Улица заканчивалась трёхэтажным домом с двумя старомодными львами, ещё в прошлом веке посаженными у крылечка. Если подняться на охраняемую ими территорию по трём облупленным ступенькам, то можно прочитать список организаций, занимающих это здание. По обеим сторонам от крыльца стиль старинной постройки нарушался стеклянными витринами магазинов. Витрина справа была заставлена грудами посуды непривлекательного качества, левая же демонстрировала разного вида и размера часы – от маленьких настольных до огромных напольных, ждущих своего покупателя.
Я в нерешительности остановился. Поворачивать назад и снова пройтись по единственной в этом малюсеньком городке улице? До автобуса, который должен увезти меня, было ещё полтора часа, и девать их некуда. Ещё раз пойти в то кафе, в котором сегодня обедал?
В витрине посудного магазина появилась женщина, одетая в выцветшее платье, и начала переставлять тарелки. Интересно, зачем? Именно переставлять, а не убирать что-то, что выставлено было давным-давно, и не добавлять другое, чего потенциальные покупатели ещё не видели. Я с любопытством наблюдал за ней, пока она не прекратила работать и не уставилась на меня неприветливым взглядом. Словно рассерженная тем, что я на неё смотрю. Но я не подглядываю, а рассматривать витрину магазина в его рабочие часы никогда никому не возбранялось.
В конце концов, я не выдержал её сердитого взгляда. Отошёл в сторону – к крылечку со львами – и стал изучать список организаций. Другой литературы под руками не было.
В списке значился и музей. После этого слова была нарисована кривая цифра «3», что обозначало этаж, на котором музей располагался.
Я подумал, что это неплохой выход из положения. Вместо того, чтобы бессмысленно бродить по улочке, могу познакомиться с историей городка, если музей исторический. Или узнать о природе края, если краеведческий, или осмотреть другие экспонаты – мне безразлично, что выставлено для посетителей. Пусть это будет зоологический музей или музей часов – в любом случае, приятней, чем бесцельно бродить взад-вперёд.
По выщербленным ступенькам старомодной лестницы с деревянными перилами поднялся на третий этаж. От лестничной площадки начинался небольшой коридор длиной не более шести-семи шагов. С каждой стороны было по две двери, ведущие в неведомые мне конторы. Прямо передо мной гордо красовалась добротная дверь с яркой вывеской «Музей».
Открылась она легко, и я оказался в узенькой комнатке без окон. Слева была ещё одна дверца – грязно-белая, с окошком, над которым висела табличка с надписью «Касса». Справа – совсем уж обветшалая, без каких-либо опознавательных знаков. Она была немного приоткрыта, и запах, доносившийся оттуда, подсказывал, что там прячется туалет. Прямо же была массивная двустворчатая дверь, обрамлённая наличником. Она распахнулась в тот момент, когда я зашёл в помещение музея, и из неё вышли полноватая тётка в тёмном платье и девочка лет двенадцати в школьной форме.
– Вот видишь! – торжествующим голосом говорила тётка. – А ты не хотела идти.
Она косо посмотрела на меня и увела девочку. Я же про себя отметил, что если принять слова этой тётки на веру, то, значит, музей не так уж и плох. Но может, и наоборот, девочка просто молчаливо соглашалась с мамой – а я сразу уверился, что это её мама, – из вежливости.
В окошке кассы я увидел опрятно одетого дедушку лет семидесяти. В руках у него была раскрытая книжка. «Пенсионер, – подумалось мне, – устроившийся на спокойную посильную работу. И насыщенность его дня измеряется не количеством проданных билетов, а тем, как много он успел прочитать».
– Хотите в музей? – довольным голосом спросил дедушка, высунув голову из окошка.
Вместо ответа я протянул купюру. Сколько стоит билет, я не знал, прейскуранта на стене не было, но этих денег хватило бы на десяток билетов в любом музее.
Дедушка с довольным видом взял банкноту, посмотрел её на свет – настоящая ли – и спрятал в кассе. Пробил на старом - как и он -кассовом аппарате билет, отсчитал сдачу и протянул всё это мне.
– Музей закрывается через час, – предупредил он. – Постарайтесь не задерживаться.
Я кивнул, сунул сдачу и билет в карман и через двустворчатую дверь зашёл в помещение музея.
Я оказался в просторной комнате с тремя арочными окнами, занавешенными лёгкими шторами. Пол комнаты был покрыт тёмным линолеумом, а стены и потолок сияли белизной. Из комнаты вели две двери – одна налево, другая направо. Ухоженность помещения резко контрастировала с состоянием здания и приятно радовала глаз. Имелась только одна странность – комната была пуста, если не считать двух стульев, стоявших у стены в проёмах между окнами. Скорее всего, музей начинался за одной из дверей. Но где начало осмотра? Никаких указателей не было, и я наудачу прошёл в правую дверь.
