Александр Сергеевич Суворов
О службе на флоте. Легендарный БПК «Свирепый».
2-е опубликование, исправленное, отредактированное и дополненное автором.
453. Кто ещё пожалеет? 31 августа 1973 года.
Сводка погоды: Атлантический океан. Северо-Восточная Атлантика. Пятница 31 августа 1973 года. БПК "Свирепый" в открытом Атлантическом океане в морском районе "Фареро-Исландский рубеж" (англ. GIUK gap), вблизи от острова Исландия. Данные метеостанции Рейкьявик (сев.) Исландия, географические координаты: 64.132,-21.933. Пятые сутки уже не просто штормит, а бьёт и мотает настоящий океанский шторм. Дождь усилился (12 мм осадков). Температура воздуха повысилась (по приборам), однако по ощущениям очень мокро, сыро, зябко, промозгло, противно... Дневная температура: мин.: 11.0°C тепла; средняя: 13.7°C тепла; макс.: 15.0°C тепла. Так называемая "эффективная температура" - 8.8°C. Ветер дует со скоростью 9 м/с (32,4 км/ч) - это "свежий ветер" (5 баллов), его порывы - от 8,0 до 10,7 м/с (от 29 до 38 км/ч). Свежий мокрый ветер хорошо чувствуется лицом, щурит и слепит глаза, взгляд, хорошо давит на вытянутую вперёд ладонь, свистит в ушах, выстуживает щёки, шею, пытается сорвать с головы берет (бескозырку такой ветер сдувает и её приходится удерживать, зажав кончики чёрных ленточек в зубах). На свежем ветру сильно качаются вертикальные "усы" радиоантенн, брезентовые чехлы на корабельном вооружении и на антенных постах РЛС треплет ветром. Походный военно-морской флаг на стеньге мачты рьяно треплется, колышется, красиво вытягивается по ветру. Море-океан неспокойное (4 балла), но пришедшие из зоны далёкого урагана волны-валы океанской мёртвой зыби сплошь покрыты ветровыми волнами и возникает одновременно мерное волнение зыби и хаос ветрового волнения. Волны вступают то в борьбу друг с другом, то в резонанс и союз и тогда пологие гребни мёртвой зыби загибаются пенистыми острыми гребнями, заворачиваются в буруны, бьют наш корабль наотмашь. В таком море-океане чато возникают так называемый "седьмые" и "девятые валы" - особо высокие и крутые, с пенистыми бурными гребнями волны-валы. Ветровые волны даже на гребнях валов мёртвой зыби хорошо развиты, скульптурно рельефны, но ещё не очень крупные. Повсюду в воздух всплескиваются и поднимаются клочья морской пены, образуются шквалистые облачка-тучки брызг. Высота ветровых волн 1,5-2 м, длина -30 м. Поэтому на вершинах гребней мёртвой зыби они особенно высоки и гордо пытаются выделиться среди всё этой шумной свиты батюшки Океана. Да.., штормовой океан красив. Удивительно красив... В этот крайний (последний) день лета (31 августа 1973 года) солнце взошло над северо-восточным Атлантическим океаном в 06:06, а зашло в 20:48 (GMT+1).
Во время любой и каждой боевой службы (БС) бывают моменты, часы и дни, когда нечего делать, когда никто из американских или натовских "супостатов" не летает над головой, не приближается к боевому кораблю на дистанцию выстрела, ракетной или торпедной атаки, когда никто не крадётся в радиусе десятка миль под водой, а в наушниках гидроакустиков только пищат и стукают дельфины, да шумят собственные винты корабля. Молчит дежурная рация, не стучит "морзянка", не диктуют секретные цифры якобы метеосводки для геологов, не шлют телеграммы и приказы из Главного штаба ВМФ СССР, штаба ДКБФ или штаба 128-й БРК 12-й ДиРК ДКБФ. Эфир молчит и даже спецназовцы группы ОСНАЗ не слышат переговоры натовских и американских пилотов, командиров подводных лодок и кораблей "вероятного противника". Погода...
