Монолог у краешка гроба.(Некролог).
Жизнь твоя
праведная
Достойна
памяти светлой.
Товарищу моему, ушедшему из жизни поэту В.Ярцеву, посвящается.
Друг мой самый дорогой, помнишь нашу первую встречу? Ты уже не ответишь на этот вопрос. Никогда не ответишь. И я вот тоже забыл. Это было так давно, что память моя за давностию лет не сохранила такую дату. Да и как это мгновение могло сохраниться, коли мы в то время только начали осознавать мир, в котором недавно появились. Восторг от своего существования, обилие каждодневных впечатлений, когда каждое мгновение расширяло и обогащало наше представление обо всём, что нас окружало. Нам, весьма предположительно, было лет по пяти. И только с этого времени моя память сохранила отрывочные эпизоды нашего детства. Я появился на свет раньше тебя на неполных восемь месяцев. Смешно и грустно, что недавно руководство нашей страны поделило наше поколение на детей войны и тех, кто не удостоился этого статуса. Ты не попал в этот «почётный» список- опоздал с рождением своим ровно на восемь дней. На восемь уже мирных дней после окончания Второй мировой войны. Смешно и грустно!
Первого сентября 1951 года мы с тобой пришли в первый класс. Тебе и шести лет ещё не исполнилось, а мне семи. Мама твоя, Евгения Андреевна, в тот год учительница первого и третьего классов, привела тебя в школу: оставлять-то дома не с кем. Бабушка и дедушка твои ещё весной уехали жить в Новосибирск. Родители вскоре получили квартиру в центре села. В свои неполные шесть лет ты уже знал весь алфавит и умел писать буквы. Тебя ещё в предыдущие годы мать нередко приводила в школу и даже усаживала на уроках в классе где-нибудь на свободной задней парте, а чтобы ты был занят, давала тебе лист бумаги и карандаш. Твоё присутствие не отвлекало внимание учеников, они к этому привыкли и на переменах играли с тобой. Словом, когда я пришёл в школу впервые, ты был уже в некоторой степени подготовленным к усвоению программы первого класса. В отличии от тебя для меня всё было внове. Видимо по той простой причине, что мы были уже знакомы, твоя мама усадила нас вместе за первой от учительского стола партой.
Бывшую семилетку нашего родного села Пильно в 1946 году преобразовали в базовую среднюю. С пятого класса в ней учились дети из более чем десяти близлежащих деревень и сёл с начальными и семилетними школами. Потому режим работы школы осуществлялся в две смены, со многими параллельными классами. В начальных же классах детей не доставало до полных комплектов, и обучались мы в условиях совмещённых классов. Первоклашки сидели на одном ряду, третьеклассники- на другом. Соответственно так же размещались второклассники с четвероклассниками. В первую половину урока учитель занимался с одним классом, во вторую- с другим. Но проучился в школе с тобой в тот год я недолго. В конце октября, когда пришли первые морозы и выпал снег, я не смог продолжать учиться по простой причине: ни тёплой одежды, ни обуви у меня не было. К тому времени ораву из четверых малолетних детей в нашей семье, где я был старшим, не на что было одеть и обуть. Моя бабушка Пелагея, "мама стара", как мы все её называли, в колхозе уже не работала занятая нами. Дедушка Ефим, для нас, ребятни-"тятя", и моя мама жили на МТФ, так называлась колхозная животноводческая заимка в десяти километрах от села, родители моих двоюродных сестры и брата уехали на какие-то «прииски на заработки",- так нам говорили. Так что до весенних тёплых дней протирал я печку вместе со своими сёстрами и братом. Потом встречи наши с тобой, Володя, возобновились. И начался по- настоящему отсчёт нашей долгой дружбы.
Небольшой крестовый домик на два хозяина на самом краю обрывистого склона реки. Там вы жили в подветренной половине. Кухонька с русской печкой да горенка, она же "зал", где почти ежедневно, а нередко до поздних вечеров ты играл с многочисленными друзьями. Младшей сестрёнке твоей Людмиле вход туда был запрещён. Родители, по моему тогдашнему восприятию, тебя баловали. Иван Николаевич, твой отец,- секретарь сельского Совета, мама- учительница. Сельские интеллигенты, получающие зарплату. С колхозниками же расчёт производился натуральными продуктами. Раз в год. По осени.
В ту раннюю нашу пору дружбы по этой причине мне, в отличии от тебя, многое было недоступно. У тебя имелось несколько комплектов разных по величине шашек, домино, шахматы, лото, какие-то кубики и пирамидки, картонные наборы, названий которых я уже не помню, две, а может даже три колоды игральных карт- всё это «богатство» воспринималось мною как чудо. У тебя мы могли, сидя на полу (так запечатлела моя память те далёкие годы), играть часами. Ты был неистощимым импровизатором и затейником различных вариантов настольных игр. Зимой в морозные дни не было для меня большего удовольствия, чем быть с тобой. Даже метели и бураны не останавливали, чтобы не прибежать к тебе, не быть с тобой, не видеть тебя. Я сейчас, уж куда как с большим опозданием, понимаю, что своим назойливым присутствием доставлял твоим родителям неудобства. Но, так самозабвенно любя тебя- своего сыночка, мирились с постоянным моим присутствием. Ты рано и много с читал художественной литературы. Любовь к чтению передалась и мне. Позже, уже в юношеском возрасте, мы, перечитав всю фантастическую литературу в нашей сельской библиотеке, бегали в соседнюю деревню Елей, где стали активными читателями.
У тебя дома со школьных лет имелось много книг: в раннюю пору- сказки, потом прибавилась фантастика, ещё позже- классика, зарубежная и отечественная. И у меня имелись книги, немного- с десяток, может чуть больше. Желание тоже иметь свою, пусть крохотную, несравнимую с твоей библиотечку, возникло из общения с тобой. Полагаю: сначала- неосознанное подражание, даже некая зависть в хорошем её проявлении, позже- духовная потребность, непреодолимое желание иметь всегда под рукой хорошую книгу. Много- много лет спустя, в твой последний приезд ко мне, ты с большим интересом рассматривал мою личную библиотеку из полутора тысяч экземпляров. Она, моя библиотека,- воплощение мечты, рождённой когда-то нашей дружбой, по сей день мною при каждом удобном случае пополняется.