Открывшаяся мне комната напоминала ту, в которой я находился секунды назад. Не было лишь двух стульев в проёмах между окнами, и отличались стены – до уровня моего роста они были не белыми, а чуть-чуть желтоватыми. В противоположном конце помещения была дверь в следующий зал. То, что комната была пуста, как и предыдущая, показалось поначалу забавным.
Я подошёл к чистенькой и аккуратной стене напротив окон. По логике, именно здесь должна размещаться экспозиция. Большое пространство – длина комнаты была в десять или даже двенадцать шагов, приятное освещение.
Никаких следов гвоздей, каких-либо креплений и прочего музейного оборудования не было. Словно этот зал побелили только вчера и ещё не успели разместить экспонаты.
Я пожал плечами и прошёл в следующий зал.
Но и он был пуст. Я вспомнил, что даже не поинтересовался у симпатичного дедушки – в музей чего или кого он продаёт билеты. Но какова бы ни была тематика, в музее хоть что-то должно же быть!
Всё ускоряющимся шагом я прошёл ещё три или четыре пустых зала. Остановился. Неожиданно сообразил, что музей не мог быть столь протяжённым. Позади остались шесть или даже семь залов, длина каждого десять-двенадцать шагов. Значит, я уже в шестидесяти или в семидесяти шагах от места, где начал путешествие. Всё здание не имело такой длины. Вспомнились сказки с их извечными чудесами – «снаружи маленький, а внутри – бо-о-о-льшой». Но я-то не в сказке! Повернуть назад? Вернуться к добродушному кассиру и расспросить о музее? Сказать ему: «Вы знаете, музей изнутри мне показался значительно бо;льшим, чем снаружи». А может быть, правильно было пойти в левую дверь? С левой стороны от этого здания есть другое строение, и цепочка залов не может быть столь длинной, иначе просто упрётся в соседний дом. Впрочем, какое мне дело до левой стороны, если чудеса творятся с правой?
«Сделаю ещё попытку», – решил я и направился в следующий зал. Всё то же. Салатного цвета стены и абсолютно пустое помещение. Меня это заело. Я решил во что бы то ни стало дойти до конца музея, раскрутить всю цепочку помещений. Но теперь считал залы. Десять, пятнадцать, двадцать... Стены постепенно становились темнее, цвета – насыщеннее. Желтоватые оттенки сменились на зеленоватые. Появилась злость. Я чувствовал себя, как бегун на марафоне, которому надо обязательно выиграть состязание, добежать первым до финиша. Словно это было делом всей моей жизни. Финишем должен был быть зал, в котором только одна дверь – входная. И тогда я с чистой совестью поверну назад и растрясу этого кассира, продающего билеты в музей без содержания!
Двадцать пятый, тридцатый, тридцать пятый зал. Стены стали голубыми. Некоторые из залов, пройденных мною, оказывались более длинными – в них было по четыре окна. В тридцать седьмом и тридцать восьмом в проёмах между стульчиками оказались небольшие банкетки, обитые пурпурным бархатом. Для отдыха тех, кто собрался дойти до конца? Но что означают темнеющие стены? В первом из залов они чисто белые, по пути становятся всё мрачнее. И, возможно, последним будет зал с чёрными стенами. Здесь они уже синие, значит, большая часть музея пройдена.
Стены сорокового зала были уже не синими, а ультрамариновыми. В сорок первом появились ещё более мрачные оттенки.
В сорок втором зале, стены которого выкрашены в пронзительный фиолетовый цвет, я остановился. Здесь были экспонаты. Два экспоната. В дальнем углу на изящном столике стояла большая корзина с муляжами фруктов. В другом – на небольшом пьедестале из мрамора гордо возвышался белый унитаз. На стене подле каждого предмета располагались взятые под стекло разъяснения.
Начало экспозиции? Но что общего между фруктами и унитазом? Нет, конечно, общее найти можно. Человеку, после того как поест фрукты, потребуется унитаз. Не сразу, конечно, но потребуется. Но так можно свести вместе любые предметы. Например, шпалы и кроссовки. Ведь может же человек в кроссовках ехать в поезде по рельсам, которые закреплены на шпалах. Но не помещать же всё это в один музей, в один зал!
Я подошёл к корзине с фруктами. Виднелись бананы и ананасы, груши и персики, апельсины и виноград. Вершину фруктовой пирамиды заняло большое зелёное яблоко. Надкушенное. Это рассмешило и в то же время озадачило меня. Что б это могло значить? Почему именно яблоку такой почёт – на вершине пирамиды, и почему его изваяли надкушенным? Присмотрелся и озадачился. Яблоко-то, похоже, настоящее.
