Бледная тень Миллера. Глава пятая

               

     Фишер с семьей продолжал оставаться в Юдомском кресте всю зиму. Известно, что в это время он написал рапорт в Академию и несколько писем, в том числе два письма Миллеру, в которых, в частности, высказал свое мнение относительно  посланной ему Миллером инструкции-наставления. Письма эти не сохранились, но надо думать, мнение Фишера не изменилось к тому времени, когда, вернувшись в Петербург, он писал в своем отчете: «Что же касается до инструкции, сочиненной профессором Миллером, то хотя я ее и получил, однако по ней исполнять было мне отнюдь невозможно, ибо оная инструкция состояла из нескольких сот пунктов, для произведения которых в действо надлежало б мне всю Сибирь во все стороны проехать, и иметь при себе человек до тридцати всякого звания людей. А при мне тогда не только других людей, но и переводчика по большей части не было. И я сам, хотя не так совершенно разумел по-российски, чтоб оттого могла быть знатная польза в делах моих, однако ж по своей возможности трудился и сочинил разные примечания».
     Ожидая в Юдомском кресте решения по возникшему, как он выразился, «препятствию», Фишер, видимо, рассчитывал, что полковник Зыбин сам разберется с этим делом на месте. Но этого не случилось, пришло распоряжение: всех, причастных к этому делу, отконвоировать в Якутск.

     В начале февраля 1743 года Фишер вместе с его обвинителями был направлен под конвоем обратно в Якутск. Описанию этого путешествия, состоявшемуся в феврале – марте 1743 года он посвятил особую работу: «Описание пути от Юдомского Креста до Якутска во время моего ареста».
     Для доставки своего имущества и проезда семьи Фишер вынужден был приобрести оленей и собак с нартами, а сам большую часть пути идти пешком. Сопровождавший его солдат Дмитрий Амосов держал себя в дороге грубо, тем самым показывая, что имеет дело с арестантом.
     Фишер и его спутники прибыли в Якутск в воскресенье 3 апреля. Он писал, что «оставался под арестом до субботы, - 9-го марта, когда секретарь Якутской воеводской канцелярии Иван Дауркин принес его вещи и сообщил, что злодеи сознались, что они на меня налгали, а потому канцелярия решила меня выпустить».

     Надо сказать, что дознание в те времена проводилось просто и весьма результативно, -  посредством кнута и батогов. При этом мало кто выдерживал такую процедуру дознания, тем более что знали: для выяснения истины могли доставить в Якутск и «мужика», у которого Фишер якобы забрал 24 пуда муки, и ограбленных бурят с Качеги, применив то же средство и к «пострадавшим».
     Из сохранившихся материалов не видно, какое обвинение было предъявлено Фишеру Коркиным, и в чем состояла его ложь по «слову и делу»; ни сам Фишер, ни другие причастные к этой истории лица, не оставили об этом никаких сведений.

                *

     Узнав о событиях на Юдомском кресте, но еще, видимо, не зная о решении начальника порта Зыбина, Якоб Лендинау не преминул  использовать сложившуюся ситуацию для освобождения от своего официального опекуна и начальника.
     Рапортом в Академию от 10 апреля 1743 года он, ссылаясь на известия, что «на Камчатке ясачные иноземцы-камчадалы об-стоят вне постоянства», просил освободить его от  поездки на Камчатку вместе с Фишером, который, как писал Линденау, сумел уже в Якутске возбудить против себя озлобление. Это, мол,  видно из приложенного к рапорту «объявления» Якутского полка солдата Григория Ларихина, «из которого Академия наук соизволит усмотреть, какая его (Фишера) ревность имееся, - не та, чтобы дела свои исправлять, но себя показует … разорителем разным людем ….
     И ежели мне, - продолжает Линденау, - с адъюнктом Фишером в будущем лете 1743 года отправитца на Камчатку, а он там также бюудет чинить …, то я опасаюсь, чтоб тем не привел камчедалов … к вящему возмущению».

     Рапорты Линденау были получены Академией в 1743 году, но никакого суждения по ним не было. Они не попали даже в собрание актов Камчатской экспедиции и хранятся при протокольных бумагах Конференции за ноябрь 1743 года.
     В это время в Академии уже полным ходом шло обсуждение планов сворачивания Камчатской экспедиции, принятии решений, кому еще оставаться в Сибири и кто, ввиду указа Сената, должен был срочно возвращаться в Петербург.
Между тем Линденау в ожидании ответа решил остаться в Охотске «пока завозного хлеба для пропитания хватит» и продолжить начатые работы по описанию берега Пенжинского моря.