Обширный циклон, далёкий тропический ураган, низкая облачность, возможно, активность солнца и солнечной радиации, - всё является помехой и причиной некоторого "застоя" в боевой вахте боевого советского корабля, БПК "Свирепый". Что остаётся морякам в такой ситуации? Только одно... Быть "на стрёме", настороженно прислушиваться ко всем "шорохам" и неожиданным признакам боевой активности противника и... заниматься своими делами.
Примером поведения моряков боевого корабля на боевой службе, когда царит непогода и боевые действия практически невозможны из-за сильной качки и крена корабля, может быть моё письмо родителям, которое я писал ещё 19 августа 1973 года и отправил папе и маме вместе с почтой на танкере СМТ "Олекма". Правда, танкер ещё долго не уйдёт домой, в ВМБ Балтийск, потому что нам так и не удалось принять в полном объёме пресную воду и топливо, но письмо было написано и вот что было в нём...
- Здравствуйте мои дорогие, мама и папа! Большущий вас привет и наилучшие пожелания. Сегодня 19 августа - День воздушного флота СССР, парад в Тушино или ещё где-то, а мы в это время словно гигантским плугом вспахиваем широченное поле - океан.
- Не знаю, как другие моря и океаны, ведь я видел и испытал характеры только Чё рного, балтийского, Северного и Норвежского морей, а вот теперь ещё и Атлантического океана. Так вот, не знаю, как остальные, а Северная Атлантика мне понравилась. Очень. Главная причина - чувствуешь себя человеком, мужчиной, который в единой семье всей команды без всякого страха борется с таким, что в словах объяснить трудно.
- Если взглянуть со стороны, то моя служба кажется лёгкой в отличие от остальных ребят. Правильно. Легче. Но только одним, тем, что она разнообразная. На мне столько обязанностей, что скучать просто забываешь. Вот и сейчас продолжаю письмо спустя 8 часов. Случаются разные приключения, но о них после. Когда-нибудь...
В воскресенье 19 августа 1973 я не сумел вовремя сфотографировать залп из орудий артиллерийской батареи ЗБ-3 АК-726, но зато успешно сфотографировал британский патрульный самолёт «Нимрод», который накидал вокруг БПК "Свирепый" буёв с антеннами. Тогда мы их ловили, но один из них утонул на наших глазах. Жаль только, что при смене фотоплёнки в фотоаппарате я засветил одну из них и впоследствии получились только несколько кадров из 36-ти... Это и было моё "приключение"... В тот вечер 19 августа 1973 года я думал о девчонках. О себе. было немного грустно, но это ничего, терпимо...
Удачи и неудачи всегда присутствуют в жизни и не всегда они являются по воле случая, иногда удачи и неудачи - это твоя невнимательность, расхлябанность, лень, попустительство порокам и привычкам, несобранность и банальная халатность, то есть "неисполнение или ненадлежащее исполнение своих обязанностей вследствие недобросовестного или небрежного отношения к службе". Море, корабль, флотская военная служба не прощают халатности и ошибок, порождённых ленью, небрежением, высокомерием или расхлябанной надежде на авось...
Вот и тогда... Как я могу вернуть вспять те события и снова сфотографировать героическое поведение ребят, вылавливающих с риском для жизни натовские и американские гидроакустические буи из волн Атлантического океана? Как? Да никак! Надо было быть внимательнее, собраннее, серьёзнее и я не засветил бы две фотоплёнки подряд... И нечего сетовать на качку, на случайно выпавший из рук фотоаппарат, на толки волн и т.д. Надо быть ловчее, жёстче, предчувствовать толчок под локоть коварной волны... Вот и всё.
Я не писал родителям, как я себя ругал и какие при этом использовал слова и выражения. Вместо этого я продолжил "скромно" описывать своё "геройство" во время съёмки штормового океана, штормовой океанской зыби, волн, носового буруна и корабля, полностью зарывающегося в гребни волн-валов.
