ближайшим окрестностям, разбили ноги до крайней усталости, но всё-таки нашли весьма своеобразную квартиру. В ответ на звонок входная дверь распахнулась и перед нами предстала совсем дряхлая старушка, одетая в основательно заношенный длинный халат, видимо, бывший когда-то китайским, если поверить едва заметным на выцветшей ткани сложным, восточным узорам. Овально-симметричная форма лица, большие серые глаза на полностью распаханной морщинами физиономии и сложный узел причёски из длинных, седых волос всё-таки указывали на былую красоту, хорошую породу и избранность старой женщины.
Жилплощадь заслуженной актрисы-пенсионерки, Анастасии Новицкой, представляла собой огромную студию примерным размером в сорок квадратных метров. Стены помещения были сплошь увешаны старыми афишами и фотографиями. Крайне беспорядочная меблировка состояла из элементов удивительной смеси эпох, стилей, цен и качества. Наиболее достойной единицей коллекции являлся огромный антикварный шифоньер ручной работы, лицевые панели и дверцы которого были покрыты изящной резьбой из силуэтов людей и животных, листьев, цветов и гроздей винограда. Монстр интерьера прошлых столетий не располагался в объёме комнаты обычным образом, вдоль стены, а устроился поперёк помещения, разделяя, таким образом, всю площадь на два отдельных жилых пространства. Правая половина жилья выглядела многим интересней левой – её украшали резная сторона шифоньера, массивная деревянная кровать и тяжёлый, круглый стол с четырьмя стульями. Интерьер левой половины практически ничем не отличался от обстановки общежития: две узкие, железные койки без всяких затей, две тумбочки и две простые табуретки. Я занял одну из коек, а затем отправился в техникум, чтобы пригласить к себе в соседи, на вторую койку, еще одного бездомного бедолагу, Эдика Шермана, с которым успел познакомиться во время вступительных экзаменов.
В первый день учебы группе назначили старосту, Анатолия Юрченко, тоже студента, но поступившего учиться после армии. Он был на несколько лет старше однокашников, член партии и поэтому пользовался большим доверием руководства и партийной организации. Мужику захотелось немедленно завоевать авторитет в группе. После окончания занятий он стал вешать нам лапшу на уши о своих великих спортивных достижениях: мастер спорта по стрельбе, первый разряд по лёгкой атлетике, в армии занимался боксом и плаванием. Я решил пошутить: - Толик, а ты занимался стриптизом? Староста ответил: - Конечно, ещё в школе. У меня первый разряд… Взрыв хохота однокашников дал понять старосте, что он окончательно заврался… Что-то было не так и в ехидном вопросе одногруппника, и в его собственном идиотском ответе… После того, как Анатолий разобрался со словом “стриптиз”, я, на все четыре года учебы, стал его главным недругом. Плохое отношение старосты к моей персоне потом многократно аукнется мне в течение учебы, но зато мой авторитет среди однокашников удачной шуткой был завоеван сразу.
Через неделю учебы всех первокурсников отправили в колхоз, на уборку урожая. Нашей группе необыкновенно повезло - мы попали в плодово-овощной совхоз в Синельниковском районе. Добирались до места в крытом брезентом грузовике, оборудованном рядами скамеек для перевозки людей. Мы провели в деревне около месяца, жили несколькими группами в частных домах работников совхоза, которые намеренно, видимо за оплату, отвели комнаты под наскоро оборудованные общежития. В течение месяца мы убирали с полей и садов: помидоры, огурцы, яблоки, арбузы, дыни и виноград. Я много раз затем попадал на уборку урожая за свою жизнь в СССР, но никогда больше мне так не везло с ассортиментом продукта труда, как в ту поездку на первом курсе техникума. Мы тогда научились разбираться в сортах фруктов и овощей, знали, как выбрать самый спелый арбуз и лучшую дыню. Вечерами мы ходили на танцы в сельский клуб, приглашали танцевать местных красоток и несколько раз попадали в переделки из-за ревности местных “отелло”.
Спустя месяц мы возвратились в свой прекрасный, студенческий город и возобновили учебу. Несколько преподавателей сразу завоевали наши сердца: преподаватель черчения с хорошо запоминающимся именем Анна Израилевна Израилева, кроме обучения сложному предмету, выполняла обязанности руководителя группы. Отставной полковник, однорукий инвалид Мосин (точно не помню его имени и отчества) безупречно преподавал физику. Он хорошо рисовал и каждую новую тему, задачку или закон сопровождал на доске крайне доходчивой иллюстрацией. Конспекты лекций Мосина я потом долго хранил, с ними сдавал физику в институте и по ним преподавал в будущем сам. Красавица, молодая преподавательница математики (совсем не помню имени) на лекциях будоражила пробуждающееся мужское воображение своей стройной фигурой и, при этом, была отличной учительницей. Преподаватели электротехники Дунаевский, электроники Шабаев, Нессонов и Фурса навсегда заложили в моей голове основы своих сложных предметов.
НОВЫЕ ДРУЗЬЯ: Мы втроём: я, Виктор Сердюк и Валерий Мурзин сблизились и подружились во время поездки в совхоз на первом курсе. Валерка, в тот период его юной жизни, косил под блатного, в разговоре употреблял жаргон и часами слушал магнитофонные записи западных музыкальных групп, Володи Высоцкого, Александра Розенбаума и других бардов. Виктор отлично играл на гитаре, прошел отбор и был принят в вокально-инструментальный ансамбль техникума. Я до сих пор благодарен моим дружкам, которые сумели привить мне хоть какой-то вкус к музыке. Однокашники немедленно присвоили нам троим кликухи: Куба, смуглой кожей я походил на обитателей популярного острова, Мурзик и Дюк.
По возвращению в город, Валерка пригласил меня и Эдика заниматься в секции бокса, которую он сам посещал уже в течение года. Имя нашего тренера, заслуженного мастера спорта в лёгком весе, было довольно известным в спортивных кругах Украины – Ренат Ошеров. Валера оказался бастардом, он никогда не видел и не знал своего отца, его растила мать-одиночка Мария Григорьевна, очень добрая и мягкая женщина приятной наружности, работавшая учительницей младших классов в школе. Неполная семья нашего товарища проживала в небольшой, но ухоженной квартирке, в самом центре Днепра. Матери Валерки очень хотелось, чтобы её баламут ушёл как можно дальше от плохой дворовой компании, в которой он крутился с раннего детства и ходил там в авторитетах. Впервые познакомившись со мной и Виктором, дисциплинированными воспитанниками своих суровых отцов-офицеров, мать Валерки была вне себя от радости – наконец-то сбывались её мечты о правильных друзьях для своего любимого сыночка.
Мы с Витей не повременили воспользоваться материнским счастьем: тесная квартирка семьи Мурзиных превратилась в постоянное место базирования нашей студенческой банды. В этом доме мы иногда перекусывали щедротами Марии Григорьевны. Здесь мы вместе выполняли домашние задания и чертежи, часами лупили по давно разбитой боксёрской груше, с этого адреса, с благословением Марии Григорьевны мы иногда отправлялись на первые юношеские свидания, на танцульки или на посиделки в студенческое кафе.
Однажды, в свой редкий выходной день, Мария Григорьевна присела на пару часов к швейной машинке и сшила для меня и своего сына красивые и блестящие боксёрские трусы из шелковистого материала двух разных цветов с продольными белыми полосами на боках. В те далёкие времена спортивной одежды от «Адидас» в открытой продаже и в помине не было. Талантливая мама-белошвейка каким-то чудом сумела предвидеть основную идею дизайна, позже ставшего известным во всём мире бренда. Валерка выбрал для себя трусы бордового цвета, а мне достались тёмно-зелёные трусики. Наши обновки под «Адидас» были самыми крутыми среди подобных атрибутов одежды спортсменов боксёрской секции «Буревестника», другие ребята нам завидовали и выпрашивали выкройки. Моя личная радость по поводу классного спортивного снаряжения продолжалась совсем недолго – на районных соревнованиях по боксу я случайно разбил нос своему противнику, кровь которого щедрыми каплями рассыпалась по всему фронту моих наипрекраснейших трусов. Применение самых злых стиральных порошков советского производства так никогда и не заставило чужую кровь убраться с блестящей, зелёной материи.