Незабываемый восторг, неповторимое по глубине за всю жизнь изумление, и, наверное, разбудившие в моей душе музыкальные способности, вызвали песни, впервые услышанные, когда ты заводил патефон. Я не помню, чтобы у кого-то ещё в деревне был патефон, сами звуки, извлекаемые этим музыкальным устройством, воспринимались мною невообразимо- чудесным явлением. Я слушал завороженный по много раз военные песни, народные, патриотические, песни в исполнении Шульженко, Утёсова, Мордасовой, Бунчикова и многих, по тем временам знаменитых эстрадных исполнителей. Особенно любили мы слушать в исполнении ансамбля Александрова «Тачанка». До сей поры помнятся слова и задорная мелодия песни:
Эх, тачанка-ростовчанка.
Наша гордость и краса.
Конармейская тачанка-
Все четыре колеса!
Эх, за Волгой и за Доном...
В конце-концов затёрли эту пластинку до хрипоты. Я с восторгом и изумлением смотрел, как ты менял иголки в зеркально сверкающей головке патефона, подкручивал заводную ручку, ставил пластинку на диск и плавно опускал на неё иглу. Я так ни разу и не осмелился попросить проделать эту операцию.
Для тебя рано, как только ты научился читать, родители выписывали газету «Пионерская правда». Газета, в чём я сейчас убеждён, по настоящему глубоко и проникновенно формировала детское патриотическое мировоззрение. Ты, Володя, частенько читал нам вслух рассказы, помещённые в ней. Однажды предложил даже в соавторстве со мной написать рассказ-сказку и отправить её в редакцию газеты. Попытка была. Но как мы были наивны полагая, что это просто. Ты уже тогда, в раннем детстве, жил особым, отличным от большинства сверстников миром. Уже тогда в тебе проявилось первое, робкое и неосознанное ещё любопытство к духовному творчеству. В нас, твоих сверстниках мальчишках, за весьма редким исключением,едва ли можно было заподозрить особую прилежность к учёбе.
Для большинства пацанов главными увлечениями, могу утверждать по себе, зимой- лыжи и коньки, по весне, как только появлялись первые проталинки- игры допоздна в лапту, прятки, другие подвижные игры, позже, в старших классах- волейбол, футбол. Физической ловкостью ты никогда не отличался. С раннего детства твои физические данные были далеки от совершенства, да ты и не стремился к этому. К примеру лыжи- самый распространённый и доступный для нас, пацанов, вид спорта,- тебя не увлекали. Хотя у тебя имелись свои лыжи лыжи и палочки. Но ты редко вставал на них, и потому с крутых горок не катался с нами. Твои узкие ладони с длинными трепетными пальцами, как у классических музыкантов, не были предназначены от природы к физическому труду. И было смешно видеть, как ты неуклюже пользовался хозяйственными инструментами, которыми деревенские пацаны ловко орудовали.
К примеру, однажды, в классе восьмом, ты попробовал вместе со мной летом поработать в колхозе на сеноуборке. В ту пору большинство деревенских ребятишек уже с шести-семи лет вкалывали по на сенозаготовке. Летние каникулы для детей колхозников- четвёртая трудовая четверть. Труд- наравне со взрослыми. Зачастую по десяти- двенадцати часов. В летний зной, без всякого нормирования детского труда, при почти полном игнорировании техники безопасности. До десяти- одиннадцатилетнего возраста работали копновозами, следующий этап- подскребальшиками, накладельшиками сена, а кто-то на самом опасном участке- косельшиками на конных парах, позже, с середины пятидесятых годов,- на трёхбрусых тракторных косилках, а ещё подборщиками сена на конных граблях, потом- на тракторных. В девятом классе я рвал свою поясницу на стоговании сена. И это добровольно, с согласия и одобрения взрослых дядей- руководителей колхоза. И потом всю жизнь мучился болями в пояснице. И ради чего? Чтобы впоследствии, при оформлении на пенсию, по утверждённому высочайшими государственными инстанциями закону, нам, сверстникам тех лет, заявили, что в общий стаж можно зачесть те периоды нашего труда в колхозе, но не более трёх часов за день!!! Видите ли уже в те годы существовал «Закон о защите прав детей», и привлекать нас к тяжёлому физическому труду могли не более трёх часов в день. Изощрённее лукавства и не придумаешь. Да ещё, видите ли, архивы, подтверждающие наш детский трудовой стаж, не сохранились. Прости, мой друг, увлёкся я своими обидами. Бог им судья, нашим законодателям и вождям россиянского народа! Не от такой ли их глубокой любви и заботы о детях послевоенного времени до пенсионного возраста большинство моих сверстников не дожило?
Продолжаю, мой друг, о твоём трудовом порыве! Проработал ты тогда на сеноуборке не более недели, изорвав до кровяных мозолей свои ладони. Не для крестьянского тяжкого физического труда ты рождён. Именно духовный мир формировал тебя с раннего возраста. Не по возрасту глубокая эрудиция твоя уже тогда удивляла меня несмотря на то, что я был далеко не глупым ребёнком. Но по всему видно мои способности в этой сфере уступали. Тебя жизнь вела иными путями и наделила способностями неизмеримо более духовными.
Время нашего с тобой раннего детства невозможно вспоминать без ещё одного интереснейшего по своеобразным достоинствам персонажа.