- Так вот, погода здесь меняется ежеминутно. Я впервые увидел вокруг такое огромное небо. Взгляд скользит по горизонту, как по ровной линии, не задерживается. На этом огромном небе часто видны облачные ветви циклона. Где-то светит солнце и в том месте океана искрится сверкающая вода. Справа наступает фронт шторма и в небе встаёт огромная "стена" из тяжёлых серых, налитых водой туч.
- Красиво, когда вокруг всё спокойное и видишь, как приближается огромная туча и там стеной вздымаются волны. Вот начинает покачиваться корабль. Сигнальные фалы выгибаются в дугу от ветра. Вот корабль с размаху полностью врезается в волны носом. Два громадных пенистых вала взлетают из-под палубы бака и туманным облаком с шумом и большой скоростью обрушиваются сверху на корабль, сметая и смывая всё, что плохо лежит или плохо закреплено.
- Я сделал отличные кадры происходящего, что стоило мне насквозь мокрой робы и громадного удовольствия., сравнимого с тем, когда мы с Мишкой Изосиным купались в штормовом Чёрном море на Херсонесе. Приятно осознавать, что не теряешься в таких историях. Это даёт уверенность в то, что хотел сам для себя, то есть силу и твёрдость характера. Вот за это я люблю и уважаю море и вообще - морскую службу.
Я не стал рассказывать родителям, что и как я чувствовал и испытал на крыше ГКМ и ходового мостика БПК "Свирепый" во время шторма, как добирался до спасительного центрального поста сигнального мостика и насколько я промок, продрог и озяб на мокром ветру. Правда, меня так и "подмывало" похвастаться и поделить с ними своими переживаниями, но я подумал, что всё равно мои многоопытные мама и папа, фронтовики и боевые офицеры, догадаются по моим неуклюжим словам и выражениям, что "малешко" запаниковал, боялся и даже хотел остаться там, на фермах РЛС ЗРК "Оса-М", чтобы переждать... Чего переждать? Шторм? Вечер? Ночь? Жизнь? Судьбу?..
- Ну и на счёт морской службы. Вы знаете, чем я тут занимаюсь по боевым тревогам... Смотрю, замечаю, фотографирую, зарисовываю, записываю, рисую, оформляю, а потом всё, что видел и испытал протоколирую в отчётах. Так вот, есть идея стать офицером того, что я делаю по тревоге боевой (то есть офицером военно-морской разведки ВМФ - автор). Преимуществ множество. Дело интересное и мне по душе. Ваше мнение, товарищи офицеры запаса...
- Это одно предложение, а попутно скажу, что почти утвердился в другом предложении - после службы на флоте ехать вместе с Юнициным Славкой в Севастополь поступать в СПИ (Севастопольский приборостроительный институт - авто). Я на факультет автоматики и телемеханики, он, видимо, пойдёт на факультет газотурбинных двигательных установок. Всё это тоже полувоенное.
- Мне жить в общежитии, работая там же, на Севморзаводе, но, видимо, в другом цехе, а именно - автоматики и телемеханики. Славка тоже пойдёт работать на завод, по общежитию пропишем, а жить будет там, где захочет. Будем с ним поступать в институт и обживаться.
- Если Славка раздумает и пойдёт своим путём, если мне первое предложение не понравится, то у меня остаётся работа на заводе, судостроительный техникум и, наконец, - море, возможно, мореходное училище в Одессе. Учиться никогда не поздно, а выйду штурманом - буду ходить "за три моря"...
- А если что-либо случится со мной... Всякое может быть... То поеду домой, в Суворов, к вам. Город растёт, ширится, развивается. Буду жить с вами. Ладно?
- Одно только скажу: "Несчастливо жить мне ни совесть, ни гордость, ни фамилия не позволят!".