Два года спустя меня и многих других ребят отчислили из секции: тренер вызвал к себе в кабинетик и заявил, что для успеха мне не хватает спортивной злобы, а он не имеет права готовить спортсменов, которые просто умеют постоять за себя на улице. Начальники из территориального управления спортивного общества требуют от него выращивать перспективных боксеров, а из последнего набора перспективным является только Валерий Мурзин. С этого момента моя неразлучная дружба с Валеркой несколько увяла. Виктор, в этот период, серьёзно занимался парусным спортом, а я, вследствие своей влюблённости в балерину, отчаянно занялся бальными танцами. Валерка продолжал по-прежнему успешно махать кулаками и домахался, к моменту окончания техникума, до звания «Кандидат в мастера спорта». Мы по-прежнему иногда встречались, чтобы провести вместе время помимо учёбы в техникуме.
Однажды летом, мне кажется на четвёртом курсе, Валерка пригласил меня и Виктора в шикарный, по тем временам, ресторан, чтобы отметить своё очередное спортивное достижение. Хитро улыбнувшись, боксёр объявил своим притихшим друзьям, смущённым его размахом при заказе содержимого стола, что ресторанный приговор берёт на себя. Мы с Виктором удивились, но не стали возражать широко гуляющему товарищу. Мы хорошо просидели вечер в злачном месте, уговорив пару бутылок коньяка, вдоволь наевшись различных салатов и «котлет по-киевски». В самом конце вечера мы напросились в гости к девчонкам за соседним столиком, нам оставалось только уточнить детали и запастись парой бутылок алкоголя для смелости. Как только наступил удачный момент для того, чтобы окончательно определяться по парам для предстоящего приключения, Валерка внезапно приказал завязывать с недостаточно интересными девушками, срочно покинуть помещение и ожидать его появления в соседнем парке. Боксёр, действительно, присоединился к нам минут через двадцать – он вбежал в ночной парк весь в мыле, запыхавшись, в рубашке с оторванным воротником. Оказалось, что наш дружок, из молодецкой удали, приключения ради, решил сбежать из ресторана, не заплатив по счёту. На выходе из злачного помещения его попытались перехватить двое официантов, однако неподготовленным халдеям тут же пришлось испытать на себе Валеркин коронный удар - «апперкот правой в подбородок». При падении один из нокаутированных халдеев пытался удержаться на ногах, вцепившись в воротник Валеркиной рубашки.
Для завершения, в самых общих чертах, портрета этого друга моей молодости мне придётся признать, что наш великий спортсмен в душе имел криминальные наклонности, которые, в конце концов, лет через десять после окончания техникума, привели его на скамью подсудимых по тяжкой статье. Его обвинили в убийстве собственной жены.
НИНА ОРЬЕВА: Нас с Ниной поставил в пару руководитель школы бальных танцев, Николай Петрович, на первом моём занятии в его студии. Согласно рассказу партнерши, до этого дня руководитель сам танцевал с ней, так как для Ниночки не хватило рослого партнёра. Когда я появился в классе, пожилой красавец в шикарном смокинге удовлетворённо хмыкнул и уступил шикарную девушку мне. Мы сразу поладили, но у нас хорошо получалась только «классика». Нина была студенткой музыкального училища, она гораздо лучше чувствовала музыкальный ритм. В скоростных телодвижениях, по моей вине, мы никогда не выходили победителями даже в рамках нашей школы.
После вечерних занятий в школе было принято провожать партнёрш до самого дома. Обычно мы медленно шли по вечерним улицам, болтая на самые разные темы. Нина мне сразу понравилась не только, как партнёрша по бальным танцам. Она в те годы нравилась мужчинам: высокая с копной золотых волос, с фигурой модели, с огромными серыми глазами, меняющими свой оттенок в зависимости от настроения девушки, с отличным вкусом в одежде и умеренностью в макияже... В один из вечеров, около дома Нины, на меня набросился русоволосый здоровяк с приятным лицом, ткнул в грудь и закричал: - Ещё раз увижу рядом с моей невестой – покалечу! Я ответил ему правым прямым в подбородок. Драка закипала и могла бы иметь печальные последствия, но тут на «поле брани» выскочила Нина, которая легко остановила своего мужчину парой резких фраз: - Юра – ты дебил! Это Аркадий, мой партнёр по танцам, я тебе о нём рассказывала. Прекрати немедленно! Иначе, мы с тобой чужие друг другу люди...
Так я познакомился с женихом Ниночки, Юрой. Он был студентом юридического факультета, сыном мента, командиром Оперативной группы помощи милиции, мечтал о карьере следователя. Больше никогда у нас с Юрой не было конфликтов. Он стал мне доверять, включил меня в бесконечное число друзей и даже пригласил в студенческую компанию, которая сложилась вокруг их с Ниной пары. Все близкие знали, что они поженятся, как только Юрий окончит университет.
Однажды весёлое застолье в квартире одного из наших друзей, в компании, в Новогоднюю ночь закончились для нас с Ниной печально. Юра в эту ночь дежурил в Оперативной группе, но он всё равно забежал на часок, чтобы в полночь поднять с нами бокал с шампанским. Свою возлюбленную Юра поручил мне, строго предупредив, что я полностью отвечаю за безопасность. Часа в три ночи мы с Ниной вышли из гостеприимной квартиры приятеля и, пошатываясь от вина, побрели по заснеженной улице в сторону стоянки такси. На стоянке не оказалось ни одной живой души и ни одного таксомотора. Мы ужасно замерзли, прождали около сорока минут и, когда, наконец, долгожданная машина прикатила стали немедленно пробираться на заднее сиденье. В этот момент к такси подбежали трое отморозков, один из которых, для демонстрации серьёзности ситуации, приставил нож к стеклу дверцы водителя, второй своим ножом лихо резанул по моей куртке. Самый крупный, видимо главарь, закричал: - Водила, нам на вокзал! Ребятишки, вы мигом выбирайтесь из мотора, пока мы девочку не испортили... Вам повезло – спешим на дело... Я вытащил дрожащую Нину из машины, приставил к стене дома и прикрыл своим телом. Моя защита не понадобилась – насмерть перепуганный водила рванул своё такси в сторону железнодорожного вокзала и сразу скрылся из виду.
Мы вернулись на квартиру приятеля, где нас снова согрели и привели в порядок. Нина позвонила Юре, который проворно примчался на милицейском «бобике» с двумя ментами сопровождения. Он похвалил меня за правильное поведение в опасном эпизоде и благодарно пожал руку за сохранение невесты. Вся компания выпила по рюмке водки за здоровье потерпевших, включая ментов. Я подробно описал портреты и одежду всех троих бандитов. Юра и служители правопорядка умчались на вокзал, чтобы отомстить нашим обидчикам, которых найти не удалось. Моя куртка оказалась полностью непригодной для дальнейшего использования, остаток зимы я проходил в старом, поношенном пальто. Весной Юра заехал за мной в институт и провёл в закрытый для рядовых обывателей магазин импортных шмоток, чтобы я смог приобрести новую куртку. Денег у меня не хватало на изделие немецкого производства, Юра снова выручил – одолжил десятку до стипендии.
