6
Серега, как всегда, в одних плавках, полулежал на корме, прикрыв голову майкой. Жизнь и яхта для него были одним понятием, и когда не было яхты, не было и жизни. Получается, что жил он четыре-пять месяцев в году, остальное время уходило на ожидание жизни. Ему повезло, многие ждут жизнь всю жизнь. С самого начала сезона, в любой день, в любую погоду Серегу можно застать здесь, хоть утром, хоть вечером, а может даже и ночью. Сейчас, когда лето еще не разогналось по-настоящему, он уже почти черный от загара. Странным образом солнце, несмотря на годы, не сожгло его лицо старостью, не пробороздило морщинами. Сочетание ровного загара с худой, гибкой фигурой, придавало ему сходство с подростком. Может, кто-то и принимал его за такового, тот, кто не знал, что почти уж год, как дочь одарила его внучкой.
- Привет Серега, - громко вывел я его из дремоты.
- Привет, - действительно приветливо сказал Серега, приподнимаясь и снимая майку с головы, - Ты, где пропадал? С прошлого года тебя не видел.
- Да так, дела. Забрось нас с Ольгой на тот берег.
- Не вопрос, но цена с прошлого года изменилась.
- Договоримся.
- Тогда чего ждем? – сам себя спросил Серега и прыгнул на помост, чтобы отвязать веревку, для Сереги она, естественно, канат.
Мы с Ольгой спустились в кубрик, там она сняла платье, я тоже разделся и мы поднялись наверх. Я нередко плавал, нет, ходил, конечно, с Серегой на яхте и знал множество его достоинств, одно из них то, что он умел молчать, если с ним не заговорить о море, и еще, он умел быть незаметным, думаю, что даже гордился этим и знал, что это в нем ценили. Но не сегодня, сегодня, как мне показалось, бесцеремонно пожирал Ольгу глазами, демонстрируя нечто большее, чем восторг. Я встал перед ним:
- Серега, будь скромнее.
Он отвернулся в сторону и миролюбиво сказал:
- Извини, проехали. Ты сам на моем месте не сошел бы с ума?
- Я как раз на своем месте, и сошел с него. А это опасно для окружающих.
Ольга сидела на носу яхты, обхватив ноги руками, я прошел к ней, сел рядом, обнял за талию, она повернула голову, блестящими глазами посмотрела в меня глубоко-глубоко и молча положила голову на мое плечо. Парусник чуть слышно шелестел по воде, разрезая ровную зеркальную поверхность пруда, мы сидели и смотрели на разбросанные по воде лодки, на берег, все поляны которого были заняты отдыхающими, на детей, которые кричали на мели, на далеко заплывающих взрослых, на весь этот безмятежный мир, наслаждающийся теплом, солнцем и водой.
Понемногу берега стали затихать, и мы подошли к высокой ромашковой поляне, не тронутой ничьими ногами. Я попросил Серегу вернуться за нами часов через пять, он пообещал и уплыл, а мы расстелили полотенца и упали в этот ромашковый лес. Я потянулся губами к губам Ольги, и она откликнулась с той же страстью долгого ожидания любви, что и вчера вечером. Мы жадно целовали друг друга, она таяла и стонала подо мной и вдруг заплакала.
- Что случилось? Тебе плохо? – спросил я растерянно.
- Нет, наоборот, мне хорошо! Мне очень хорошо с тобой. Я за тебя готова родину продать. Мне только бы быть с тобой.
Она лежала, всхлипывая на моей груди, я гладил ее плечи, спину, смотрел на верхушки цветов, на бездонное голубое небо. Птицы ошалело радовались за нас из обступившего поляну леса, божья коровка карабкалась вверх по стеблю. Я подставил ей палец, она перебралась на него, задумалась на минуту, тогда я приподнял руку, и она, взмахнув крыльями, взлетела, осмотрелась и направилась к берегу. Пудовый шмель прогудел над нами слева направо и скрылся. Ольга теперь лежала тихо, словно спала. И я думал, что хорошо бы вот сейчас, в эту минуту счастья умереть, обнимая Ольгу. И она думала об этом.
- Пойдем, поплаваем, - не поднимая головы, сказала Ольга.
- А ты умеешь?
- Да, когда училась в школе, ходила в секцию, даже разряд какой-то получила.
- Тогда поплыли.
Мы вошли в темную воду, прошли, держа друг друга за руки, несколько шагов по вязкому илистому дну, а когда оно оборвалось, легли на воду и, раздвигая ее руками, не спеша поплыли.
- Когда я учился в школе, секций не было и уж тем более секции плавания. Единственным спортивным сооружением в нашем поселке было футбольное поле в двух уровнях, одни ворота стояли на бугре, а другие в низине. Оно находилось на окраине, почти в лесу и прямо через центр по нему проходила дорога, по которой ездил гусеничный трактор. Справедливости ради следует сказать, это было не часто, всего два раза в день. Редко трезвый тракторист Борька, мчался домой на обед и обратно, и ни кто не сомневался в его праве ездить по стадиону. Было бы смешно ожидать, что он будет зря жечь леспромхозовскую солярку, делая круг в лишние сто метров. Легко представить каким был газон нашего поля. Да, еще у нас в школе был спортзал, который сделали, убрав перегородку между двумя классами, в нем нам преподавали навыки баскетбола, каждый умел делать передачи отскоком от потолка. Это весь наш поселковский спорт. А плавать учились сами, без тренеров. Но мой опыт обучения закончился рано, еще тогда, когда мне было лет десять. Мы учились на водоеме, вырытом бульдозером. Опускались в воду у одного берега, отталкивались от него ногами и, беспорядочно молотя руками по воде, преодолевали шестиметровый путь. Однажды мне хватило толчка только до середины, и я пошел ко дну, испугался, изо всех сил рванулся вверх, выскочил над водой и тут же снова пошел вниз, опять рванул вверх, горло перехватило от ужаса, я не мог закричать, только выпрыгивал и снова падал, теряя силы, чувствуя, что вот-вот и все. Колька, тезка мой, взрослый уже пацан, ему тогда было четырнадцать, помню это почему-то точно, увидел, что я делаю и все понял, прыгнул в воду, толкнул меня к земле, затем приподнял снизу и выбросил на берег. Не помню, плакал я или нет, помню, как лежал на траве, выплевывал мерзкую, желтую от глины воду. Было жалко себя и страшно. Я потом долго не учился плавать, стороной обходил наши водоемы. Но знаешь, как приятно отдавать старые долги! Я все-таки научился плавать, отдельная это история, мог часами не выходить из воды, и однажды, в Сочи, наслаждаясь морем, плыл вдоль берега от волнореза к волнорезу, как вдруг увидел, как какой-то мальчишка, тоже лет десяти, пытается выпрыгнуть из воды и ухватиться за край камня. Он делал это торопливо, дергано, но каждый раз соскальзывал и выпрыгивал все ниже и ниже. Вокруг было множество его друзей, а он молчал, я вспомнил себя и все понял. Быстро подплыл к нему, подхватил снизу и вытолкнул наверх. Он и здесь был похож на меня, худой, испуганный, одинокий среди ничего не замечающих друзей, сел на волнорез, посмотрел на меня молча, пусто. Я ободряюще улыбнулся ему и подумал:
- Ну вот, Колька, сам не ведая того, ты спас еще одного человека, и кто знает, может, эта цепочка продолжится еще, может, лучшее, что мы с тобой в жизни сделали, спасли вот этого мальчишку.
Мне только одного жаль, того, что он так и не узнает, кому по большому счету обязан своей жизнью. Я не про себя, про того Кольку.