Оглянулся по сторонам. Никого нет. Господи, да я за все сорок два зала ни души не встретил! Осторожно взял музейный экспонат в руки. Так и есть! Надкушенное яблоко было настоящим! Кто-то из посетителей, кто прошёл передо мной, надкусил его? Или наоборот – пришёл в музей со своим яблоком, откусил кусочек. Оно ему не понравилось, и он с озорством ребёнка положил фрукт рядом с другими. Я глянул на корзину. В центре виднелось небольшое алюминиевое блюдечко-подставка с прорезями и загнутыми краями. Сквозь прорези был виден штифт, который и держал эту подставку под яблоко. Кто-то надкусил музейный экспонат.
Взял – для сравнения - в руки банан. Покрутил его несколько секунд в руках. Дешёвый пластик. Положил на место.
Яблоко было свежее, и надкусили его недавно. Место надкуса не потемнело. Я почувствовал кисло-сладкий запах, исходящий от яблока. Захотелось его попробовать. Чтобы не искушать себя, быстро вернул фрукт на место. Кто же надкусил его? Тётка, с которой столкнулся на входе? Но почему яблоко живое, тогда как остальные фрукты представлены муляжами?
Я достал из кармашка очки и подошёл к листку с пояснениями, закреплённому под стеклом на стене.
Вертикально расположенный листок был разделён пополам. Верхнюю половину занимал текст на незнакомом мне языке, но на латинице. Возможно, итальянский, но может, и португальский. Во всяком случае, мне не знакомый. Нижняя половина листа заполнена текстом с непонятными мне буквами. Это был не арабский, не еврейский, не грузинский и ещё бог знает какой «не» язык. Это не были иероглифы, принятые в странах Дальнего Востока. Очередная загадка в цепи сюрреалистических приключений последнего часа.
Очки не потребовались. Я вернул их в кармашек пиджака и направился к унитазу. Приподнял крышку. Изнутри он сиял такой же чистотой и белизной, как снаружи и как тысячи его собратьев, выставленных в магазинах всего света. Ничего особенного или исключительного. Просто этому представителю семейства унитазов повезло попасть в музей и оставаться в чистоте до конца дней своих…
Глянул на часы. Ого! Я в музее уже пятнадцать минут. Мне казалось, что эта пробежка по залам была более быстрой.
Продолжить путь в следующий зал или вернуться назад? Что там может быть – если будет? Корзина с овощами и бетономешалка? Муляжи котлет и газонокосилка?
Я решительно направился назад, предвкушая удовольствие от расправы с дедушкой из кассы.
Сначала шёл быстро, но шаг мой постепенно замедлился. Обратил внимание, что в залах произошли некоторые изменения. По пути в зал, где были надкусанное яблоко и унитаз, я видел банкетки лишь дважды. Сейчас они попадались гораздо чаще. Менялись их размеры и цвет. По дороге туда я прошёл через два или три зала с четырьмя окнами и помнил, что в одном из них стульев не было. Сейчас, в первом же таком помещении увидел три стула. У стены, в проёмах между окнами. Кто-то шёл за мной и расставлял стулья и банкетки? Или я просмотрел выходы в служебные помещения?
Теперь я осматривал залы внимательно. В одном из них присел на стул, в другом – на банкетку. Убедиться, что они настоящие и что всё это мне не мерещится. Тщательно изучал глухие стены – нет ли следов замаскированных дверей и тайных ходов?
Стены от зала к залу светлели, и это уменьшало мою тревогу. Так что к тому времени, пока дошёл до места, в котором было не две двери, а три, моя агрессивность спала.
Зал, где помимо двух дверей, ведущих в другие помещения музея, была ещё и двустворчатая дверь в «предбанник», показался мне родным и близким. Словно нашёл выход из лабиринта. Я облегчённо вздохнул и распахнул двустворчатые двери.
Дедушка в кассе упоённо читал книжку. Услышав звук открывающейся двери, он оторвался от чтения и вопросительно посмотрел на меня.
– Ну, как вам наш музей?
Спросил это так приветливо и добродушно, что мой негативный запал сразу уменьшился вдвое. Тем не менее, ответил я с грозным возмущением в голосе:
– Как мне музей? Я ничего в нём не увидел, кроме корзины с фруктами и унитаза. И это – всё, что есть в сорока залах!
– А что вы ожидали увидеть?
Я ожидал конкретного ответа, а не такого. Полагал, что он начнёт извиняться, говорить о ремонте, реконструкции, запасниках и ещё бог знает о чём, имеющем отношение к музеям.