Потом опять пошли занятия, тренировки, соревнования, походы на концерты и в театр, поездки в компании на природу... Наша дружба могла бы длится всю оставшуюся жизнь, если бы два новых печальных события её полностью не разрушили. Первое происшествие лишь на короткое время поссорило меня с Ниной. Одним летним вечером наша, уставшая от тренировки танцевальная команда вышла из здания клуба, чтобы разбрестись по своим направлениям и остановкам транспорта.
Хулиганы напали на нас совсем неожиданно, я до сих пор так и не разобрался в причине их звериной агрессии. Возможно им просто было скучно. Они стаями выползли с трёх сторон: слева – из подъезда реставрируемого дома, справа - из-за груды мусорных бачков, подготовленных к погрузке, с фронта – вышли из телефонных кабинок. Короткая потасовка закончилась за пару минут, с незначительными царапинами и поврежденной одеждой некоторых участников. Нина снова позвонила жениху. Юрий примчался на «бобике» вместе с тремя крепкими парнями из его группы, подобрал в машину меня и ещё одного парня из танцоров для опознания хулиганов. В этот раз потомственный «следак» сумел обнаружить нападавших на детской площадке среди новостроек. Мы избили пацанов, разбив заодно бутылки с пивом, которыми они праздновали свою победу. Жильцы соседнего дома вызвали наряд милиции. Менты узнали Юру, пошептались с ним и разогнали пацанов по домам.
На следующем занятии Нина объявила: - Ты мне больше не друг! У нас теперь официальные отношения. Я уже попросила Сергея Петровича, чтобы он заменил мне партнёра... Как ты мог, Аркадий, участвовать в избиении подростков? Мой Юрка ладно, он отмороженный, но ты ведь нормальный парень... У меня ушло несколько месяцев на очные и телефонные переговоры с Ниной, для того, чтобы заново наладить с ней отношения. Но, увы, восстановленный покой оказался недолгим. Этим же летом паре моих любимых друзей пришлось пройти через самое тяжёлое испытание их любви. Обком комсомола на летних каникулах поручил Оперативной группе работать в трудовом лагере для трудновоспитуемых подростков. Лагерь располагался на территории передового совхоза и представлял собой пару десятков палаток, в которых проживали воспитатели и воспитанники. Согласно задумке комсомольских начальников подростки должны были ежедневно работать в совхозе, а вечерами воспитатели из Оперативной группы должны были проводить с ними политзанятия и нравоучительные беседы. На самом деле вечерами воспитатели и воспитанники, отдельно, занимались распитием спиртных напитков, пересказом бородатых анекдотов, танцами и обжиманцами...
За пару дней до закрытия лагеря анонимный стукач прислал в Обком комсомола письмо, в котором не только раскрыл все подробности вечернего времяпровождения в лагере, но и заявил, что он случайно стал свидетелем страстных объятий Юрия с одной из воспитанниц. Девица шестнадцати лет давно стояла на учёте у участкового её района проживания, как наркоманка и воровка. Скорый комсомольский суд, не проверив факты, немедля снял Юрия с его «командирства» и исключил из рядов комсомольской организации Университета. Нине Орьевой, невесте «подсудимого», комсомольские лидеры направили официальное письмо, в котором доложили о недостойном поведении жениха. Отцу Юры с большим трудом удалось сохранить сына в Университете и прекратить его дальнейшую травлю по комсомольской линии.
Юра опять появился в моём институте за пару недель до моей защиты диплома.
- Аркадий, наконец, я тебя дождался... Я жду тебя около двух часов, ты мне должен помочь...
- Юрик, я всегда готов тебе помочь! В чём дело?
Волнуясь и запинаясь, мой расстроенный друг, на скорую руку, поведал мне злосчастную историю. Он закончил словами: - Аркаша, я не виноват... Меня оболгали... Не проблема - я эту анонимную суку позже вычислю... Но беда в том, что Нина теперь не пускает меня в квартиру, даже не берёт телефонную трубку... Её мать заявила по телефону, что Нина больше меня не знает! Ты должен поговорить с Ниной! Поехали немедленно к ней домой!
Мы приехали к нужному дому, Юра остался сидеть на лавочке, а я поднялся по лестнице к квартире. В ответ на мой звонок, дверь долго не открывали, но затем на пороге явилась моя партнёрша в ужасном, неухоженном виде с красными глазами от слёз. Она сразу поняла причину моего визита.
- Парламентёр явился для переговоров... Я тебя даже не приглашу зайти... Передай Юрию, чтобы он забыл дорогу к моему дому и номер телефона... Его усилия бесполезны... Это колечко тоже передай, пожалуйста, мне оно больше не понадобится...
- Ниночка, Юрка не виноват, его оболгали... Спустись, пожалуйста, со мной во двор, он хочет объясниться... Ты увидишь, настоящая правда ещё проявится... Спустись, я тебя умоляю... Дай ему шанс... Ты сейчас делаешь самую большую ошибку в своей жизни...
- Я уже сказала, отправляйся к своему криминальному дружку. Дыма без огня не бывает... Его подстилку весь город знает... Ему повезло, что девчонке шестнадцать исполнилось, иначе он мог ещё и в тюрьму сесть, надолго... Со мной связи его отца не помогут, амнистии здесь не будет...
За день до моего отъезда на каникулы я явился к Нине, чтобы попрощаться с ней и её родителями. В этот раз моя партнёрша была в темном, красивом платье до самого пола, выглядела нормально, хотя необыкновенная бледность лица всё-таки выдавала её глубокие душевные переживания. Она приветливо пригласила меня войти в квартиру и даже приняла мой прощальный букет цветов. Мы долго говорили на самые общие темы, но вдруг Нина ошарашила сообщением: - Я уезжаю работать в Тюмень, учителем музыки... Мне нужно на пару лет полностью сменить обстановку, нужно забыть... Вот приготовила фотку для тебя на память о нашей дружбе. Пиши мне: Тюмень, Главпочтамт, до востребования...
- Нина, ты собственными руками губишь свою любовь... Такого парня, как Юра, у тебя больше никогда в жизни не будет... Он тебя на руках носил, готов был жизнь отдать ради тебя... Таких преданных парней почти не осталось в мире... Вы так здорово смотрелись вместе, у вас могли бы быть прекрасные дети... Одумайся, пока не поздно...
- Поздно уже, я подписала договор на работу в Тюмени и даже получила «подъёмные»...
- Дура! Будешь жалеть!
- Сам дурак, а дружок твой вообще скотина! Так ему и передай! Мне в Тюмень не пиши, я передумала... Напишешь – письмо порву, не читая...
ДЕНЬ ПОБЕДЫ: В конце второго курса, 9 мая, со мной произошло неприятное событие, которое ещё раз проиллюстрировало для меня неистребимость антисемитизма в границах бывшей Родины.
Студентов техникума в День Победы отправили возлагать венки на могилу Неизвестного солдата. Молодёжь шла в колонне, резвясь и радуясь своему неожиданному развлечению - освобождению от скучных занятий. Кто-то из ребят придумал забаву: не останавливаясь, на ходу, кто-нибудь незаметно подсаживался на четвереньки позади одного из сокурсников, и в этот момент напарник злоумышленника легонько толкал избранную жертву в плечо. Эффект получался знатный – бедняга кувырком летел на землю под всеобщее ржание толпы. В последнюю секунду, предотвращая жесткое падение, невольного трюкача обязательно крепко поддерживали за «шкирку» пиджака или куртки. Минутой позже, оправившийся от испуга пострадавший сам старался устроить обидчикам подобный фокус. Излюбленной жертвой жестокой забавы сокурсников самым естественным образом стал знаменитый в техникуме Вася Пупков – большой и неуклюжий толстяк, балетные пируэты которого в момент неожиданного полёта оказались наиболее занятными.