     Видимо, Фишер работал в Якутском архиве, как о том можно судить по ссылкам на архивные материалы, встречающимся в упомянутых заметках. Ко времени пребывания Фишера в Якутске в 1741—1743 гг. относится также несколько копий с документов Якутского воеводского архива, снятых по поручению Фишера.
Все заботы Фишера после освобождения из-под ареста, видимо, были направлены к тому, чтобы поскорее выехать из Якутска.
     В письмах к Стеллеру он просит захватить оставленное у Юдомского Креста его личное и казенное имущество; в письме' от 27 апреля  сообщает, что послал переводчику Линденау «ордер» об отъезде Линденау на Камчатку и о поступлении его «под команду» Стеллера до возвращения в Иркутск, куда сам Фишер намеревался ехать при первой возможности.

     Письмо Фишера Стеллеру от 27 апреля 1743 г.; в нем Фишер рассказывает о происшедшем с ним, обвиняет во всем майора Зыбина, который не принял во внимание также и то, «dass das Schreien bosen Buben in hiesigen Gegenden zur Mode worden» («что заказать кричать мальчиков  в здешних местах  модно было», и что Коркин был известный лгун, «который убежал из команды в прошлом году, а потому заслуживал, наказания кнутом».
     Сергей Марков в одной из своих публикаций писал, что, мол,  «Фишер всегда вел себя не очень пристойно: устраивал драки с подчиненными … ». При  этом Марков не привел ни каких либо примеров таких действий Фишера, ни хотя бы ссылок на источник информации. Так что кому Фишер «набил морду», при каких обстоятельствах это случилось так и остается тайной.      
     Получив в Иркутске постановление Академии от 14 ноября 1743 г. о возвращении в Петербург, Фишер, сообщая о нем Стеллеру 22 мая 1744 г., просил его закончить обратное путешествие совместно, и в ожидании ответа продолжал оставаться в Иркутске. Второй указ Академии от сентября 1744 г. был получен Фишером только 15 марта 1745 г.

     Летом 1745 г. Фишер направился водным путем из Иркутска в Енисейск;  описанию этого путешествия посвящена его особая работа, озаглавленная «Wasserreise von Irkuzk nach Jenisseisk». Сколько времени пробыл Фишер в Енисейске неизвестно, но оттуда он отправился в Томск. Проезжая по Енисейскому уезду через деревни Яланскую, Черкасскую, Подъяланную и др., Фишер собрал «сказки» местных десятских и прочих лиц о составе населения этих деревень. На Чулыме он собрал ценные сведения о чулымских татарах, вошедшие в  посвященную им  работу.
     В Томске Фишер пробыл довольно долго, поджидая Стеллера с тем, чтобы вместе с последним, как это предписывала инструкция Академии 1743 г., закончить остающуюся часть пути. В свой второй приезд в Томск Фишер продолжал так же, как и в первый раз, собирать сведения о крае не только путем запросов в Томскую воеводскую канцелярию, но и опрашивая томских служилых людей.

     Судя по тому, что в бумагах Фишера, относящихся ко времени пребывания в Томске в 1745—1746 гг., оказалась копия грамоты 1557 г. царя Ивана Васильевича Грозного Певгею — одному из князей Орскордской и Сорикадской земель, надо думать, что находкой этого интересного документа, все еще недостаточно изученного, мы обязаны Фишеру.
     Фишер писал, что  администрация Томска  оказывала ему мало содействия в работе. Несмотря на это, в ответ на вопросы Фишера Томская воеводская канцелярия представила «Ведомость о нравах и о поведении татар Томского ведомства и о протчих их поступках»,  которая дает много важных известий о томских татарах.
     Ко времени вторичного пребывания Фишера в Томске относятся составленные им на немецком языке «Описание верхней части реки Обь...» и «Описание реки Томь».  Обе работы основаны на старинной карте, которая была передана Фишеру Томской воеводской канцелярией. По его предположению эта карта была составлена каким-то  служилым или промышленным человеком. На ней не было ни широты, ни долготы, не было и масштаба; север на ней соответствовал общепринятому сегодня  юго-востоку.

     На основании аналогичных источников, готовясь к поездке на Колыванские заводы, Фишер составил справку о пути из Томска до упомянутых заводов, а так-же перечень деревень, станций и юрт на этой дороге. Ко времени пребывания в Томске относится также «Описание татарской свадьбы, которая происходила 30 января 1746 г. в деревне Калтай, недалеко от Томска».
     В феврале 1746 г.  прибыл наконец в Томск и Стеллер; здесь он реши-тельно заявил, что намерен спешно ехать в Петербург. Фишер хотел было получить себе в помощники кого-нибудь из спутников Стеллера, но последний ему в этом отказал. Ввиду отказа Стеллера в совместной работе Фишеру пришлось несколько изменить свой маршрут обратного путешествия.
     Из Томска он выехал 23 февраля 1746 г. по направлению к Чеусскому острогу, а оттуда через Барабинскую степь в Тару и затем в Тобольск. Состав-ленное Фишером описание пути  является самым ранним описанием этого края. Фишер приводит много географических известий, а также совершенно новых данных о томских и барабинских татарах и других народах (например, телеутах), которых он встречал в пути. В описании находятся также словари этих народов (например, татарские слова по  барабинскому диалекту) и некоторые официальные документы.

