Я всегда была почемучкой. Родителям вскоре надоело отвечать на мои многочисленные вопросы.
– Любопытной Варваре нос оторвали! – отшучивались они и уходили на работу.
Поэтому я переключилась на бабушку. Она очень любила меня и всегда стоически выносила мои шалости и каверзные вопросы. Вскоре я заметила, что старушка не любит вспоминать детство. Но однажды мне удалось её разговорить.
– Бабуль, расскажи, как вы жили?
– А что тут рассказывать? Тяжело было. В тот год, когда началась война, мне исполнилось семь лет. Мы тогда жили в Белоруссии. Отец сразу ушёл на фронт, а мама осталась со мной в деревне. Была суровой, немногословной, и я всегда её побаивалась.
– Она тебя била?
– Нет, никогда. За мелкие провинности обычно наказывала молчанием. Могла несколько дней со мной не разговаривать. Во время одной из таких затяжных молчанок маме стало плохо, и она крикнула: «Беги за Савельевной!» Когда я привела повитуху, в доме уже плакал ребёнок. У меня родилась сестрёнка. Я не знала, что и думать. Мама работала в колхозе, и почти все заботы о малышке легли на мои плечи.
– А где сейчас твоя сестра?
Бабушка как-то странно посмотрела на меня и ничего не сказала. Но я упряма. Вскоре мы вернулись к этому разговору.
– Помню, в нашей избе стали собираться какие-то люди. Они называли себя партизанами. Мне очень нравилось это слово, и однажды я произнесла его вслух. Мать пригрозила, что накажет, если ещё хоть раз услышит от меня такое. Вскоре в деревню вошли фашисты и объявили, что убьют каждого, кто будет уличён в помощи партизанам. Поскольку помогали почти все, односельчане решили спрятаться. Под покровом ночи женщины, дети и старики покинули свои дома и скрылись на болотах. Когда немцы стали прочёсывать окрестности, на них напали партизаны. Бой был жарким, и большинство наших героев погибло. Но фашисты тоже потеряли своих и от злости решили уничтожить всю деревню. Но никак не могли догадаться, что мы прячемся в топях болот.
– Бабуль, а вы не боялись утонуть?
– Мы хорошо знали эти места, но страх, конечно, был. Просто тогда нам пришлось выбирать между верной смертью от немцев и призрачной надеждой на спасение. Естественно, всем хотелось жить. Мы лежали в болотной жиже и уповали на чудо. И вдруг в ночной тишине заплакала моя маленькая сестрёнка. Если бы фашисты услышали её писк, то нашли бы нас и всех перебили. После тщетных попыток успокоить малышку, мать навалилась на неё всем телом. Слабый голосок стих.
– Твоя сестра умерла?
– Да, утонула, наглотавшись болотной воды. Односельчане были в ужасе. Утром немцы отступили, видимо, решив, что им нас не найти. Ещё пару дней на всякий случай мы провели в укрытии, питаясь ягодами и болотной травой, а потом вернулись в деревню.
– А что было потом?
– Хотя мать спасла всем жизнь, пожертвовав ребёнком, с ней никто не разговаривал. Встретив её на улице, женщины и старики демонстративно отворачивались. Некоторые бормотали в спину: «Убийца!» Мама переносила бойкот стоически. Только один раз я видела, как она плачет, когда лучшая подруга крикнула ей: «Чтоб ты сдохла, злыдня!» Отношение односельчан невольно передалось и мне. Никто из ребят не хотел со мной дружить. Я чувствовала себя тогда очень одинокой и потянулась к маме. Своё сердце она не открыла, но наши отношения значительно улучшились. Всё-таки, выживать легче вдвоём.
Бабушка вздохнула и поёжилась. Было видно, как тяжело ей вспоминать прошлое. Я смотрела на неё и не знала, что сказать. Все мои детские огорчения казались ерундой в сравнении с тем, что довелось пережить ей. Заметив моё огорчение, бабуля попыталась улыбнуться.
– Напрасно я тебе это рассказала. Но в жизни всякое бывает.
– Нет, не напрасно. Ты молодец, что выдержала! Я бы не смогла…
– Кто знает? В человеке такие силы заложены – диву даёшься, что он может вынести. А женщине и вовсе без терпения нельзя. Она даёт жизнь. И нет для бабы ничего более противоестественного, чем эту данную ей на сохранение жизнь отнять.
– Ты осуждала маму?
– В детстве нет. Тогда родители казались мне какими-то высшими существами, неподвластными суду. Всё, что они делали, было непререкаемо и вне оценок.
– А отца помнишь? Почему ты никогда о нём не рассказывала?
– На то есть свои причины. Папа был одним из немногих в деревне, кто вернулся с войны. Мама ничего не говорила, но я видела, как она ждала его. Верила, что он вернётся! Так и случилось. Но нашлись доброхоты, которые рассказали ему о том, как погибла его младшая дочь. Отец не смог простить мать, и они расстались. А вскоре мы с ней уехали из деревни. Мотались по всей стране, и нигде не задерживались долго.
– Почему?
– Мама говорила, что хочет найти приличную работу. Но, по-моему, главной причиной была нечистая совесть. Помотавшись по городам и весям, мать устроилась сиделкой к одинокому старику. В благодарность он завещал ей квартиру. Так у нас появилось своё жильё – впервые за много лет! Казалось бы, живи да радуйся, но матери не сиделось на месте. Она часто уходила из дома. Я искала её по всему городу и часто находила в самых неподходящих местах. Как-то обнаружила на помойке с бомжами. Я отругала её и привела домой. Тогда мне было невдомёк, что это начало болезни. Наши отношения, и без того не слишком тёплые, испортились вконец. У меня уже была дочка, твоя мама, в которой я души не чаяла. А бабушке не было до неё дела. Это меня очень обижало.
– Она не любила детей, да?
– Тогда я тоже так думала и сердилась на неё. Но позднее поняла: дети причиняли ей невыносимую душевную боль. Она просто не могла смотреть на них спокойно. В старости у матери появился сильнейший страх воды: боялась утонуть. Когда я купала дочку, постоянно лезла в ванную и говорила: «Зачем так много воды? Захлебнуться можно».
– Да, мне мама рассказывала. Это казалось ей смешным.
– Она ничего не знала. Может, и к лучшему. Считала бабушку сумасшедшей. Особенно, когда та слегла. Незадолго до смерти мать ослепла и стала слышать детские голоса. Помню, подошла к ней, а она вцепилась в меня, как одержимая. Тщетно я просила её успокоиться. Приподнявшись на подушках, мама прохрипела: «Дети, что вам от меня нужно? Хотите, чтобы я покаялась? Да, я убийца, и нет мне прощения. Но я хотела спасти людей – ценой жизни моей малышки. Больше всего на свете мне бы хотелось её вернуть. Но это невозможно».