Баловство подопечных во время торжественного шествия не прошло мимо глаз парторга Сергея Григорьевича Иночкина, который, как всегда, возглавлял праздничную колонну. Назавтра три группы учащихся согласно расписанию занятий собрались в самой большой аудитории на лекцию по истории коммунистической партии. Внезапно в помещение решительным шагом вошёл бравый парторг, прервал урок и громко озвучил студенческой аудитории следующее заявление:
- Вчера Василий Пупков чудом не получил серьёзную травму. Партийный комитет института весьма огорчён фактом низкой политической сознательности некоторых студентов в День Победы. Хочу, для примера, назвать имя Аркадия Л. Его недостойное поведение и действия ему подобных во время торжественного шествия нашей колонны к могиле Неизвестного солдата фактически раскрыло для нас их пренебрежительное отношение к подвигу поколения победителей в Великой Отечественной войне. Поступки этой категории молодых людей, на мой взгляд, объясняются обстоятельством, что их отцам не пришлось воевать с фашистами - еврейские защитники нашей родины надёжно спрятались и спокойно отсиживались во время войны в глубоком тылу, в Ташкентской эвакуации...
Я, возмущенный заявлением парторга, по телефону, рассказал своим родителям о дурацком происшествии… Отец, неожиданно для меня, отреагировал крайне агрессивно: спустя пару дней он явился на очередное партийное собрание техникума. Отставной офицер, бывший командир экипажа штурмовика ИЛ-2 намеренно пришел в военной форме, вся грудь - в орденах и медалях. Согласно уставу ныне почившей партии, её член имел право просить слова на открытом собрании любой партийной ячейки. Отец поднялся со своего места, представился собранию, попросил разрешения выступить, а потом долго, громко и резко объяснял однопартийцам, на каких аэродромах, в небе каких стран, на каких фронтах он сам и два его погибших брата отсиживались во время войны. В заключение, он задал прямой вопрос парторгу института:
- Сергей Григорьевич, в каком роде войск, в какой воинской части вы находились в период Великой Отечественной войны?
- Я всю войну провёл на самом ответственном из фронтов – командовал взводом подразделения охраны в одном из Соловецких лагерей, я защищал нашу родину от самых опасных, внутренних врагов нашего народа...
ПЕРВАЯ ЖЕНЩИНА: Моего дружка Мурзика почему-то очень беспокоила моя целомудренность в шестнадцать лет:
- Куба, тебя спасать пора от глухой девственности… Давай я тебе первую в жизни бабу подгоню... Согласен?
- Мурзик, писатели советуют первый раз по любви с женщиной близость иметь, иначе отвращение к этому делу на всю жизнь может появиться…
- Чушь! Ты их слушай больше, сами трахают всё, что движется, а правильные советы дают для того, чтобы в будущем, после смерти, их праведниками числили…
- Я тебе Маруську из моего двора организую - отличная девка, хоть и давалка… Профессор по этой части…
- Организуй, друг… Я согласен, моя квартирная хозяйка в отъезде, а Эдику я билет в кино куплю...
В один из вечером, на последние деньги я купил бутылку болгарского, красного вина и, с нетерпением, ожидал появления своей спасительницы. Маруська оказалась довольно громоздкой жрицей любви, с длинными волосами цвета зрелой пшеницы, с большой грудью и основательным крупом. К своей миссии она подошла в крайне деловой манере:
- Красавчик, Валерка, мне всё о тебе рассказал… Наливай, наливай эту кислятину… Шоколадка есть? Молодец, приготовил… Сразу снимай все шмотки… У меня времени на долгие церемонии нет - у подружки сегодня днюха... Постой… Да не спеши ты так, женщину для этого дела подготовить надо… Погладь здесь, потрогай там, в губы целуй с засосом, а теперь соски… Молодец, хорошо получается… Ну ты даешь!
Я недолго кипел, внезапно выпустил пар и бездыханно, весь в поту, завалился на свою инструкторшу… Когда Маруська, наконец, ушла, я лежал и думал: - Приятное занятие, конечно, но дурость первой попавшейся бабы сильно раздражает… После всего сразу хочется её выгнать… Больше никогда не буду без любви…
ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ: В начале лета я отбыл на каникулы в родительский дом. В надежде, что в следующем учебном году мне дадут общежитие, я отказался от места в квартире Анастасии Даниловны. Общежитие мне снова не предоставили, бабушка Тася за лето успела сдать свои два места девушкам, но посоветовала мне обратиться к её знакомым, которые жили в соседнем дворе. У пары пенсионеров под сдачу была выделена отдельная комната, одно место в которой было уже занято студентом университета. Я устроился жить в лучших условиях, чем были у Таси, но за те же деньги.
Через пару дней, вечером я решил навестить бывшую квартирную хозяйку, чтобы поблагодарить за наводку на мое новое место жительства. Закончив процедуру приветствия, восхищения моим повзрослением и приятной внешностью, старушка вышла на несколько минут прочь, а затем, возвратившись в комнату, стала накрывать на стол, умело и привычно манипулируя ящиками и дверцами старинного шифоньера. В результате её бурной деятельности круглый стол оказался накрытым белой скатертью и уставленным плошками с баранками, печеньем, мёдом и вареньем. Старая мельхиоровая сахарница, приютившая кусковой сахар и щипчики, была устроена точно посреди окружности совместно с горячим, закопчённым чайником. Стали пить вкусный чай и мило беседовать. Божий одуванчик была настоящим мастером застольной беседы – она не только внимательно выслушивала мои повествования о прошедших каникулах, но и использовала упомянутые имена, названия или ситуации, как спусковой крючок для собственной истории. Мне пришлось по второму разу выслушать несколько ярких сюжетов времён юности Анастасии Даниловны. При этом старушка называла даты, имена и события так легко, как будто и её истории тоже происходили недавно. Разговор затянулся и шёл уже по второму кругу. Я подбирал вежливый предлог для сворачивания визита.
Внезапно раздался скрежет ключа, входная дверь отворилась, убогое помещение вмиг засияло яркими красками и стало необыкновенно красивым. В комнату грациозно впорхнули две красивые, молодые девушки, внешность которых была специально спроектирована природой в самых противоположных красках и полюсах. Неожиданно для самого себя, я мысленно представил электрическую схему, в которой положительный потенциал образовала яркая и хрупкая брюнетка, в стиле главной героини любимого народом итальянского фильма «Римские каникулы», а в роли отрицательного электрода выступала вторая, не менее изящная и стройная блондинка. Крикливая одежда девиц также производила впечатление необычной, а её расцветки были нарочито выдержаны в параллельных, противоположных друг другу тонах. Дама «пик» и дама «червей» - новое сюрреалистическое построение мелькнуло в моей голове.
Небожительницы непринуждённо улыбнулись застолью и хором поздоровались. Бабушка Тася представила гостя. Девушки назвались в ответ: брюнетку звали Мартой, а имя блондинки – Хильда, девицы – студентки хореографического училища, прибывшие в Днепр из Таллина. Будущие балерины снимали у бывшей актрисы левую часть её студии вместо нас с Эдиком. Девушки, не став ждать особого приглашения, привычно подсели к столу и завязали новый виток житейских пересудов: о жизни в чужом городе, новых фильмах, музыкальных группах и артистах.
Я, дилетант в области отношений с противоположным полом, внезапно проявившимся мужским инстинктом, распознал высочайший класс женственности обеих самок. Мне больше не хотелось закругляться с визитом, а, совсем наоборот, я желал, как можно дольше растянуть своё пребывание в студии Таси. Одним махом я превратился из мальчишки в дамского угодника, который, мобилизовав свой мозг, не уставал рассказывать смешливым женщинам занимательные истории. Мне понравились обе экзотические квартирантки бабушки Таси, но с самого первого взгляда я «по уши» влюбился в Марту. Всё моё тело непривычно напряглось, его пронизывали нежные и удивительные вибрации душевного ожидания чего-то большого и важного, удивительного и пугающего.