В 53 году сменилось руководство деревенской школы. Директор Зяблицкий Иван Игнатьевич, человек сталинской выучки, чрезмерно требовательный, строгий и к себе, и к коллегам по работе, фронтовик, награждённый медалями и Орденом Красной Звезды, имеющий ранения, всегда был при военном кителе, галифе и до блеска начищенных хромовых сапогах. При нём в школе порядок основывался на строгих правилах . Я помню, что при его появлении даже старшеклассники как-то стушёвывались. Может быть он не был столь жёстким, как мне казалось тогда. Как сейчас вижу: Иван Игнатьевич пружинящей поступью ходит перед замершей шеренгой учеников на школьных линейках и внушает чего-то тихим, монотонным голосом. Содержание речей я, конечно, не помню, но то состояние робости при появлении директора школы запало в сознании.
В послевоенные годы в начальных классах училось много так называемых «переростков». По многим причинам они не смогли пойти учиться вовремя со своими сверстниками. У кого-то надлежащей одежды не было, кто-то обуви не имел, девочки с младшенькими детьми няньками сидели. С пятидесятых годов ужесточились требования по выполнению «Закона о всеобщем начальном образовании», принятом ещё до войны.
Возрастная разница детей в два-три, а то и в четыре года в начальных классах не являлась чем-то необычным. В третьем и четвертом классе я, помнится как сейчас, сидел за одной партой с Прожигаловым Ванькой года на четыре старше меня. От него всегда несло за версту табачищем, а пальцы - тёмно желтые от никотина. За то, что Ванька постоянно списывал с моей тетради контрольные задачки, я был им опекаем на переменах. Ещё запомнилась обида за несправедливое наказание меня учительницей. Ты был третьеклассником, я учился во втором.. Кажется не было переменки, чтобы мы с тобой не пообщались. Или я к тебе в класс бежал, или ты ко мне. В твоём, Володя, классе учились две девочки намного старше тебя. Вы их исподтишка дразнили «мамами». Одна из них, инвалидка, с костылями, видимо после церебрального паралича, очень нервная, лицо вспыхивало огнём, если что-то было ей не по нраву. Однажды на перемене кто-то из учеников на школьной доске мелом написал- «Маня-пыша». У детей малого возраста не развито чувство сострадания и жалости. Зашла девочка в класс, увидела надпись и залилась слезами. Истерика с приходом учительницы усилилась.
Кто это написал?- последовал строгий вопрос.
Кто-то из учеников подсказал:
К Володе Ярцеву забегал его друг из второго класса.
Разбирательство закончилось тем, что учительница Нина Васильевна, несмотря на слёзы и уверения в моей непричастности, отправила домой за бабушкой. Наказание было суровым. В учительской, зарёванного и продолжающего отрицать причастность к содеянному, заставила меня встать на колени перед бабушкой и просить у неё прощения за своё неразумное поведение.
Но не только этим событием, для меня неприятным, запомнился тот, 1953 год. Он остался в памяти до конца жизни у всех: и у детей, и у взрослых, и у стариков. Мы с тобой не раз, Володя, впоследствии вспоминали тот день. Умер Сталин. Страна в трауре. На школьной линейке объявили об отмене занятий на три дня. Известие потрясло и учителей, и учащихся, многие не могли сдержать слёзы. Но что значит траур для нас, малышни, когда не по сезону яркое солнце в эти дни светило так жарко, что по дороге в деревне можно было пройти только в сапогах: повсюду образовались глубокие лужи, слышно было, как шумят сбегающие с южных склонов ручьи. Даже во время траурного митинга в ограде клуба, на который пришли практически все жители села, в глубокой скорби и со слезами на глазах слушающие ораторов, мы, ребятня, не могли спокойно стоять на месте, бегали, радуясь теплу. На оживлённую ребятню строжились, шикали, стыдили нас, но разве можно в таком возрасте проникнуться скорбью и печалью взрослых и в то же время сдерживать радость от неожданно наступившего по-летнему ласкового тепла.
В июле того же года страну взбудоражило известие о том, что Берия, один из руководителей страны, оказался врагом народа, вредителем, шпионом и агентом английской и американской разведслужб. Об этом, Володя, ты мне сказал под большим-пребольшим секретом, прибежав ко мне рано утром, когда я ещё спал. Это правительственное сообщение ты услышал накануне по радио.
-Ты знаешь, Паша,- почему-то шёпотом сказал ты мне, когда вышли на улицу,- Берия- враг народа, шпион. Его разоблачили и арестовали вчера.
Я, признаться, не знал, кто такой Берия. Но то, что он шпион и враг народа меня очень насторожило. Ещё более меня потрясло, когда я увидел лист бумаги, где твоей рукой было написано крупными печатными буквами: "БЕРИЯ ВРАГ НАРОДА".
-Пойдём,- заговорщически потянул ты меня за руку,- спрячем это, чтоб никто не видел.
Бумажку мы закопали в землю за огородами у речки, вымыли руки, ополоснули лицо и поклялись, что никому не расскажем об этом. Так и осталось для меня загадкой- зачем мы всё это проделали, но тогда расспрашивать тебя не стал, поверил, что так и должны были поступить. А память сохранила этот эпизод из жизни, полный таинственности и секретности.
В детские и юности имел я много друзей- товарищей. Было их немало в моей жизни. Но ты, Володя, был и останешься навсегда в памяти моей лучшим другом. Когда в нашей компании появился ещё один мальчишка, твой одноклассник, с которым ты в школе сидел за одной партой, играл в шахматы, и мне показалось, что он стал для тебя более близким. Признаюсь, я тогда с болезненной ревностью поначалу воспринял его. Но потом наш «тройственный союз» длился до окончания школьных лет.