- Сейчас у меня много дел. Очень много. Осталось нам совсем немного болтаться в океане. Скоро домой. Потом ещё куда-нибудь и тогда уж совсем домой. Я уже писал, что перед уходом на БС (боевую службу) ни от кого не получил писем. Было немного грустно, а теперь не очень. Скоро это письмо пойдёт к вам, а нам привезут почту.
- По фототелеграфу мы принимаем свежие новости, так что вполне проинформированы. Все мы живы и здоровы, ну а я что? Лысый что ли? Я тоже здоров, бодр и весел. Правда был по настоящему лысым, но сейчас уже зарастаю новой причёской.
- Мама, папа, не поверите, но это факт... Ваш сын сам перешил себе брюки и бушлат. Да так перешил, что сейчас нет отбоя от заказов, словно я мастер-закройщик.
- Перешил брюки лучше, чем в ателье. Руками. Шил мелкими стежками. Отгладил и теперь брюки, сохраняя стандартную ширину штанин, выглядят ультра-модно. А бушлат перешивал, вспомнив, как ты, мамочка, перешивала тогда, в отпуске, мне юркину служебную рубашку, то есть аккуратно распорол бушлат по швам, запомнил, как были пришиты подкладка, карманы и т.д., тщательно измерил на себе бока бушлата, выровнял их и вновь всё сшил мелкими прочными стежками. Причём закреплял стежки узелками через каждые 10 стежков...
- Так перешил (ушил по себе) новые суконные чёрные брюки и бушлат, что не удержался и кричал в ленкаюте во всё горло: "Ай да Сашка! Ай да паршивец этакий!". Когда садился пороть брюки и бушлат, думал для самоодобрения: "Люди шили, а что? Не люди?!".
- Ну, вот и всё, мои дорогие. Все мои новости на сегодняшний день.
Это письмо так и осталось незаконченным и оборвалось на этих словах, потому что новые дела и приключения на позволили мне "выкроить" хоть одну свободную минутку, а все те минуты, которые были не заняты делами, корабельными событиями и вахтой, я тратил только на еду и сон. На остальное просто не было сил... Продолжить письмо родителям, вернее, написать новое письмо я смог только 29 августа 1973 года.
- Здравствуйте мои дорогие, мама и папа. Сегодня 29 августа. Позавчера принимали с танкера почту, топливо, продукты. Огромное количество писем было свалено в ленкаюте. Мы сидели втроём и перебирали письма (нас с Юрой Казённовым "охранял" кто-то из "годков" БЧ-5, уже не помню кто именно - автор). Надо было спешить, ведь каждому хочется поскорее почитать письма.
- Так что свои письма я прочитал только глубокой ночью. Огромное вам спасибо! Это очень здорово - посреди океана получить письма! Вы не представляете, как они поднимают настроение ребят! Особенно сейчас, когда нам продлили БС, а кругом, куда ни глянь, огромное пространство воды. Однако и у нас бывают праздники...
- Устроили стрельбу по мишени из автоматов. Потом я покажу фотки, где мы нещадно крушим в клочья плавучую мишень. Тогда же нас посетили касатки (это были не касатки, а большие белые дельфины белухи - автор). Очень любопытные. Подходили очень близко к кораблю.
- Часто над нами летают самолёты, английские большие реактивные ("Нимрод" - автор), а также из Нидерландов и других стран. Из США - тоже... ("Орион", "Нептун" - автор). Ну вот, они нам бросают специальные подслушивающие буи. Три раза мы хотели их выловить, да только неловкость боцманов мешала. На четвёртый раз не вытерпел, отдал фотоаппарат ребятам, спустился за борт, встал ногами на ребро прочности - это на 20 см выше уровня воды, ну и одной рукой взял буй.
- Так что, честь получения первого боевого трофея БС (боевой службы) принадлежит мне. Тотчас буй подняли наверх, ну и меня тоже... Сфотографировался с ним, с буем. Затем буй отнесли командиру корабля. А сейчас уже выловили много буёв. Причём, один буй неизвестной конструкции...