По возвращению к себе, я свалился на койку и немедленно провалился в спасительный сон. Всю следующую неделю меня не покидало тянущее ощущение необходимости принятия какого-то важного решения, а какого? Что делать со своей любовью? Бывалый друг, Мурзик, советовал не спешить, а просто постепенно приручать объект своей любви.
- Ты, Куба, расслабься, не переживай и не пори горячку – бабы того не стоят... Пригласи, для начала, девиц на наш вечер в следующую субботу, может подружка твоей Марты мне сгодится на романчик…
В пятницу я снова позвонил, удивлённой вниманием Тасе, и опять напросился в гости на вечер. В этот раз, основательно разрушив свой скромный бюджет, я накупил целый пакет восточных сладостей к чаю. Всю дорогу до дома Анастасии Даниловны я мечтал о том, чтобы застать свою любимую по месту жительства и представлял волнующую картину нашего объяснения в любви вприкуску с восточными сладостями. Когда я вошёл в студию бывшей актрисы, то сразу убедился, что первая часть моего коварного плана удалась – за шифоньером слышалась какая-то активная возня и хихиканье в два голоса. В ответ на мои заинтересованные взгляды в сторону перегородки, Тася шепнула, что её квартирантки, всегда по пятницам, намыливаются на гулянку. Мы опять стали вдвоём пить чай. Я сидел как на иголках, стараясь сохранять видимость душевного покоя. Совершенно ничего не значащий разговор с бабушкой давался с трудом, любая мысль застревала на полпути, а дрожащий в лихорадке язык не справлялся с самыми простыми словами...
Внезапно занавеска в проходе сдвинулась и две расфуфыренные, экзотические птички выпорхнули на Тасину половину помещения. У меня полностью перехватило дыхание, я реально был близок к обмороку – раскрашенные девицы в полной боевой готовности выглядели настоящими пришельцами из далёкой Вселенной. Внешность Марты в этот раз казалась настолько безукоризненной, что её можно было сравнить с боевым клинком, настроенным на нанесение сердечных ран слабым, земным мужчинам. Девушки приветливо, но без всякого энтузиазма, бегло поздоровались с бывшим квартирантом Таси и устремились прямо к выходу. Робкий Ромео, после короткой внутренней борьбы и колебаний, геройски двинулся на перехват:
- Девчонки, а куда вы собрались? Может быть, мне можно с вами?
- Сосунков у нас не принимают, - грубо отрезала Хильда.
- Я - студент третьего курса! Если вы сегодня не можете взять меня с собой, то тогда я вас приглашаю на дискотеку в нашем техникуме. Завтра, в восемь вечера... Девчонки, вы не можете себе представить, какие классные у нас вечера... Наш вокально-инструментальный ансамбль занял третье место на конкурсе студенческих музыкальных групп... Я вас познакомлю со своими друзьями... Я было собрался добавить ещё несколько рекламных реплик, но вовремя остановился, так как заметил, что обе девушки содрогаются в конвульсиях хохота. Почему моё предложение вызвало такую странную реакцию эстонских красоток? Марта, подавив приступ смеха, расставила для меня точки над «i». Она объяснила обожателю, что все, без исключения, выходные дни подруги проводят за городом у друзей, а их будни катастрофически заполнены занятиями и репетициями. Танцовщицы возвращаются домой настолько разбитыми и уставшими, что у них совершенно отсутствует желание растрачивать мизерные остатки свободного времени на идиотские свидания, ахи, вздохи и прогулки под луной... По данному почтовому адресу, мне точно не следует рассчитывать на любовное приключение…
С этого дня моя жизнь изменилась коренным образом – я стал самым преданным другом Анастасии Даниловны. Я часто звонил старушке и справлялся о её делах и здоровье. Я был в курсе её визитов к врачам и проблем с соседями по коммуналке. Я бегал в продуктовый магазин со списком необходимых покупок, звонил в домоуправление и ходил в аптеку. Соседи Таси по коммуналке сплетничали:
- Какой необыкновенный, внимательный мальчик…
А мальчик на самом деле был самым обыкновенным, он просто любил бабушкину квартирантку Марту...
Вечера будних дней, кроме пятницы, юные балерины действительно проводили дома. В каждое моё посещение обитатели Тасиной студии, как правило, садились вместе ужинать. Анастасия Даниловна пекла фирменную запеканку с творогом, а я взял за правило покупать к столу пакетик мармелада или зефира. Стол накрывали нарядной, белой скатертью, слушали на проигрывателе старые пластинки из коллекции бывшей актрисы, обменивались различными байками и сплетнями. В эти прекрасные мгновения я был счастлив, мог, сколько угодно, пялиться на свою любимую, беседовать с ней на разные темы, а иногда, балуясь, обнять за талию, поцеловать ручку или щёчку. Меня больше не считали сосунком. Я стал своим парнем, ко мне прислушивались, со мной дружили, но, при всём этом, давали понять, что мою кандидатуру никто не рассматривает в качестве героя любовного романа. Однако, даже подобные, неполноценные свидания с любимой девушкой заряжали меня жизненной энергией, не лишали надежд на счастливое будущее.
Одним вечером девчонки разбушевались напропалую и пустились лихо плясать под старые мелодии. Я, в буквальном смысле, застыл с раскрытым ртом в полном восторге от их профессионального мастерства. Бог мой, какие умелые танцовщицы, какая фантазия и грациозность движений, как легко девушки переключаются с одного музыкального ритма на другой, совершенно противоположный первому. Под пластинку со старым рок-н-роллом Марта вдруг потащила танцевать своего Ромео. Когда стало очевидно, что американский быстрый танец совершенно не годится для неумелого танцора девушка оставила меня в покое, заменив подругой. Этот невероятный, фантастический и феерический рок-н-ролл танцующих небожительниц навсегда остался в моей памяти.
Приближалось завершение третьего учебного года, а с ним два месяца каникул. Моя студенческая жизнь шла достаточно успешно, своим естественным путём. Что касается личной жизни, то она, по-прежнему, оставалась неопределённой. Анастасия Даниловна, в телефонном разговоре, ужасно огорчила меня сообщением о временном отбытии на дачу своей подруги. Я совсем загрустил без традиционных чаепитий в студии Таси, кое-как продержался две недели без встреч с любимой, но воскресным вечером решился на авантюру: сделав вид, что ничего не знаю об отъезде их квартирной хозяйки, пошел навещать квартиранток.
Когда я добрался до цели, девушек на месте не оказалось, дверь была запертой, а три тёмных окна студии тоскливо отражали свет уличного фонаря. У подъезда старого дома, под навесом, покрытым листьями какого-то вьющегося растения, спряталась одинокая скамейка. Я решил, во что бы ни стало, дождаться возвращения Марты и устроился на скамье. В ночной темноте, замаскированный навесом и листьями, я просидел около часа, никого не дождался, расстроился и собрался было уходить не солоно хлебавши, но вдруг оказался запертым в тёмном пространстве перед подъездом внезапным подкатом к входу старого дома двух автомобилей «Волга». Я притаился, наблюдая из темноты за происходящим на освещенной уличным фонарём стоянке. Обе машины одновременно остановились, из первой волжанки выскочили двое в дупеля пьяных мужиков. Высокие, дорого одетые и крепкие телом мужчины, матерно бранясь и не переставая сально обсуждать интимные особенности эстонских б...дей, подошли ко второй машине и раскрыли заднюю дверь салона. В пару заходов они вытащили с заднего сиденья автомобиля два неподвижных, женских тела. С миной глубочайшей брезгливости на лице, подобной выражению людей, которым случайно выпало переносить мешки с навозом, мужчины кое-как дотащили хрупкие тела до входа в дом и небрежно, как дрова, скинули их прямо на грязный бетон. Совершенно не заметив присутствия постороннего наблюдателя, мужчины пьяно плюхнулись обратно на заднее сиденье машины. Невидимые водители дружно ударили по газам и оба автомобиля разом исчезли со двора. Всё происшедшее, по всей видимости, длилось минуты три, но его невольному зрителю продолжительность разгрузочной операции показалась бесконечно долгой.