После смерти Сталина вместо директора школы Зяблицкого в следующем учебном году был назначен Долганов Фёдор Клементьевич. Тоже фронтовик. Тоже с наградными планками и ранением. Но без военного кителя и командирского тона в обращении как с коллегами учителями, так и с учащимися. Даже вызывали улыбку иной раз его мешковатый костюм, а в холодное время года валенки с голенищами до колен и с подшитыми красной кожей задниками, и неторопливая, вразвалку походка, делающая его чем-то похожим на «гуся лапчатого». . А вот на боевого фронтовика офицера он совсем не походил. Его жена Полина Георгиевна тоже учительница. Откуда приехала в наше село эта семья- не помню. Не суть важно откуда. И не о них, учителях наших вспоминаю сейчас. У нас появился тот самый новый друг- звонкоголосый, шумный, неугомонный, азартный фантазёр- Сергей Долганов. Жил он напротив тебя. С его появлением все наши детские игры обрели особенный смысл. Это по его инициативе мы строили снежные крепости, в сугробах прорывали тайные ходы, летом поздними вечерами устраивали рыцарские сражения, стреляли из самодельных луков, сооружали арбалеты, сабли, мечи. Он любил фантастику, читал запоем приключенческие книги, любил играть в шахматы. Вы имели имели шахматы и даже не по одному комплекту. У меня их не было по очень простой причине- из-за отсутствия денег. Откуда деньги у колхозников на разные мелочи. На обувку бы выкроить, на одёжку детям, чтобы в школу отправить. Не до игрушек! Но благодаря дружбе с вами я тоже пристрастился к этой замечательной игре. 7 Играл, правда, неважно. Всегда проигрывал обоим. Другое дело, когда в «Чапая» сражались. Это такой своеобразный вариант игры в шашки. Ума особенного не требовалось- была бы ловкость. Здесь я чувствовал себя уверенно, на равных с вами и даже чуть более.
Федор Клементьевич, любитель шахмат, организовал в школе кружок и для этого школа приобрела десятка два шахматных партий. Поначалу он руководил кружком сам. Но впоследствии эта полюбившаяся многим школьникам игра превратилась чуть ли не в ежедневную потребность, ею «заразилось» полшколы, особенно мальчишки. Играли после уроков, до поздних вечеров в школе, уже без руководителя кружка, с энтузиазмом, азартно. Ты, мой друг, проникся ею с полной отдачей и надолго. Навсегда! Я приходил к тебе домой почти ежедневно и каждый раз заставал тебя за решением шахматных задачек. Каждую четверть в школе организовывались турниры, в них участвовали не только начинающие шахматисты , но и многочисленные болельщики. Школа действительно на протяжении тех лет «болела» шахматами. Я играл посредственно. А вот вы с Сергеем лидировали, в тройке победителей всегда оказывались. Именно в школе были заложены ваши достижения в этой игре. Сергей впоследствии стал перворазрядником, ты- кандидатом в мастера и многие годы был постоянным членом шахматной команды Новосибирска и выступал на турнирах в городах Западной Сибири. В семидесятых, не помню точно в какие годы, ты на таких турнирах первенствовал.
Но не только художественной литературой и шахматами ты самозабвенно увлекался в школьные годы. Помню, как-то приобрёл книгу по геологии. Толстенную. С яркими красочными иллюстрациями геологических пород ископаемых. В дни летних каникулы со мной, а чаще один исследовал Кешкенову гору, точнее её скалистые россыпи по- над речкой Чапшушкой. Два-три года коллекционировал ты камешки разных расцветок и конфигураций, сверкающие кристалликами, испещрённые разными цветовыми оттенками осколочки, как я полагаю, чем-то похожие на мрамор.
Ещё одно увлечение запомнилось, правда кратковременное, и тем не менее захватившее тебя. Неожиданно для меня ты стал знатоком собаководства. Увлекла тебя опять же книга, ярко иллюстрирующая породы собак, их нравы и особенности, приёмы дрессировки, уход и содержание их. Как-то пришли вы с Серёгой ко мне ранним утром с намерением подтвердить свои познания в этой области. Ни у тебя, ни у Сергея собак не было. У меня же дворняжка по кличке «Бобка» имелась. Ничем не примечательная, незлобивая, даже наоборот- излишне миролюбивая. Инвалидка. Ещё щенком попала где-то передней лапой в капкан. Выжила. Но осталась трёхлапой. И вот друзья приступили к ветеринарному обследованию Бобки. Оказалось, что прикус у него неправильный, порода неопределённая, какая-то непонятная помесь, но главное, что меня напугало, у моего Бобки оказывается обнаружили повышенную температуру. Ты, Володя, потрогав нос собаки, авторитетно и тоном трагическим заявил:
-Паша, твой Бобка больной. У него высокая температура. Сам потрогай- нос сухой и горячий.
Я, конечно, очень расстроился. Но Бобка, не понимая своего критического состояния, бегал вокруг нас и энергично вилял своим пушистым хвостом.
Иногда к нашей компании присоединялся Петька Гусев, тоже твой близкий сосед. Вот уж с кем, а с ним у тебя не было ничего общего.
И тем не менее запомнился мне один эпизод из того далёкого детства.
Август. Лето на исходе. Я работаю в колхозе на заготовке сена. Но этот день оказался выходным: накануне прошли дожди, сено отсырело, работа на стоговании прекратилась. Конечно же в этот день я прибежал к вам, моим друзьям. Чем-то интересным были заняты у тебя дома. И вот неожиданно после обеда пришёл Петька. Вызвал нас на улицу и, оглядываясь, шёпотом по- заговорщически, предложил нам поесть арбузы. Как от такого предложения отказаться?! Повёл он нас за речку, где мы постоянно купались в жаркие дни. Там в укромном месте в кустах на полянке лежали арбузы. Он натаскал их из огорода стариков Сараевых. Наворовал то есть. И только когда наелись, ты, Володя, поинтересовался- откуда арбузы.
Услышав хвастливый рассказ о том, как ловко были добыты арбузы с огорода стариков, ты сплюнул и расстроенно сказал:
-Как я сразу не догадался, что стал соучастником воровства. Какая мерзость!! Развернулся и ушёл. За тобой и мы с Сергеем поплелись, оставив недоеденными арбузы.
Закончился последний учебный год, у тебя выпускные экзамены. В ту весну умерла моя мама. Я благодарен тебе, что ты не пытался утешать меня пустыми словами. Ты просто был рядом, и я видел в твоих глазах искреннее сочувствие.
