Если уважаемый читатель после всех рассказов добрался до этого места, то не будет лишним наконец представиться.
Сделаю это в форме известнейшего агента, неоднократно спасавшим мир от неминуемой гибели, многозначительно и лаконично уронив в пространство своё имя. Ветер. Гоша Ветер.
Сколько себя помню, всегда был Ветром: по двум причинам; официальной и обычно-бытовой. Сначала Ветром стал мой дед. До войны предки жили в Украине, где-то между Николаевом и Одессой, в немецком поселении, коих было много по всей области; которые были, примерно до тридцатых годов, объеденены в округ, считавшимся немецким. Со школами на родном языке, с немецким управлением, несмотря на то, что рядом могли быть украинские и еврейские сёла.
Появились немцы в тех краях во времена правления царицы Екатерины, которая пригласила их для освоения пустующих земель. Было три направления, куда потянулись переселенцы, соблазнённые обещаниями царицы: два мощных потока, в Россию, Саратовскую область; в Украину, под Николаев, Одессу и Херсон. Был ещё один ручеек, поменьше, на Кавказ, но о той истории известно мне немного.
В то время у деда была вполне немецкая фамилия: Vetter. Феттер в переводе со старонемецкого значит – «двоюродный брат». Сейчас немцы, если имеют ввиду двоюродного брата, говорят «кузен». Таким образом, из моей небольшой родословной я вышел носителем старинного понимания этого слова.
Радикально сократив повествование, так как на каждый отдельно взятый факт можно было бы написать отдельное, большое сочинение, скажу: к концу войны деды со своими семьями оказались на территории тогдашнего «великого рейха», уходя летом сорок четвёртого года с обжитых мест вместе с отступающими немецкими войсками. В печально известном городе Лицманштадте, (ныне польская земля, город Лодзь), они прошли регистрацию, и получив немецкое гражданство, были перенаправлены в Бранденбург, где успели потрудиться некоторое время на благо Фатерланда; и где встретили судьбоносную дату девятого мая сорок пятого года, впоследствии оказавшись в так называемой «зоне русского влияния».
Советской комендатурой среди «русских немцев» была проведена интенсивная пропагандистская работа. Людям были обещаны: возвращение в родные дома, реабилитация, непреследование по национальной принадлежности, и т.д. Очень многие, если не сказать все, обещаниям поверили, прельстившись перспективой вернуться к нормальной, прежней жизни, со своими домами, огородами и понятным, устоявшимся бытом.
Все были измотаны скитаниями по чужбинам, неизвестностью, отсутствием своего угла, так что долго уговаривать никого не надо было. Впрочем, находились некоторые, очень редкие «дальновидные», которые попросту переехали из советской зоны влияния в американскую, и проявив некоторое упорство, уплыли впоследствии на корабле в Америку: как это сделал, например, брат моей другой бабушки, с материнской стороны. Наши же были «приглашены» в товарные вагоны и доставлены с тюремным комфортом прямиком в Сибирь, где поздней осенью сорок пятого года, ближе к вечеру, были выгружены на безлюдном полустанке близ небольшого города, в Кемеровской области. Разумеется, «встреча» вновь прибывших никем организована не была: рассвет нового дня не увидели многие, попросту замёрзнув в открытом поле на ветру, и лишь наутро оставшихся в живых перегнали пешим ходом в городок, расселив их для начала в пустых сараях для скота где-то на окраине: а потом в бараках, которые они сами себе и построили. О разочаровании вероломно обманутых надежд я умолчу, ну а человек так устроен, что в новых обстоятельствах он попросту начинает к ним приспосабливаться.
Здесь начинается моё превращение в Ветра.
При регистрации на всех вновь прибывших местные власти стали оказывать давление, предлагая поменять фамилии. Аргументация была вроде бы логичной: – в России полагается иметь русские фамилии и имена, которые не будут привлекать внимания тех, у кого родные погибли на войне: и связанную с этим ненависть, возможные конфликты.