Я, в полной растерянности, остался наедине с двумя вялыми остатками потрепанных балетных девочек. Тела вяло шевелились на ледяном бетоне – значит живы и нуждаются в помощи. Я поднял сумочку Марты, достал из неё давно знакомые ключи, открыл дверь на первом этаже нараспашку и осторожно, стараясь не переполошить соседей, по очереди, осторожно втянул два лёгких тельца в квартиру. Несмотря на несколько ступенек и порогов на пути движения, ни одна из девиц так и не очнулась. Включив свет, я констатировал у обеих пострадавших состояние «полной отключки». Одежда на девушках оказалась совершенно грязной, в полном беспорядке. Блузка Марты была вывернута наизнанку и надета прямо на голое тело, пуговицы расстегнуты. Лица девушек были измазаны пятнами белой субстанции, возможно пеной, вероятно слизью, а может быть остатками еды. Я, с трудом превозмогая брезгливость, перенёс девушек на кровати, смочил в ванной комнате большое махровое полотенце водой с мылом и протёр лицо, шею и грудь Марты. Во время санитарной процедуры девушка, находясь без памяти, недовольно мычала от прохладной воды, отмахивалась от назойливого полотенца и дебильно улыбалась навстречу своему спасателю. Я догадался, что обычный алкоголь не смог бы вызвать полное отключение человеческого мозга.
В этот ужасный вечер исполнилась моя заветная мечта – обнаженная, любимая и абсолютно доступная женщина лежала передо мной и, с призывной улыбкой, тянулась за мужской лаской. Но вдруг моя любовь, именно в этот момент времени, полностью испарилась и навсегда умерла. Марта больше не вызывала у меня никаких эмоций. В настоящем гадком виде она не смогла вызвать даже отвращения, в моей душе осталась лишь одна жалость…
Когда следующей осенью я опять вернулся с летних каникул, то, первым делом, забежал в студию бабушки Таси. Старушка рассказала, что обеих квартиранток отчислили из хореографического училища из-за неуспеваемости, девушки больше не живут у неё в студии и, скорее всего, навсегда убыли из Днепра.
ПРОИЗВОДСТВЕННАЯ ПРАКТИКА: В конце четвертого курса учащимся техникума нужно было пройти производственную практику. Техникум недавно образовали, у его руководителей еще не установились долговременные связи на предприятиях, чтобы запросто устроить студентов двух завершающих учебу групп в подходящих областях производства. Директор учебного заведения объявил, что дает нам право самостоятельно подбирать для себя места прохождения практики при условии, что наша работа будет связана с электроникой, автоматикой, вычислительной техникой или электромеханикой. Мои родители напрягли всех родичей и знакомых. Наиболее интересным мне показалось предложение маминого брата, который жил в литовском городе Клайпеда.
Дядя прислал приглашение на работу в цехе КИП и автоматики из отдела кадров Клайпедского консервного завода. Бланк письма с приглашением, красочно выполненный латинскими буквами, смотрелся иностранцем в кипе подобных документов от самых различных украинских или российских предприятий, которые руководитель нашей группы собирала в специальную папку. Незнакомая Литва мне и моим однокашникам, в своей жизни никогда не выезжавшим дальше Киева или Крыма, казалась Диким западом и заграницей. На собрании группы, посвященном вопросам прохождения практики три приглашения на работу вызвали настоящий ажиотаж и брожение в массах: Женю Геруса и Сашу Перельштейна пригласило Дунайское пароходства из Измаила трудиться судовыми электриками, меня - консервный завод из Литвы. Студенческий люд возбудился, шутки в нашу сторону перемешались с подколками относительно блатных вызовов. Свои пять копеек не упустил вставить староста: - Предупреждаю, что партийная организация техникума требует от практикантов по возвращению представить характеристику, подписанную руководителем, секретарем парторганизации и председателем профсоюзного комитета предприятия, на котором проходила практика. Документы должны быть на русском языке, это замечание особо касается Аркадия... В противном случае характеристика не будет засчитана…
Мы с мамочкой отправились в Литву: сначала поездом “Киев - Рига” до Шауляя, а потом на местной электричке до Клайпеды. Мама заодно решила повидаться с братом, который волей судьбы проживал в прибалтийском городе. За семейным ужином произошел разговор, навсегда оставшийся в моей памяти:
- Дядя Давид, ну какой из тебя преступник? За что ты сидел в тюрьме?
- Я сидел в исправительно-трудовой колонии. В этой стране, Аркаша, совсем не нужно быть преступником, чтобы сесть в тюрьму. Здесь достаточно одной неосторожной фразы. Вот ты, например, мечтаешь о карьере журналиста, а, если станешь писать правду – это прямой путь в колонию. На самом деле, при первой возможности, тебе нужно бежать из страны...
- Сейчас ведь другие времена, дядя Давид...
- Ерунда! Здесь всё навсегда осталось по-прежнему. Я в молодости был таким же доверчивым и восторженным придурком, как ты сейчас...
РАССКАЗ ДЯДИ: После окончания университета,в двадцатитрёхлетнем возрасте, я работал корреспондентом областной газеты. Редактор постоянно поручал мне репортажи о передовиках производства. Как ты понимаешь, подобное направление творчества не соответствовало светлым мечтам выпускника одного из самых престижных университетов страны, но выбирать мне тогда не приходилось. Мои работы нравились Главному редактору и куратору газеты из Горкома партии. К празднику Первого мая меня премировали отрезом американского материала, поступившего по послевоенной программе помощи союзников. Я сразу заказал в пошивочном ателье первый в жизни костюм, в котором действительно стал походить на настоящего журналюгу. В средине лета меня направили в один из колхозов области, чтобы собрать материал для статьи о передовой доярке. Я добирался до колхоза на трёх видах транспорта, встретился с отличницей труда на рабочем месте, в коровнике, сделал несколько фотографий и побеседовал с председателем колхоза и односельчанами. Добросовестно выполнив задание редакции, я случайно пропустил наступление сумерек и опоздал на последний рейсовый автобус до райцентра. Меня устроили ночевать на колхозном сеновале, пришлось спать, не снимая верхней одежды. На следующий день, когда я добрался до своей редакции и начал работать над статьей, одна из моих коллег, в присутствии сотрудников, спросила, где я провёл ночь в деревенских условиях. Я наивно ответил коллеге:
- Спал я отлично, на колхозном сеновале. Устал настолько, что прямо в костюме, повалился на сено и заснул. До чего же хорош американский материал бостон – я проснулся, поднялся, а на нём ни одной складочки и даже стрелки на брюках наводить не пришлось. Могу поспорить, что и сейчас, после целой ночи на сеновале, мои брюки - самые отглаженные штаны в редакции…
Этих трёх фраз в России 1950 года полностью хватило на статью «антисоветская пропаганда» и ровно на пять лет лагерей. Мне крупно повезло - я вышел раньше, по амнистии 1953 года. Я успел растерять на лесоповале половину здоровья и так никогда больше не смог найти для себя работу журналиста. Меня, даже в самой глухой провинции, не брали на работу в газете, несмотря на полную реабилитацию и красный диплом университета. Пришлось уехать в Литву...
- Жуткая история, дядя Давид. Извини, я не ожидал, что мой вопрос вызовет у тебя неприятные воспоминания…
ПРОИЗВОДСТВЕННАЯ ПРАКТИКА (продолжение): Мой дядя приятельствовал с директором консервного завода: меня устроили жить в хорошем общежитии. В цехе КИП и автоматики практиканта пристроили к бригаде командированных из Питера наладчиков, которые трудились на литовском предприятии временно, по договору. Трое молодых, умных, знающих и бывалых ребят сразу стали для меня примером в совместной трудовой деятельности. Наша бригада разбирала старые и монтировала заново системы автоматического управления производственными процессами изготовления самых различных рыбных консервов, копченой рыбы и морепродуктов.