После экзаменов ты сразу уехал в Новосибирск поступать в институт. Там жили твои бабушка с дедом и родной дядя. Сергей тоже уехал в Новосибирск с тем же намерением — начать студенческую жизнь. Начался иной этап нашей дружбы. Наше детство, годы школьной юности объединяли нас временем и местом совместного бытия. Мы прожили этап начала жизни мало чем различающий нас друг от друга. Родились в один год, росли в одной деревне, учились в одной и той же школе, бегали по одной пыльной летом, грязной по весне и осени, заметённой зимними буранами деревенской улице, купались в речке Чапшушке, дышали чистым, без смога воздухом, любовались весенними разливами Бии, бороздили на лыжах невероятной белизны снег на косогорах, пьянели от запахов цветущей черёмухи и полевых цветов, ссорились и здесь же мирились, нас учили любить Родину одни и те же учителя: потому объединяло и роднило нас всё, чем жила наша родная деревенька. Это период формирования нашего объединяющего жизненного начала, общего побега древа, из которого произросли по окончании юношеских лет непохожие друг на друга ветви нашего будущего.
Средняя школа вскоре стала восьмилетней. Родителей Сергея перевели в другую школу, потому я долгие годы не имел даже представления о его жизни. С тобой, Володя, мы тоже встречаться могли только раз в год на недельку- две в летние межсессионные твои каникулы. С переездом твоих родителей в Усть Кажу и того реже. Судьбы наши, казалось, разъединились. Вы с Сергеем предпочли городскую жизнь, я же остался верен деревне. И всё же нити дружбы неразрывно соединяли нас всю жизнь. Даже малое напоминание о тебе согревало всегда моё сердце.
Ты по окончании института проработал учителем в Кочкинской средней школе два года. Влюбился там до умопомрачения, как ты выразился при очередной встрече со мной, в выпускницу школы. Имени её не помню. С упоением влюблённого рассказывал, сколь прекрасна она. Но первая любовь твоя, как это часто случается в жизни у многих, оказалась безответной,но оставила в сердце твоём след на всю жизнь. Я же в эти годы послужил в армии и досрочно по семейным обстоятельствам демобилизовался, а вскоре женился. Поступил в пединститут на заочное отделение. А ты уже работал в Новосибирске заместителем редактора научной газеты «Колос Сибири» от ВАСХНИЛ. Работа, как я понимаю, была для тебя интересной, увлекательной, с частыми командировками по Западной и Восточной Сибири в передовые, известные в этих регионах сельхозпредприятия.
Но не только журналистика являлась главным содержанием жизни того периода. Ты не пропускал ни одного шахматного турнира в составе новосибирской команды. Красноярск, Иркутск, Кемерово- города, где ты учавствовал в шахматных баталиях.
Тогда же проявилось главное твоё призвание в жизни. Ты почувствовал в душе своей непреодолимую тягу к поэтическому слову. Первые стихи, пока ещё не претендующие на место в большой поэзии, копились в твоём рабочем столе. Впервые я услышал их содержание в твоём прочтении, когда учился в Новосибирске на кратковременных курсах политработников в Высшей партийной школе.
Мы просидели тогда чуть ли не до утра, обсуждая первые творческие шаги в поэзии, твоё тогда ещё робкое желание быть напечатанным в каком-нибудь солидном издании. Я с изумлением почувствовал, что стихи твои не любительского уровня, но серьёзного философского направления. Я даже почувствовал некий внутренний дискомфорт, сравнивая про себя свои стихи с твоими. И во мне, сознаюсь, проявился поэтический зуд в те же годы. На уровне любительском!
Меня поразило твоё одно из первых стихотворение.
Нас чуткости учат утраты
Доподлинно знаю теперь:
Чужому поможет, как брату,
Хлебнувший из чаши потерь.
Чудовищней нет опозданья,
Когда открывается вдруг:
Созрело твое состраданье,
Но только могилы вокруг.
Твои стихи вскоре были признаны в поэтическом мире, появились впервые на страницах журнала «Юность», затем в «Сибирских огнях».
Определился главный вектор всей твоей последующей жизни- поэзия.
С редактором газеты, где ты работал, завязался роман. Роман странный и неопределённый. Ты полюбил красивую, умную, энергичную и властную женщину, разорвавшую семейные узы с мужем, который, как я понял много позже из твоих слов, не сумел противостоять амбициозному апломбу молодой женщины. Но ты, Володя, влюбился так, что кроме поглотившего всего тебя чувства не способен был видеть в своей пассии никаких иных недостатков, кроме своего непреодолимого влечения к ней.
В очередную нашу встречу ты, одурманенный сердечным чувством, поверял мне о её достоинствах, вплоть до интимных: её потрясающих глазах, необыкновенно стройной фигуре, прекрасной, по девичьи маленькой изящной груди. Ты наяву бредил, ослеплённый романтически возвышенным чувством, впервые познавший женщину. Увы, она просто поиграла с тобой в любовь. Разрыв с ней был столь болезненным для тебя, что ты ушёл из редакции.
Тучи уже начали сгущаться над шестой частью суши. Правители нашей страны забеременили перестройкой. Ловкие дельцы и прощелыги от политики начали обескровливать великую страну. Искусственно создавался дефицит на всё. Прилавки пустели по непонятным для народа причинам. Фанфарон и пустозвон Горбачёв готовился продать страну за три нобелевских сребреника. Новоявленный меченый Иуда!
Мы все, народ великой страны, затягивались в болото смуты.