     Из Тобольска Фишер выехал во второй половине июня 1746 г., после того как Сибирская губернская канцелярия выдала ему 19 июля подорожную на девять подвод и удовлетворила часть его денежных требований. 
     От Тобольска до Москвы Фишер ехал очень долго и прибыл туда только около 25 декабря 1746 г., останавливаясь в разных городах, в частности в Соликамске, где в августе этого года оказался  свидетелем трагической гибели Стеллера. Описанию этого пути посвящена особая работа, которая в описи рукописей, переданных Фишером 3 октября 1747 г. в архив Конференции, оза-главлена:«Описание пути от города Тобольска чрез Москву до Санкт-Петербурга».
     Этот труд Фишера не найден пока в Архиве АН, где хранятся все упомянутые выше работы Фишера. Кем он был взят, и с какой целью - неизвестно.Но есть все основания думать, что взят в связи с изложением в нём обстоятельств смерти Стеллера.
    
     10 сентября 1747 г. Фишер при рапорте представил в Канцелярию как свои собственные «обсервации», выполненные во время экспедиции, так и разные материалы, полученные им от других лиц. В описи рукописей — 28 номеров. Кроме них, Фишер передал четыре работы Якоба  Линденау и упоминавшийся выше труд якутского служилого человека Бурнатова.
     Наряду с «ведомостями», полученными от Сибирской канцелярии, в описи под № 3 отмечена «Ведомость о ведомствах и городах Сибирской губернии, а особливо о иноземцах, их нравах, языках и суевериях, сочиненное по указу ее и. в., и по требованию тайного советника господина Татищева». Это черновики тех ответов, которые были посланы сибирскими канцеляриями на анкету В. Н. Татищева 1735—1737 гг.; благодаря Фишеру они попали в Академию наук и сохранились до настоящего времени.
     Зная обо всём этом, скажи мне, читатель, был ли Иоганн Фишер "бледной тенью Миллера"? Помня при этом ещё и о том, что ему пришлось работать одному, - без помощников, обременённому заботами о своей семье.Еще и под неусыпным надзором и враждебным влиянием Миллеровского агента - Якуба Линдинау.

                *

     Что же касается материалов, собранных Линденау и оценки их руководством Академии, то известно (это подсчитали все те же исследователи), что Фишер, вернувшись в Петербург,  представил Академии наук 28 рукописей, в которых содержались данные его исторических, географических и этнографических исследований
     Не получив какой-либо достойной работы при Академии наук он в 1746 году бесследно и надолго исчез с петербургского горизонта. Как это расценить, кроме как чёрного предательства со стороны Миллера? Может быть он действительно был недостаточно образован, но он, без сомнения, был талантлив.
     Только спустя 40 лет первая информация о Линденау появилась в академических протоколах благодаря письму советника Лаксмана из Иркутска, к которому приложено «Некоторое описание об Амуре-реке», составленное Линденау. Всего, как утверждается в некоторых  источниках, в Академии находились его этнографические рукописи в объеме 230 страниц машинописного текста.
     Миллер намеревался  использовать материалы Линденау для тома «Сибирской истории», посвященного сибирским народам, но не успел выполнить своего намерения.

     Последнее сообщение о Линденау в Академии наук относится к 1790 году, когда на заседании конференции секретарь зачитывает письмо всё того же советника Лаксмана из Иркутска, который пишет о человеке, принимавшем участие в первой академической экспедиции, — Якове Линденау. «Ему, — сообщает Лаксман, — сейчас 91 год. Он сохранил до сих пор здравый смысл и чувства, только оглох и находится в страшной нищете. Напоминая о своих прежних заслугах перед Академией, он просит предоставить ему пенсию».
     Академики сочли возможным поддержать эту просьбу и ходатайствовать о назначении пенсии. Однако неизвестно, было ли их ходатайство уважено.
     Линденау  самостоятельно продолжал исследования в Сибири и на Дальнем Востоке, в результате чего собрал собственный значительный архив. судьба его сложилась трагически. Он и погиб в скромной избе на берегу Ангары близ устья ручья Оса под Иркутском в 1795 году от внезапного пожара вместе со своими рукописями.