– Ничего, – рассеянно отвечал я, имея в виду, что заранее ни на что себя не настраивал.
– Ну, раз вы ничего не ожидали увидеть, то и не увидели.
Я опешил.
– Простите, этот ваш музей… Он музей чего?
Кассир словно не услышал моего вопроса.
– Вы сказали, что видели корзину с фруктами. Там яблоко было?
– Было, – он словно специально сбивал меня с толку, переводя разговор на другую тему.
– Надкусанное?
– Надкусанное.
– Вы его доели? Или хотя бы откусили малость?
– Доесть музейный экспонат? Да ещё кем-то надкусанный? Вы за кого меня принимаете!
– Кем-то? Вы не знаете, кто надкусил плод с дерева познания? – и, вздохнув, добавил:
– У вас был шанс.
– Ах, вот оно что! Древо познания перекочевало из рая во двор музея! И за умеренную плату каждому позволено вкусить плодов его?!
– Это музей человеческой глупости, вы спрашивали, – вспомнил вдруг дедушка.
– Охотно соглашаюсь! Вы рассчитываете на глупцов, которые не догадались спросить о содержании музея! – возмутился я.
– Глупец – тот, кто верит в нелепые легенды. И тот, кто в эти легенды не верит. Ибо фантазия человеческая на самом деле скудна и легенды формируются на основе того, что люди видят. Глупец – это тот, кто смотрит на мир чужими глазами. И тот, кто вообще не желает смотреть. Глупец – это тот, кто собственное любопытство считает наукой, полагая любое любопытство полезным. И тот, кто науку считает простым любопытством и тем самым отвергает её плоды. Глупец – тот, кто притворяется или выдаёт себя за другого, отказываясь этим от своего «я». И тот, кто не умеет притворяться, ибо этим он усложняет себе жизнь. Глуп тот, кто боится смерти, ибо страх парализует его. И тот, кто смерти не боится, ибо это делает его безрассудным.
– Да вы философ!..
– Вы через сколько залов прошли, прежде чем сюда вернулись? Сорок? А на размер нашего домика, перед тем, как зайти, внимания не обратили?
– Я не смог понять этого фокуса, – отвечал я. И тут же почувствовал, как изменились интонации моего голоса, словно уже оправдываюсь, подтверждая тем самым наихудшие подозрения собеседника. – Я что, один так себя вёл? Другие по залам не блуждали?
– Другие приходили для того, чтобы полюбоваться экспозицией. Любители живописи видели на стенах репродукции работ старых мастеров. Любители истории видели муляжи и голограммы артефактов. А те, кто приходили с установкой «давайте, развлекайте меня», – не видели ничего. Чем более человек упорствует в желании раскрыться и поделиться с музеем тем, что у него в душе, тем более музей разрастается в размерах. Музеям, как и людям, свойственно надеяться.
– Как это возможно?
– Виртуальный мир.
Это ничего не объясняло. Каким образом в этом виртуальном мире я держал приятно пахнущее яблоко в руках? А мои шаги? Я ведь не двигался как пантомимист, показывающий на сцене большие шаги, но на самом деле остающийся на том же самом месте. Что такое – этот его виртуальный мир?
– Но я не понимаю, как такое возможно? – моя сердитость не проходила. Она просто поменялась. Теперь я был зол на деда за то, что он выставил меня глупцом.
– Многие не понимают. Ко мне группа учёных из университета приезжала, тоже говорили, что не понимают. Не может, по их мнению, человек так свободно заходить и выходить из виртуального мира. Нельзя сделать так, чтобы этот мир ничем не отличался от реального. И я соглашался с ними – да, нельзя. Теоретически. Но я сделал. Работает. Как барометр вашей души, вашего настроения. Подождите секундочку.
Он нажал на невидимую мне кнопку, и раздался звук работающего принтера. Отпечатанный лист дедушка свернул вчетверо, вложил в голубой конверт, заклеил его и протянул мне.
– Держите. Музейный психоаналитик из того самого мира, которого вы не понимаете, шлёт вам некоторые советы. Что стоит в себе поменять, чтобы не попадать в нелепые ситуации, как случилось с вами сегодня. Чтобы не только смотреть на мир, но и видеть его. Не вскрывайте этот конверт, сейчас вы сердиты. А когда успокоитесь – почитайте. Советую прислушаться.
– Кто этот музей создал? – я почувствовал, что дедушка собирается заканчивать беседу.
– В том числе и я. Вот что, уважаемый. Не торопитесь, почитайте рекомендации, выполните, что сможете, и привыкните к ним. А тогда приезжайте. Не пожалеете!
И окошко захлопнулось.