У подъезда девятиэтажки Валю провожать было некому. Лет сорок живут по соседству люди, здороваются, ругаются, мирятся и снова ругаются. То ли Бог всех собрал под одной крышей, то ли сатана, а мира здесь никогда не было. С чьей-то легкой руки соседи только в глаза улыбались, а стоит отвернуться, как на тебя выливается ушат помоев. Иногда можно ощутить слизь, стекающую с головы. Ответить грубостью на сплетни – себе дороже. Так и жили. Поначалу друг друга по имени-отчеству называли, ведь практически все жильцы работали на одной фабрике. Субординацию даже приветствовали. А как только фабрику закрыли, а потом потихоньку начали вывозить все комплектующие, тут и потерянные должности сами собой рассосались.
Каждый новый прожитый год все дальше и дальше отдалял ткачих от заветной мечты – вернуться на работу. Нет-нет, да и вспомнит кто-то на скамейке у подъезда о прежней жизни. Повздыхают, посокрушаются, пожалеют о потерянном высшем образовании, дипломах и трудовых книжках. Но кому сейчас легко? Пе-ре-строй-кааа…
Оживился подъезд, когда какой-то незнакомец выкупил на первом этаже сразу четыре квартиры. Думали-гадали, кто может в такие апартаменты въехать? Незнакомец тем временем выбивал лишние стены, ставил новые подпорки.
- Да это же магазин строится, - заголосила сначала Валя, а за ней подтянулись соседи. – Это что получается, наш дом скоро провалится под землю? Нельзя пускать на самотек этот беспредел. Надо ехать в администрацию города и писать жалобу.
Жалоб было столько, что пришлось обратить на них особое внимание. Комиссия в составе двух человек прошлась пешком по подъезду, отметила мелкие трещины наклейками с печатями, и удалилась. Жильцы ждали разрушений, а трещины не разъезжались, а наклейки предательски оставались на местах. Когда открылся магазин, молчаливой радости не было предела, ведь теперь можно в халатике и комнатных тапочках спуститься лифтом в магазин и так же вернуться в квартиру. Вот оно – удобство.
Месячник радости постепенно превратился в новую злость и обиду: продукты в магазине имеются, а денег нет на их приобретение. Многих держали на плаву мелкие подработки.
Вале было более чем нелегко. Сама без работы, муж шахтер без зарплаты, две дочери, зять. Младшая болела сахарным диабетом. Хоть к этому недугу давно приспособились, но тревога никогда не покидала Валентину. И тут она рожать удумала. Как ни отговаривали всей семьей, дочь сказала, как отрезала:
- Ребенок будет. И не надо отговаривать, мам. Ты нас двоих родила. Тебе можно?
- Всем можно. Для этого замуж надо выйти.
- Потом и выйду. Рожу, он сразу вернется. Многие так делают.
- Света, у тебя диагноз не позволяет.
- Поздно. Поздно думать о диагнозе. Я малыша Вовчиком назову, как папку.
*
Вовчик родился крепеньким, светленьким молчуном. Год прошел, а папка так и не вернулся, алиментов не присылал, сына не принял. Света собралась в Москву на заработки за пару часов до поезда. Воткнула матери годовалого сына, чмокнула его в пухленькую щечку и пообещала через месяц приехать. Вахта, мол, месячная. Очень удобно для девушек, торгующих овощами на московских рынках. Да и ехала не одна. Многие научились зарабатывать не дома – так не стыдно, там знакомых нет.
Через две недели Свету хоронили всем подъездом. Говорят, не мучилась. Просто не вышла из комы.
Валя не любила показывать соседям слезы. Бесполезное занятие – вызывать к себе жалость. С мужем решили, что будут внуку хорошими родителями. Малыш был обласкан и обихожен, в детском саду чему-то обучен, бабу звал мамой. Потом спохватились, что ребенок должен привыкать, что мамы нет, а есть дед и баба. Хоть им слегка за сорок, но это только на руку. Дед еще работает на шахте, бабушка бросила торговлю на рынке и полностью погрузилась в домашние хлопоты.
*
Вовчик рос не то чтобы смышлёным, - ловким. Учился слабовато, но спорту отдавал все свободное время. Уже и кое-какие медали в доме появились, и грамоты на стене радуют глаз. Ему бы с деда брать пример за неимением отца, но дед был не прочь пропустить чарку-другую самогоночки. Как бы не следила за ним Валя, он умудрялся до вечера так назюзюкаться, что ругать было бесполезно. Что с тряпки взять? В отличие от жены, Михаил был тихим и безобидным. Постоянные прятки превратили его в молчаливого трусливого мужика, пассивного ко всем проявлениям активной жизни. В их семье хватало Вали. Она и матюгнуться могла, и полотенцем по спине шлёпнуть, и побежать по соседкам в поисках той, которая угостила самогоном, чтобы наораться на весь подъезд. А ведь легче потом становилось.
*
Так бы время шло, если бы не Майдан. Тут Валя вспомнила, что родом из Украины, и что запросто может общаться со всеми на своем родном языке. Главное – в город придут свои земляки и, наконец, сметут с лица земли все давно ненавистное и постылое. Она и походку вдруг изменила. Выровняла спину, обула комнатные тапки на каблучке. Зачем-то начала ежедневно прибираться у подъезда, словно ждала гостей. Люди поглядывали в недоумении, некоторые крутили пальцем у виска, но разговор никто не поднимал.