- Сейчас третьи сутки штормит. Вчера и сегодня стоял наверху (на крыше ГКП - автор) и снимал нос корабля как он зарывается в волны.
- Надо вам сказать, что сверху это совсем не страшно. Огромные волны встают как холмы. Нос с размаху врезается в гребень и два большущих буруна взлетают в воздух.
- Правда, когда я спустился вниз и стал фотографировать со шкафута (высота над уровнем моря 4 метра), то тут мне немного стало не по себе. Но всё равно, буйство океанской воды вызывает только восторг, чувство борьбы. Вообще-то, всё нормально. Пока. Потом ещё буду писать. Обнимаю вас крепко, Саша.
Эти короткие не письма, а записки на одном листочке из тетради, - это мои попытки выразиться, рассказать хоть бумаге о том, что меня тогда волновало, из-за чего я переживал, сомневался и мучился, потому что, как ни крути, было страшно и я лез на "крышу" ГКП и ходового мостика, чтобы побороть свой страх... Ещё с "гражданки", ныряя и правая в спокойном или бурном море я знал: если я глубоко нырнул и мне не хватило воздуха, то я резво, отчаянно устремлялся вверх, на поверхность. Было очень страшно опять возвращаться в воду, нырять на глубину, но это надо было сделать, потому что иначе, я как многие ребята и девчонки только барахтался бы на поверхности и боялся даже открыть глаза под водой. Тоже самое при плавании при неспокойном море... Я и мои друзья специально купались в сильный накат волн на пляж или в бурном море вдали от прибрежного прибоя, чтобы научиться плавать в открытом море, "ловить" и предугадывать волну, чтобы уметь выживать на волне, плыть к берегу, уметь отдыхать, лёжа на волне и не захлёбываться водой.
Конечно, не надо было всего этого писать моим родителям, которые, возможно, никогда не видели такого бурного моря, волнения, ветра, да ещё океанского ветра, волнения и шторма... Однако, кому же я ещё мог такое написать, чтобы меня поняли, приняли, хоть в письме, но прижали к себе, погладили по головке, услышали и почуяли за смыслом и краткостью строк письма мои чувства и переживания. Кто же ещё мог пожалеть меня, как не мои родители?..
Курс корабля вновь изменился и мы опять пошли навстречу рядам валов-холмов штормовой океанской зыби. Опять нос БПК "Свирепый" с содроганием врезался в основание или в крутой склон очередного "девятого вала", резко останавливался, погружался полностью в глубь воды и при этом звуки ветра, шторма и работающих машин немедленно заглушались и у меня в ленкаюте было только слышно, как яростно шипит и клокочет вода в якорных клюзах. Я чувствовал, как взрывом взметались вверх и в стороны отбойные волны-веера носового буруна, как они с шумом водопада падали на поверхность океана, а потом как с шумом стекала вода с палубы бака над моей годовой в клюзы и нос корабля с натугой выныривал из воды, сбрасывал с себя излишки и опять звучали голоса и звуки океанского штормового циклона.
Волна прокатывалась под корпусом и нос корабля обнажался на гребне полностью, вплоть до титанового нароста (бульб), в котором пряталась излучающая антенна гидроакустической станции "Титан-2". После этого нос корабля стремительно падал вниз и наступала невесомость - тело становилось лёгким, внутренности как бы повисали внутри живота, дыхание прерывалось, потому что было ощущение постоянного вдоха, замирания сердца, парения в воздухе. В такие моменты я подбрасывал вверх свой берет и он зависал в воздухе, медленно падая обратно мне на ладонь...
Потом снова форштевень врезался в водяную стену, разрезал, разрушал её на два крыла и снова резко наваливалась тяжесть перегрузки и инерции движения. Все внутренности разом падали вниз, старались выскочить из организма, дыхание вновь прерывалось, но теперь от перегрузки и тело "наливалось" тяжестью. Как ни старался я в эти моменты подбросить свой берет, он не отрывался от открытой ладони, как будто прилипал к ней. Вот так и чередовалось качающиеся движения носа корабля - вверх-вниз, удар, свобода, невесомость и снова удар и перегрузка, и голова клонится и тяжелеет и шея не может удержать голову, а руки то наливаются свинцом, то превращаются в порхающие крылья...
