Весна шагала несмело, будто кралась. Она подбирала подол зеленого платья, чтобы, часом, не изорвать его об острые рогатые ветки кустов и деревьев, чтобы не испачкать в грязном снегу. Желтые башмачки снимала и бережно несла в руках. На каштановые волосы накидывала салатовый платок, из-под которого волосы все равно раз от разу выбивались и приходилось его поправлять. Вслед за весной, шаг в шаг, летели птицы, бежали ручьи, ползли всякие букашки.
Зима чувствовала весну, и не сдавалась. Укрепляла ночью лед, утрамбовывала снег. Днем, днем зима разыгрывала вьюгу – страшила весну, кричала ей: уходи, уходи! Весне было совсем не страшно. Она знала, что срок у зимы истек. Очередная амнистия. И пойдет зима туда, куда глаза глядят. Уйдет, не оставив и следа, чтобы, через девять месяцев вернуться. Раз от разу зима бросалась к весне, и тогда они боролись. Простоволосая белокурая зима с нежной белой кожей бросалась к беззащитной весне. И тогда снег сменялся дождем, солнце, то пряталось за тучу, то ослепляло глаза. Обе сильные и красивые они боролись на равных. Но слишком нежной и хрупкой была зима. Не могла устоять под ударами дерзкой весны и сдавалась. Ярче светило солнце, слепило глаза, растапливало снег и лед. Когда снег исчез, весна обулась в желтые башмачки, опустила подол платья. И зазеленели луга! Зацвела мать-и-мачеха! А когда весна сняла платок: принарядились в такие же зеленые платья деревья, зацвели сады!