Главным событием в подъезде стало то, что Валя решила быть старшей. Собрав вокруг себя таких же товарок, сообразили нехитрый капитальный ремонт. Теперь в подъезде преобладали два цвета. Понятно какие. Лифт представлял из себя торжественный уголок - осталось только гимн Украины подключить. Кто-то потихоньку пожаловался в вышестоящие органы и Валю заставили перекрасить все панели за свой счет. Не хотелось подчиняться, но свои еще не вошли в город, а только пристреливают. Желтый цвет убрали, и подъезд засиял сплошной голубизной. Она со злости и лифт выкрасила в голубой. Теперь жильцы, входя в лифт, терялись в догадках – это общественный туалет или общественное средство передвижения. Но краска закончилась, а пластика у Вали не было, чтобы оббить стены в более надлежащий вид.
*
Свои в город не вошли. Что там произошло у неё в семье по поводу мировоззрения, но её внезапно свалил инсульт. Обездвиженная слабая женщина могла только водить глазами в разные стороны и что-то мычать.
Старшая дочь с семьей вернулась из Москвы: дома отец-алкоголик, племянник-подросток и мать-росток… Теперь в двухкомнатной квартире жили шесть человек. Через окна восьмого этажа были слышны разрывы снарядов. Чтобы ускорить взятие города, о котором так мечтала Валя, в семье никто не дрогнул и не шевельнулся. Зачем воевать, если торговый и строительный бизнес куда важнее оружия в руках. Сами разберутся. При каждом звуке взрывов, семья поглядывала на окна, но ни разу не решилась спуститься в подвал, где были давно приготовлены сидячие места. Михаил пару раз там побывал, но надышав перегаром в лица старух, был изгнан до полного отрезвления. Очередной опохмел был намного привычнее, и Михаил решил, что негоже ему, мужику, прятаться.
Спустя некоторое время Валю начали вывозить на коляске к подъезду. Она молча взирала на всех, слабо вспоминая лица. Через пару месяцев начала произносить некоторые слова, а потом и заговорила.
*
И тут по подъезду пошел слушок, что Валю с мужем дети возят на Украину за пенсией.
- Этого не может быть, бабоньки! Разве можно такую больную катать по тяжелым дорогам за копейками?
- Говорят, сама детям скомандовала, чтобы на лекарства деньги были. Две дополнительные пенсии еще никому не помешали.
- Так ведь и лекарства не понадобятся, если не будет изводить свое слабое тело перегрузками.
- А ты, Николаевна, сама ей скажи.
- И скажу.
Скандала не получилось. Валя медленно произносила слова, ей трудно было сосредоточиться на одной теме, и затея соседок не удалась. Что бы там ни говорили, Валя никого не слушала. В квартире шесть ртов. Всех надо накормить. А внуки как без витаминов будут расти? А мальчик сиротой растет? Кто его побалует, как ни родная бабушка?
*
К блокпосту невозможно подъехать – хвост из легковых машин потянулся метров на двести. Кто-то объезжал очередь, кто-то пешком пытался прорваться сквозь живые заграждения. Крики, маты, стоны, шум, таблетки, «скорая помощь».
Что в машине в инвалидном кресле сидит женщина, никого не трогало. Да и почему это должно кого-то волновать? Каждый живет в своем мирке. Правда, этот мирок приспособился к более широким масштабам, но ещё никто не отменял любить только себя. Если плохо – сиди дома, не хватает денег – экономь. Кому какая разница, что стаж заработан на Украине, а она не желает отдавать заработанное. Есть силы – гоняй сам через блокпосты, а что там происходит – твои проблемы.
- Люди, пропустите, пожалуйста, инвалида в коляске, - обратился Валин зять к очереди.
- Ты с дуба рухнул? Я с ночи здесь стою, а тебя пропущу?
- Она у нас неходячая.
- Мне тоже прилечь, чтобы пропустили?
- Люди, вы люди?
- Отвали. Нет сил – сиди дома. Какого ты здесь стоишь? Матери хочешь помочь? Нашелся сердобольный. Здесь все такие.
Было мерзко, стыдно, противно одновременно. Понятно, что война, но зачем простых инвалидов лишили пособий, никто не мог принять в толк. Никто не объяснял, за какие деньги их лечить, ведь это не просто инвалиды – они чьи-то матери и отцы.
*
Домой Валентину везли молча. Михаил, как всегда, с пенсии накатил чекушечку прямо в машине, жена всю дорогу помалкивала. Когда поняли, что эта тишина не лишена оснований, её по дороге завезли в больницу. Привезенные из Украины деньги ушли на приобретение дорогостоящих лекарств. Спустя несколько часов у Валентины случился новый инсульт.
В первые дни весны у подъезда девятиэтажки Валю провожать было некому. Завтра праздник, цветы, шампанское. А смерть – это личное дело каждого. Эхо приносило отголоски бомбежки, но это уже никого не трогало. Главное – не рядом. Главное – это не их проблемы. Если в первые дни обстрелов соседи сплотились в одну семью, то спустя полгода многие начали вести замкнутый образ жизни. Поняв, что никто не решит их материальное обеспечение, находили всевозможные уловки. Вот и сейчас, кому объяснить, что война и жизнь стоят на одних весах. Сегодня ты жив, а завтра никто не знает, будет ли она, эта жизнь. Эх, была не была – наливай да пей! Вдруг это последний праздник в жизни.
Гроб с телом стоял у подъезда, недалеко от мусорного бака, поодаль - машина из ритуальных услуг. Пасмурная погода вдруг рассеялась, и солнце осветило весь двор. Он уже не был так чисто вылизан, когда Валя ждала «своих», никому не было дела до клумб. Никому не было дела до гроба. Только самые близкие спокойно смотрели на Валентину в последний раз. Мимо пробежала дворовая собака, прошлёпал к мусорному баку бомж…
Люди с ветками мимозы проходили мимо гроба, неся в дом праздник весны…