Писать, рисовать в условиях сильной килевой качки практически невозможно, потому что либо ты еле-еле касаешься кисточкой бумаги, то резко чертишь по ней, ломая кисть из чертёжное перо. Я писал письма-записки родителям из упрямства, ловя моменты, когда на несколько секунд нос корабля был в "нейтральном" положении. Так я писал предложения по одному слову, пережидая периоды ударной встряски, невесомости и перегрузки. Точно также я написал первое письмо Оленьке - незнакомки из электрички "Москва-Калуга" и был очень доволен. что мне это удалось.
Однако всему бывает своё начало и свой конец. Крайней (моряки не говорят слово "последней" - автор) моей штормовой записью были вот эти строчки в дневнике-ежедневнике:
31 августа 1973 пт
Есть задумка дать весточку Оленьке. Всё качает. Ура! Удача. Теперь хоть ждать письма будет. Приказ командира: «Забрать из ленкаюты постель и идти в кубрик». Привёл всё в ленкаюте в порядок («по штормовому») и пошёл. Кидало так, что приходилось напрягать все силы, чтобы не вывалиться из койки. Идём всё время против волны. Первый настоящий шторм не забывается никогда. Замполит всё беспокоится: «Живой?». «Живой» - отвечаю. И правда, чувствую себя нормально. У меня в ленкаюте уже все переборки скрипят, а нас так трясёт, что вот-вот всё отвалится. Думаю проявить плёнки. А что? Естественная качка и крутить бачки не надо! Ну, ладно, пошёл в кубрик.
В кубрике штурманцов БЧ-1 и сигнальцов БЧ-4 было моё место, моя койка, верхняя и дальняя, тесная и неудобная - под толстым прямоугольном (в разрезе) жгутом мощных электрических кабелей, которые немилосердно гудели всё время и грелись нещадно. Я не роптал, не спорил и не "гребовал" другую койку, потому что очень редко спал в этом кубрике, всё больше оставался на ночь в ленкаюте. Поэтому эту койку штурманцы и сигнальцы использовали как полку, как некий склад для хранения нужных вещей или для того, чтобы кто-то из моряков других боевых частей мог тут "сховаться" или "зашхериться", чтобы не попасться на глаза своих командиров и начальников в слегка непотребном виде...
Как правило, я выдерживал сон на этой постели под жгутом электрокабелей только в течение одного-двух часов, пока дежурные по кораблю или старпом не проверят моё присутствие в кубрике "вместе со всеми". Нашего старпома капитан-лейтенанта Н.В. Протопопова особенно раздражало то, что я часто ночую в ленкаюте, как в собственной каюте, причём самой большой свободной "жилплощади" на БПК "Свирепый". Таких помещений, как зал ленкаюты, рабочее место художника и библиотекаря корабля, корабельная библиотека, кладовые и шхеры по левому и правому борту не имели ни каюты командира корабля, ни адмиральская каюта, никто другой из офицеров или мичманов БПК "Свирепый". Правда, в ленкаюте и библиотеке не было никаких умывальников, гальюнов и душевых кабин, но мне, как матросу, и не положены были такие "удобства". Зато я был в ленкаюте один, без соседа-напарника, а все офицеры и мичманы корабля, кроме командира корабля и замполита, жили в каютах по два человека...
Многие, многие "годки" хотели потеснить меня, лишить "привилегии" жить одному в ленкаюте, пытались тоже приходить ко мне на ночь и устраиваться спать на банках (лавках), рядами стоявших в зале ленкаюты, но постоянная низкая температура, неудобство, жёсткость, а самое главное, - качка и усиленные нагрузки на организм (невесомость и перегрузка) нарушали баланс и гармонию ощущений в организме и мои гости быстренько ретировались в центр корабля, поближе к столовой личного состава и кают-компаниям, вблизи которых находился центр всего корабельного корпуса и качало не так сильно.