Несколько этих тревожных лет мы с тобой, Володя, не виделись. Узнаю от твоих родителей, что ты женился. Мать с отцом восприняли это, мягко говоря, без одобрения. Я- с недоумением. Чем вызвано твоё решение создать семью с женщиной старше тебя на пять лет? Первая дочь её вышла замуж за твоего двоюродного брата, младшей девочке не исполнилось и семи. Познакомился ты с будущей женой Эльвирой именно на той свадьбе, и... она увела тебя в тот вечер. Ни разу потом я не спрашивал, что побудило тебя на столь неожиданный шаг. Это было твоё, чем-то мотивированное решение. В очередной приезд в Новосибирск я как всегда встретился с тобой. И впервые увидел тебя в семейном окружении- умиротворённого, окутанного домашним уютом, расслабленно-добродушного и, показалось по глазам твоим, счастливого. Девочка в тот вечер не слезала с твоих коленей, ласково прижимаясь к тебе. Ты гладил её по кудрявой головке. Показал мне под восторженные вскрики девочки попугайчика в клетке, которого ты научил выговаривать слово «здравствуйте». Ну, во всяком случае, что-то похожее на это. Эльвира сидела рядом с вами и изредка ласково ворошила твою шевелюру. Мне показалось в ней тогда что-то похожее на ласковую кошечку. Удивило меня и то, что ужин приготовил и поставил на стол ты.
Вскоре вы разменяли твою однокомнатную и двушку Эльвиры на трёхкомнатную квартиру в центре города. Ты стал работать в издательстве. Эльвира приторговывала на рынке.
Наступили чёрные девяностые. Распавшаяся на осколки великая империя задыхалась в безысходности, государственная собственность беззастенчиво разворовывалась с благословения вечно пьяного президента Ельцина, рухнула экономика, ещё недавно гигантское промышленное производство прекратило своё существование, сельскохозяйственные предприятия криминальные ловкачи вмиг растащили по карманам, всюду разбой, рэкет, разборки со стрельбой бесчисленных криминальных группировок. Страх, ужас и нищета сковали души «дорогих россиян». Самое дорогое и ценное, что было создано Советской властью сволокли на эшафот капиталистических, так называемых рыночных, отношений .
Кошмар девяностых поставил простых граждан России на грань выживания. Зарплаты не получали месяцами, на уцелевших предприятиях вместо денег рабочим выдавалась выпускаемая продукция, так называемый бартер подменял товарно-денежные отношения. Издательство, в котором ты, Володя, работал вынуждено было продавать книги не через торговые сети, а буквально «с рук». В те годы я имел небольшую пасеку. Привозил по две-три фляги мёда на своём «Жигулёнке» в твоё издательство и с твоей помощью продавал его сотрудникам или обменивал на книги, которые потом сам сбывал, где придётся. Удерживаться на плаву, иметь какое-то сносное материальное обеспечение удавалось далеко не всем. Мы с тобой в тот период заядлыми курильщиками были. На папиросы и сигареты не было денег. Я выращивал в своём огороде табак и делился с тобой. Вспомнить смешно и грустно, как мы сворачивали «козьи ножки» с крепчайшим самосадом. Многие от отчаяния и беспросветной жизни опускались, не имея средств к существованию кончали счёты с жизнью или спивались «бормотухой», дешёвым контрафактным зельем, продававшимся в бесчисленных киосках. Больно и скорбно до сих пор осознавать, что и ты не миновал этой участи. Подтолкнуло тебя к этому ещё и то обстоятельство, что Эльвира стала попивать. Сначала «втихушку», а потом и тебя втащила в это болото. Поначалу ты попытался выправить ситуацию, образумить жену. Даже попытался уйти от неё к другой, молодой и красивой сотруднице, неравнодушной к тебе многие годы. Но Эльвира , на всё была способна. Узнала адрес, где ты намеревался устроить новую жизнь с молодой женщиной, и устроила однажды такой скандал, что женщина прервала отношения с тобой. Не имея сил сопротивляться, вконец униженный житейскими обстоятельствами, поддавшийся отчаянию, ты стал всё чаще находить успокоение в спиртном. «Помогли» ещё и товарищи по работе. Бесконечные выпивки «по случаю и без такового» привели тебя к неизбежному финалу.
Я тогда приехал в Новосибирск со своим детским ансамблем гармонистов на международный фестиваль. И, конечно, мы встретились, и увидел, что дела твои весьма неважные. Ты не стал от меня скрывать, что пристрастился к спиртному. Что я тебе мог посоветовать? Эта болезнь приобретается легко, только избавиться от неё очень трудно, подчас невозможно. И всё же ты нашёл в себе силы и мужество исправить жизненную ситуацию- ушел из издательства, подальше от друзей собутыльников. Нет, ничего плохого о твоих товарищах я не могу сказать. Мужики творческие, братия пишущая, даже известные в поэтическом братстве города, незаурядные личности. Но...! Твоё решение дистанцироваться, изменить слишком дружеские с ними отношения, как подтвердило время, было совершенно правильным.
Новая работа в архиве научного университета в прямом смысле отрезвила и преобразила тебя. Работа с массой архивных документов, редактирование статей научных работников института, общение с людьми, посвятившими жизнь науке изменила в лучшую сторону твой образ жизни. При столь большой загруженности, именно в это время вновь выплеснулось в стихах твоё дарование, твой талант.
Я безбытен. Выходит безбеден.
И конфликт между мной и судьбой
Для меня абсолютно безвреден
И удар не опасен любой
Раскулачить возможно ль идею?
В долговую внесённый тетрадь,
Не боюсь, потому что владею
Только тем, что нельзя потерять.
Ты стал-настоящему известен как зрелый поэт. Твои стихи публиковались в известных журналах и альманахах, изданы отдельными сборниками. Как член Союза писателей ты пользовался заслуженным авторитетом в поэтической и писательской среде.
Вот только семейным благополучием, увы, ты был судьбою обойдён.