Большинство технологических процессов предприятия было механизированно и автоматизировано, кроме наиболее трудных для технических решений процедур изначальной очистки рыбы от голов, шелухи и внутренностей, а также укладки тушек или кусочков в банки вместе с приправами и специями. Оба процесса вручную выполняли женщины. Первый исполнялся физически крепкими бабенками, которые за сравнительно солидную зарплату были готовы целый рабочий день провести в жуткой вони, сырости и грязной спецодежде. Второй процесс выполняли нормальные дамы в идеально чистых белых халатах и обязательных косынках. Сотни женщин в нескольких цехах сидели, в одну белоснежную линию, вдоль медленно движущегося конвейера, руками накладывали кусочки в банки и подсыпали специи. Заливка масла, томата или прочих кулинарных приправ производилась автоматическими дозаторами на следующем этапе движения конвейера.
Среди тружениц в белом попадались красотки провинциального разлива. Мои партнеры по работе оказались матерыми ловеласами. Самый крутой гуляка, высоченный красавец Виктор, пользовался громадным успехом у королев консервного производства. Он верил, что употребление в пищу креветок и крабов усиливает мужские способности, поэтому накануне очередного свидания ничего ни ел, кроме морепродуктов, движущихся на конвейере. Особенности нашей работы требовали доступа во все производственные помещения, поэтому пластиковые жетоны-пропуска от автоматической системы контроля были намагничены до высшего уровня допуска. Мы, все четверо, конечно, пользовались свободой передвижения, получали от знакомых работниц сведения о прибытии в обработку ценных пород рыбы и прочих аппетитных даров океана, приносили на работу в такие дни только кусок хлеба, а остальную часть обеда запросто снимали с конвейера. Завод перерабатывал в день тысячи тонн исходной продукции, никому не было жалко тех мизерных количеств, которые ежедневно потреблялись рабочим коллективом предприятия. Трудящимся было запрещено только уносить готовую продукцию домой.
Однажды, во время наладки грузового лифта, на меня с подъемной лебедки свалился плохо закрепленный блок управления, который острым краем распорол мне кожу на левой руке. Партнеры по бригаде вызвали машину такси и отвезли меня в ближайшую больницу Морского порта, где мне сделали обезболивающий и обеззараживающий уколы, а также наложили швы. Испуганный бригадир наладчиков, сознающий собственную вину за плохое крепление лебедки, слёзно просил не брать больничный, чтобы никто на заводе не узнал о происшествии. За моё молчание он обещал по-прежнему проставлять мне рабочие дни, что означало сохранение зарплаты. Я согласился с предложением бригадира, три недели провалялся на пляже вместо работы, а потом вернулся к своим трудовым будням.
МОИ ЛИТОВСКИЕ ДРУЗЬЯ: Мой дядька, для начала, познакомил меня с сыновьями своих приятелей, Арнольдом (Ноликом) и Анатолием (караимом, он реально был представителем этой редкой народности). Эти двое свели с целой компанией ребят, в основном, как и я, проживающих в общагах. Практиканты или молодые специалисты, выпускники вузов или техникумов, прибывшие в прибалтийский город по распределению. Общество сбилось славное: способные, свободные и весёлые ребята. Компания и события крутились вокруг шестерых: Алексея Драбкина, Льва Кишиневского, Бориса Столярова (Короткого), Бориса Гольдинера (Длинного), Вениамина Волкова (Беньки) и меня. Мы вшестером собирались почти каждый вечер после работы: шли вместе ужинать, а потом в кино или играть в пинг-понг и волейбол в спортзале предприятия Борьки Короткого. Нам было интересно и легко вместе, удивительно и приятно сознавать наше взаимопонимание с полуслова. Борька Короткий, единственный среди нас, был настоящим спортсменом – мастером спорта по боксу в легком весе поэтому, кроме наших разминок ради здоровья, он регулярно тренировался в секции, по полной программе.
К выходным дням численность компании обычно раздувалась в несколько раз, считая примыкавших к нам девушек. Иногда появлялись мореходы: Володя Митченко – сын прокурора, судовой электромеханик, драчун и гуляка, и Андрей – судовой радист, интеллигент в золотых очках и большой ходок по женскому полу. Эти двое, на несколько дней, переворачивали нашу ровную жизнь с ног на голову, из режима «пашем, отдыхаем, занимаемся спортом и гуляем» в состояние удалого, непрекращающегося загула.
Какое-то время с нами крутился молодой инженер Сеня. Через год его арестовали люди из Московского КГБ. Сеня снабжал нашу компанию самиздатовскими или изданными на Западе книгами, которые ему передавали из Москвы. Благодаря ему, я прочитал множество прекрасных, запрещенных в те времена книг: “Архипелаг Гулаг” Александра Солженицына, сборник поэзии Иосифа Бродского, “Говорит Москва” Николая Аржака (Даниэль), “Лолита” Владимира Набокова и ещё много других... Когда Семена арестовали, мы, до смерти испугавшись, закопали несколько десятков, хорошо упакованных в водонепроницаемый сверток, книжек в лесу, за городом. Когда события улеглись, выяснилась причина ареста, связанная с участием Семена в нелегальном кружке во время учебы в московском институте, мы поехали в лес, чтобы отыскать тайник. За несколько месяцев ландшафт заветной поляны изменился настолько, что место захоронения мы найти не смогли…
С нами выходил в провинциальный свет хиппующий художник Лёша Листопад, с обязательно сопровождающими его девицами из мира искусств: художница Лена, дочь генерала, поэтесса Лера, несколько балерин из Вильнюса (я не помню их имён).
Сначала мы собирались в чьей-нибудь тесной комнатке общежития, а потом стали базироваться дома у Гольдинера – нашего товарища из местных жителей. Папа Борьки был заведующим большого овощного магазина, по тем временам, в совке, эта должность была более доходной, чем, например, должность главного инженера завода. Родители хотели, чтобы их баламут водился с нормальными ребятами и поэтому, когда они поняли, что других, лучше нас и подходящих сыну, не найти, стали радушно принимать нашу компанию на своей территории. Папа создал для Борьки тепличные условия, а взамен требовал только продолжать учиться и не связываться с плохими компаниями. Однажды Борис Длинный преподнёс нам историю о том, что его папа принял работать в свой магазин интересную молодую женщину, мать-одиночку. Заведующий давал работнице хорошо заработать с условием, что его двадцатилетний сын сможет бывать у неё в гостях, когда ему приспичит. Быль это или сказка, мы так толком и не узнали, но в магазин заходили, чтобы полюбоваться на нанятую для интимного дела красотку. Для маскировки визита покупали какую-нибудь мелочь...
Мы завидовали нашему товарищу на лёгкое бытие, но сами гордились тем, что без посторонней помощи умудряемся устраивать свое собственное существование. Денег на своих работах мы получали немного, но нам, общежитским, не нужно было приобретать никаких дорогостоящих атрибутов оседлой жизни, поэтому никто из нас не экономил. Молодые придурки, дорвались до собственных средств и устраивали жалкое подобие красивой жизни: водили девчонок в рестораны, покупали фирменную одежду у фарцовщиков, собирали застолья с выпивкой и танцами.