Сегодня удары носа корабля в гребни штормовых валов океанской мёртвой зыби были особенно сильны и даже сам командир корабля капитан 3 ранга Евгений Петрович Назаров, получив от меня комплект больших фотографий бушующего океана, носового буруна и отвальных волн, приказал мне уйти в центр корабля, в "человеческие условия", как он сказал. Если бы вы знали, как он меня гневно ругал за то, что я вылез на крышу ГКП и ходового мостика, чтобы сделать самые лучшие и эффектные фотографии!.. Он гневался и ему поддакивал наш замполит капитан 3 ранга Д.В... Бородавкин, а я за их страстными командными и уставными словами видел и слышал беспокойство и заботу, боязнь и страх за меня, за мою жизнь и скромно молчал, принимая и "критику", и ""упрёки", и "обвинения" в глупости и даже более того... Однако результат был, как говорится, "на лицо" и мои командиры только восторженно удивлялись тому, как это мне удалось сфотографировать и отпечатать с таким качеством бушующий океан и наш корабль...
Командир корабля и замполит думали, что поощряют меня и заботятся обо мне, отправляя спать в общий кубрик, потому что никак не могли понять, как я могу находиться в носу корабля, который пребывает то в невесомости, то под ударной гравитационной нагрузкой, а я не стал им ничего объяснять, потому что просто привык, приспособился и мне в ленкаюте, на моей поролоновой постели в тесном проходе между библиотечными стеллажами было вполне уютно и хорошо, как в люльке... Ночью, когда все спали, я вернулся в ленкаюту и утро субботы 1 сентября 1973 года встречал по всемирному времени - в момент восхода солнца - в 06:09 (GMT).
Фотоиллюстрация: 31.08.1973 года. Северная Атлантика. "Фареро-Исландский рубеж" (англ. GIUK gap). Это мой крайний фотоснимок отбойной волны носового буруна. Снято с правого крыла ходового мостика из-за прозрачного ограждения из толстых листов оргстекла, которые защищали сигнальщиков, командира корабля, штурмана и вахтенного офицера, когда они по необходимости выходили на крылья мостика, чтобы оглядеться, вдохнуть чистого морского воздуха, почувствовать стихию океана и атмосферы. Нерезкость снимка из-за мощного динамического удара носа корабля о гребень вала-волны. Нос корабля полностью врезался и погрузился в воду. Отвальная или отбойная волна-бурун взметнулась огромным веером вверх и, вперёд и по бокам, а внутри дуговой водной арки виден белый пенный всплеск отбойной волны от носового бульба ГАС "Титан-2". СМправа на тёмной поверхности воды видны белые полосы морской пены - это свидетельство того, что вода несётся с большой скоростью, вернее, движется со скоростью корабль, а навстречу нам - волны-валы. В правом верхнем углу снимка видна белая пенная полоса - это очередной гребень вала-волны штормовой океанской зыби - "привет" далёкого тропического урагана. Вокруг корабля сплошная облачно-дождевая хмарь атлантического циклона - низкая плотная дождевая облачность, из которой шквалистый ветер бросает на нас заряды холодного и остро капельного дождя. Очень мокро, сыро, ветрено, промозгло, мерзко и страшно, потому что океан уже не штормит, а ярится, бушует, злится, гневается... Кольцо на палубе на переднем плане - это опорное кольцо для переносной грузовой стрелы, с помощью которой грузят и заряжают в контейнер пусковой установки КТ-106 ракето-торпеды 85Р УРПК- 4 "Метель", нашего самого главного и мощного противолодочного корабельного оружия. Петелька сверху кадра - это кабель к передающей штыревой радиоантенне. Чёрные царапины и точка на снимке - это следы от перемотки фотоплёнки в фотоаппарате, всё таки просочилась солёная влага внутрь фотоаппарата...