Эльвира была рядом, но у вас не было самого важного- духовного родства. Да и бог бы с ним, во многих семьях оно в дефиците. Но отсутствие его компенсируется, как правило, взаимной заботой, бытовой устроенностью, обоюдным уважением. Этого в ваших семейных отношениях я не усмотрел. Помимо работы на тебе в основном лежали бытовые обязанности, особенно в последние годы. Уборку квартиры, приготовление пищи, даже стирку ты взял на себя. Всё это ты воспринимал со свойственным тебе философским спокойствием. Я бы мог об этой стороне твоей личной жизни промолчать. И при жизни твоей я помалкивал, не лез со своими советами. Только больно мне было видеть всё это, мой дорогой друг. Старшая дочь Эльвиры допилась до алкоголизма и умерла. Младшая дочка Елена тоже выросла беспутной. Ещё в юном возрасте оказалась не чиста на руку, подворовывала деньги отчима. Вышла замуж, родила мальчика, пристрастилась к спиртному. Муж оставил её. Мальчишку приютили вы, бабушка с дедушкой. Вырастили и воспитали. Мать не то, что бы не заботилась, она о нём просто не вспоминала. От второго, сожителя, падчерица родила ещё одного ребёнка, инвалида. Сожительствовали недолго. Не пожилось и с третьим. Четвертый, молоденький, оказался под стать ей,- алкоголик. И второго внука привечали, одевали, кормили вы. Эльвира получала пенсию минималку. Однако семья материально обеспечивалась на твою зарплату и пенсию. Частые в последние годы посещения Лены объяснялись не заботой о детях и матери. Эльвира практически содержала дочку- алкоголичку, отдавая ей свою пенсию, и не только свою, пользуясь полным твоим доверием. Старшего внука призвали в армию. А вскоре Эльвира слегла, и это ещё более усугубило твое положение. Мог ли ты рассчитывать на чью-либо помощь? От кого можно было ожидать её? Из близких твоих родственников в городе Новосибирске- только двоюродный брат, тот, который был женат на старшей дочери Эльвиры,- больной и немощный и двое твоих двоюродных сестёр, не поддерживающие отношения с тобой. Ещё один двоюродный брат, проживающий в Бердске, сам нуждается в уходе. Сестра с племянницей далеко на Алтае. Вечно полупьяной падчерице нужны только ваши деньги. В такой обстановке ты продолжал работать и как-то ещё умудрялся выкраивать время для творчества. Одно из последних стихотворений- пророческое по содержанию, щемящее сердце по смыслу: 14
***
Над луговым кустарником взовьётся
Над озером опишет полукруг
И вытянется с севера на юг...
И сердце дрогнет: хватит с нас разлук,
Довольно той, что вечностью зовётся.
Друзья, немногие из тех, что остались верны, поддерживали тебя морально. Но и за это ты благодарен им был и дорожил их дружбой. Они знали о твоём положении. Но чем они могли помочь тебе? Здесь та жизненная ситуация, когда человек остаётся один на один со своими проблемами и бедами. Чем могли помочь сподвижники по перу? Их искреннее сочувствие было пожалуй единственной для тебя опорой и поддержкой. Да ты и не искал жалости к себе ни у кого.
Умерла Эльвира. Ещё при ней у тебя обнаружились проблемы со здоровьем. После её кончины они обострились. Началась мучительная борьба за собственную жизнь. Ещё роились в твоём сознании творческие планы, ещё оставалась надежда на их реализацию, но состояние здоровья всё ухудшалось. Ты не сдавался. Вера в свои возможности не покидала тебя до дней последних. Ты не сдавался, стоически превозмогая немощь. А жизнь безжалостно преподносила тебе всё новые испытания.
Вернулся из армии старший внук Юра. Ты даже воспрянул духом. Теперь в доме не один, внук, взращенный тобой, будет жить рядом. Есть кому помочь, есть на кого положиться. Одел и обул в гражданскую одежду на скудные свои сбережения, взял на себя заботы по его содержанию до той поры, пока не найдёт себе подходящую работу. Доверил ему свои сбережения на карточке: в магазин за продуктами теперь ходил внук. Досаждала падчерица своими назойливыми визитами под предлогом общения с сыном. Но вскоре выяснилось, что не сын её интересовал, а вещи, которые после каждого её посещения потихоньку исчезали. Ты обнаружил это и возмутился до такой степени, что сменил замок на входной двери. И тут же выяснилось, что с карточки без твоего разрешения внук успел снять половину суммы. Неприятный разговор по этому поводу закончился тем, что внук с видом глубоко оскорблённого человека хлопнул дверью.
Когда в начале апреля по воле судьбы я оказался в Новосибирске после случившегося со мной в середине марта инфаркта, мы встретились в последний раз. Меня, ещё крайне немощного, привёз к тебе зять, муж моей дочери Инны. И мы сидели за столом больше четырёх часов. Нет, не о болезнях наших разговор был, не о старости подкравшейся. Мы говорили о детстве, о романтической поре юности, мы вспоминали лучшие наши годы. И, грех утаить, пригубили самую малость красного сухого вина, что ты достал по этому случаю из холодильника. Мы побывали в прошлом, мы прошагали по жизни, мы вспомнили самое лучшее и сокровенное, с упоением окунаясь в дорогое нам прошлое, туда, где были радости и печали, удачи и разочарования, когда торопили время и стремились побыстрее стать взрослыми. И только с недавних пор мы запоздало почувствовали ложность этого стремления. Не надо торопить жизнь! Её надо принимать такой, какая она нам дана. Расстались с уверенностью и надеждой на будущие встречи. Никогда ранее не испытывал я такого глубочайшего родства наших душ, как в ту, последнюю нашу встречу. Я видел в твоих глазах взаимность.
На прощание ты прочёл мне стихотворение, одно из последних, вышедших в альманахе «День поэзии. 21 век» московского издательства «Вестконсалтинг»
Уже который год
Ищу забытый вход
В полузабытый дом.
Ищу калитку в сад
Где много лет назад
Я бегал босиком.
Всё кажется вот-вот,
Ещё чуть-чуть почти,
Ищу который год
И не могу найти.
Но прошлое во мне,
Внутри, а не вовне-
Со светлым потолком
В квартирной полутьме.
Со ржицей- васильком
В стакане на столе,
С окном, раскрытым в сад
И запахами трав.
Но в сумерках вползёт
Беда сквозь щель в стене.
И доктор не придёт.