В выходные и праздничные дни компания повадилась ездить в Палангу. Сезон в Прибалтике короткий: июнь-август, а всю оставшуюся часть года корпуса пансионатов и санаториев летнего типа простаивают. Однажды, в один из очередных загулов, наши друзья-мореходы познакомились с Васильичем, завхозом и сторожем одного из пансионатов. Этот мужик за скромную плату сдавал доверенным людям любое количество, не принадлежащих ему комнат в охраняемом объекте. С этого дня общество никогда больше не имело проблем с местом проведения вечеринок, или, как мы называли такие мероприятия - пикников. Конечно, в межсезонье пансионат отапливался слабо, только для защиты отопительной системы от замерзания, но холод был не помеха. Кроме молодости и подружек нас согревало любое затребованное количество одеял, которое щедро выделял ночной директор пансионата.
Сначала мы таскали на наши пикники случайных девиц, склеенных где вышло или в нашем всегдашнем кафе. Постепенно, по мере возмужания, у нас стали устанавливаться продолжительные отношения с девушками. Борька Длинный даже умудрился построить семью в легкомысленной атмосфере наших пикников.
МОЯ ЛАРИСА ИЛИ КАК Я ПОВЛИЯЛ НА ГЛОБАЛЬНОЕ ПОТЕПЛЕНИЕ: На танцы, в городской Дом культуры меня затащил Нолик. Я до сих пор хорошо танцую, но никогда, кроме времен школы бальных танцев, не делаю это без реального интереса к партнерше, ради самого танца. Мы с Ноликом в тот вечер пришли поохотиться - выискивали для себя смазливых девчонок на пикничок в следующую субботу. Я бродил по залу, всматриваясь в лица девушек. Внезапно я замер, прирос к полу - прямо передо мной, стройной сосенкой в слившейся массе прибалтийских, однообразных лиц и белобрысых голов, тянулось к свету существо средиземноморской внешности в зеленом платьице: очень смуглая кожа, длинные, распущенные волосы до пояса жгуче-черного цвета, огромные глазища цвета морской воды, высокий рост и худая фигура модели… Я оторопел, не решаясь пригласить это чудо танцевать, а только спросил у вовремя подоспевшего Нолика:
- Знаешь её, кто, как зовут?
- Имя не знаю, слышал, что она жена капитана торгового судна…
Я немедля пригласил девушку танцевать, потом опять пригласил. Затем случился “дамский танец”, когда приглашают девушки, и мы снова танцевали вместе. В финале вечера я напросился в провожатые. Лариса жила неподалеку от Морского торгового порта. Когда мы добрались до ее многоквартирного дома, я сказал:
- Я приезжий, в вашем городе нахожусь временно, на практике, а гостей вечером принято на чай приглашать…
- Вы уверены, что уже сегодня хотите попасть ко мне в гости?
- Уверен на сто процентов!
- Тогда пошли…
Моя душа ликовала - такую конфетку заполучить в первый вечер знакомства… Мы поднялись в квартиру, после маленькой прихожей сразу шла большая гостиная, в которой, как оказалось, шел пир горой. В торцовой части большого стола сидели родители Ларисы, Андрей Михайлович Винниченко и Анастасия Павловна. Отец был крупным и плечистым мужчиной в неведомой мне парадной форме темного цвета с погонами, а мама - высокая, худая и сероглазая. Кроме родителей за столом сидели три мужика, в знакомой мне форме командного состава гражданского флота.
- Это Аркадий, мой друг, - представила меня Лариса всему застолью. Андрей Михайлович кивнул, скептически посмотрел на меня, а потом произнес: - Нормальный друг, очень рад. Догоняйте нас, молодежь…
Мы присели к столу и поняли, что всех остальных участников застолья нам уже никак не догнать. Хозяева и гости были весьма основательно подогреты незнакомым мне в ту пору вкусным, очень крепким напитком цвета чая, в яркой иноземной упаковке (потом я узнал, что это виски). Все трое моряков шутливо представились молодёжи - назвали украинские фамилии и должности, все оказались капитанами торговых судов. Они, по очереди, произнесли тосты в честь вновь присоединившихся к компании молодых людей. Капитан Савко оказался самым красноречивым, он особо отметил нашу с Ларисой внешнюю схожесть, подчеркнул, что это признак долговременных отношений и предложил выпить за нашу скорую свадьбу...
Чуть позже мы с Ларисой перешли в ее комнату, где немедленно начали страстно целоваться. В перерыве, отдышавшись, я спросил:
- Что это за форма у твоего отца, никогда не видел такую?
- Мой отец заместитель начальника таможни Клайпедского морского порта…
Назавтра до меня дойдет почему капитаны дружат с таможенником (такая дружба открывает широкие перспективы для контрабанды), но в тот момент времени мне было безразлично все, кроме присутствия рядом Ларисы… Лариса никогда не была замужем. Наш роман развивался стремительно и бесповоротно: следующий день у нее был выходной, а я позвонил своему начальнику и тоже взял отгул за работу в прошлое воскресенье. В течение рабочего дня предки Ларисы всегда были на работе. Я явился к новой возлюбленной в десять утра, с бутылкой шампанского в руках. Её яркий, домашний халатик сразу слетел на стул... Небольшая попка, абсолютно круглой формы, была выпуклой и красивой... Груди задорно торчали вперёд и совсем не нуждались в бюстгальтере… Наш звёздный миг настал, я разделся, медленно и осторожно снял с любимой трусики и притянул её к себе... Мы молча ринулись друг на друга… Проспав часок после первой серии сладких занятий, мы проснулись одновременно и сразу поняли, что придется начинать всё сначала… Мы удивительно хорошо подходили друг другу в главном занятии нормальных людей… С этого дня мы нашли для себя важное дело – мы, старательно и упорно, день за днём, познавали тела и души друг друга...
В комнате Ларисы можно было встречаться только в течение рабочего дня, но, к счастью, у моей возлюбленной была удобная для любви работа. Оказалось, что моя подруга, после окончания техникума при государственной Гидрометеослужбе, работала в Районной метеорологической станции контроля погоды, которая располагалась в поселке Мельнраге. В ночные смены на станции трудился всего один дежурный метеоролог, обязанности которого, по очереди, исполняли все работники. Ночные смены у Ларисы случались в среднем раза два в неделю. Работа дежурного метеоролога заключалась в том, что каждые два часа ему следовало выйти из теплого домика на площадку, снять показания с десятка различных приборов, занести их в специальный журнал, а также передать эти данные в Вильнюс по телефону. Информация видимо накапливалась в центральной станции и служила основой для составления долговременных прогнозов погоды в Прибалтийском регионе.
Я не пропускал ни одного ночного дежурства Ларисы на метеостанции. Мы, конечно, непрерывно занимались любовью на заезженном диване, предназначенном для отдыха трудящихся... Нам, конечно, было невозможно оторваться друг от друга… Поэтому, моя профессиональная контролерша погоды стала жульничать: на основе своего опыта она больше не снимала показания приборов, а просто прикидывала данные наобум, заполняла журнал и передавала фальшивую информацию в Вильнюс, не поднимаясь с теплой постели…
Уважаемые читатели, сегодня подсудимый конечно признает свою вину за соучастие в мошенничестве… Вполне возможно, что искажение информации государственной важности заставило советских ученых летом 1967 и осенью 1968 сделать неправильные выводы и ложные долговременные прогнозы погоды… Вполне вероятно, что надувательство Гидрометеослужбы страны привело к далеко идущим глобальным последствиям мирового масштаба, например, к неправильным расчетам сроков глобального потепления… Я раскаиваюсь, готов ответить, но ничуть не жалею о том, что случилось… Надеюсь на мягкий приговор общественности в связи с большим сроком давности… Однако, если бы было можно все повторить, я бы снова пошел на такое же ужасное преступление...
В 1967 году я не поехал на каникулы домой - продолжил работать в бригаде наладчиков, чтобы зарабатывать собственные деньги… Я не мог расстаться с литовской возлюбленной… Мне было трудно оторваться от отличной компании литовских друзей… Я вернулся в Днепр через шесть месяцев и сразу начал трудиться над дипломной работой. Юность кончилась - впереди была взрослая жизнь...