И я умру во сне.
Электронный вариант альманаха ты мне позже выслал по почте.
Тебя не стало... Прочитал твои последние письма по электронке. Словно заново пообщались с тобой.
***
9 мая 2018г.
Паша, здравствуй. Поздравляю тебя с Днём Победы! Это, пожалуй, единственный советский праздник, который у нас ещё не отняли. Но неизвестно, что будет, когда к власти придут всякие Навальные 16 и прочая сволочь. Как твоё здоровье? Я вроде телепаюсь помаленьку. Завтра иду на общий анализ крови. В. Я.
23 мая 2018 г.
Здравствуй, Паша. Как твоё здоровье? Я скреплю помаленьку. Думаю с гемоглобином с десяток дней ещё продержусь, а там- дневной стационар. У меня маленькая приятность. Недавно в Москве вышел альманах « День поэзии. 2017». Посылаю тебе электронную версию. В.Я.
14 июня 2018 г.
Паша, привет. Адрес тот же. Не понимаю, почему у Ивана не получилось. Как твоё самочувствие? Я вроде держусь. В.Я.
9 июля 2018 г.
Здравствуй, Паша. Как твоё самочувствие? А я поражаюсь человеческим качествам моих врачей. Я должен был планово явиться на общий анализ крови в поликлинику 1 августа. Но сегодня в шестом часу вечера звонок на мобильный- гематолог просит явиться за направлением в дневной стационар. Оказывается, ей, в свою очередь позвонила из клинического центра крови лечащий меня транксфузолог ( транксфузия-переливание крови) обеспокоенная тем, что я исчез из её поля зрения, тогда как в следующий понедельник она уходит в отпуск. Врачебную комиссию в понедельник провели без меня задним числом, получил направление, завтра в 9 утра заявлюсь в центр крови, и на этой неделе мой гемоглобин, надеюсь, поднимется до новых высот. Были бы все врачи такими! В.Я.
12 сентября.
Здравствуй, Паша. Что-то ты перестал с почтой дружить. Как твои дела? Как Ия? Я только что оттрубил курс в дневном стационаре, делали четыре переливания, кое-как догнали уровень гемоглобина до 91 грамма на литр крови, ну и на том спасибо. Шлю любопытную информацию. Конечно, я и раньше слышал, что это чудовищная провокация спецслужб. Но тут всё показано так убедительно. В.Я.
13 сентября.
Дёрнул же меня чёрт послать эту заметку тебе, Паша. Ты хоть пару слов бы сказал, как чувствуешь себя. У нас тут холода. Дома плюс 14. Укутываюсь во что только возможно. И применяю старый метод- кипяток в бутылки из под минералки. Помогает лучше всякой электрической грелки. Здоровья, тепла и уюта. С коммунистическим приветом, Волька ибн Иванович.
19 сентября.
Здравствуй, Паша. Сегодня утром, как и намечал, пошёл в поликлинику на общий анализ крови. С момента моей выписки из дневного стационара 11 сентября гемоглобин понизился до уровня 78, то есть уменьшался по полтора грамма в сутки. Это много. Естественно, 17 врач гематолог выписал мне новое направление в дневной стационар. На завтра. А сегодня я должен был их предупредить, что приеду. Каково же было моё удивление, когда мне по телефону ответили, что Центр крови, на базе которого и организован стационар, на профилактике до 1 октября. И что все гематологи города во избежание недоразумений были об этом предупреждены. И что теперь? В 34-ю больничку на неделю? А куда кота? Хочу завтра с утра пойти в 3-ю терапию, той самой 34-й, где я лежал раз двадцать и где, надеюсь, ещё помнят обо мне, пасть на колени перед начальством и просить о разовом переливании крови с последующим, в тот же день, выписыванием меня домой. Направление из своей поликлиники я, разумеется, справлю. Полученной дозы донорской крови мне бы хватило до 1 октября, когда начнёт работу дневной стационар. Есть ещё один выход- срочный вызов Людмилы с Алтая. Но у неё там своих дел невпроворот. Такие вот пироги с котами. А что у тебя? В. Я.
18 октября.
Здравствуй, Паша. Меня наконец-то выписали из дневного стационара. Гемоглобин 96. Я уже и не помню, когда врачам удавалось поднять его до такого уровня. Теперь подольше продержаться бы. Что у тебя? В. Я.
20 октября.
Паша, здравствуй. Ох, как я тебя понимаю. Мне аналогичную процедуру ( переосвидетельствование) проходить в конце ноября. Таскаться в поликлинику каждый день. А она у нас в яме построена, умные головы ив советское время встречались. Людмила в понедельник уезжает домой (привет тебе от неё)Снова остаюсь один, не считая кота. В.Я.
19 ноября.
Паша, 3-я группа- не инвалидность. Это насмешка. У меня было сегодня первое переливание в дневном стационаре, предстоит ещё завтра и послезавтра. Когда комиссию на переосвидетельствование проходить- ума не приложу. Срок заканчивается 30 ноября. Такие пироги с котом. В.Я.
27 ноября.
Мы ещё повоюем, Паша!
***
Больше писем от тебя, мой самый лучший и дорогой друг, я не получал. Связь держали по телефону. Всё тревожнее были твои сообщения о состоянии здоровья. Всё отчётливее я понимал безысходность твоего положения. Чем я мог тебе помочь? Как поддержать тебя? Я даже приехать к тебе не мог. Ты уходил из жизни мучительно и долго. Единственный самый близкий человек, самый родной и верный- твоя сестра Людмила- до последнего мгновения была с тобой рядом. Товарищи по перу тоже навещали тебя. Но слезами горькими омыла твою кончину только она,- бесконечно любящая сестра.
Я сижу у краешка гроба. Ты ушёл. Навсегда ушел. Откуда уже никогда не возвратишься, как и многие ушедшие в вечность наши родные, товарищи, друзья детства, сверстники, земляки.
Кто следующий из нас, оставшихся в живых из поколения военного и послевоенного???