Ради спокойствия, своего и детей, многие на это согласились. Для упрощения процедуры фамилии просто переводились с немецкого на русский. Шмидты стали Кузнецовыми; Шнайдеры получили фамилию Портнов; Вагнер мог стать Телегиным, Шпатц – Воробьёвым, и так далее. Согласился на изменение фамилии и мой дед, но в переводе получался смешной результат: что-то вроде Двоюроднобратова, Дальнебратова. Дед, владеющий украинским языком в совершенстве и говоривший, хоть и с акцентом, по русски, был с этим вариантом несогласен; и здесь чиновника, проводившего оформление, осенила «гениальная» идея. Усмотрев, что Vetter читается как Ветер, он без особых церемоний, в новом документе, в графе «фамилия», так и записал. Ветер.
Итак, в назначенное судьбой время я появился на этот свет Ветром, с именем Георгий. С того возраста, когда я стал себя помнить, всегда был Ветром. Странно, но на мое имя никто не реагировал. Узнав фамилию, все звали меня Ветром: за редким исключением, когда родные могли окликнуть Гошей.
Со временем я свыкся с тем, что родственники, друзья, знакомые, учителя называли меня Ветром, как будто вовсе не знали, как меня зовут. Бывали даже случаи, когда кто-то из давних друзей или знакомых искренне удивлялся, узнав о том, что я ещё и Гоша.
Родившись в Сибири, был вывезен родителями в восьмилетнем возрасте в благодатные края средней Азии, в Узбекистан, где после трескучих морозов и скудости выбора продуктов, жизнь казалась фантастическим раем.
С моей фамилией, звучавшей как прозвище, я прошёл богатую на приключения, весёлую и глупую юность. Глупую ровно настолько, насколько бывают глупы люди, доучившиеся до десятого класса, и вроде бы уже взрослые, но не познавшие опыта реальной жизни.
Потом было взросление: конечно же, с ошибками и набиванием шишек, как у всех нормальных людей, так как «умными» лет до тридцати никто не становится, а кое у кого эта фаза, напрочь исключающая появление мудрости, растягивается до самой смерти. Несмотря ни на что, жизнь была ко мне благосклонна. Не стал анашистом, – а дурь тогда курили все пацаны, включая и меня; – не попал в тюрьму, как добрая треть моих знакомых; не служил в армии, сохранив в порядке психику; не залетел на случайное отцовство, при наличии бесконечного шлейфа подружек.
Освоил профессию, позволяющую хорошо зарабатывать: имел амбиции и собственное мнение, с подсознательным пониманием, когда можно его высказать, а когда лучше промолчать.
Так, в спокойном болотце относительного благополучия, я добарахтался до времён перестройки, когда политика тогдашнего генсека, сегодня сильно критикуемого, дала возможность многим немцам уехать на «историческую родину»: в Германию. Воспользовался шансом и я. Сначала иммигрировала моя мать, сразу же оформившая вызов: через полгода, зная, кому и сколько надо дать, в путешествие к новой отчизне отправился и я с семьей.
К тому времени я был женат в третий раз: имел двух маленьких детей из последнего брака, искренне радуясь тому обстоятельству, что в предыдущих двух остался в этом смысле «чист» - это могло бы породить трудности с выездом.
На новом месте я снова стал Феттером, что было довольно непривычно. Особенно резало слух, если ко мне обращались по имени: Георг. Оно кололось твёрдыми «г», было чужим: к тому же, его произносили на западный манер, сократив до Гео, Йорк, или Жорж, звучавшее как Шорш, и даже простое имя «Гоша» звучало насмешливым «Кошья».
Были несколько начальных лет осмысления новых условий: исканий, становления, адаптации, освоения языка, которого не знал совсем, так как в семье родители говорили только по русски. Раньше в «союзе советских» было обычным делом, когда в татарских семьях дети не говорили по татарски; в корейских – по корейски; и мне встречались даже узбеки, из смешаных браков, не понимающие родного языка. Слава Богу, в школе у меня был немецкий: так что на новой родине хотя бы читать, писать мне заново учиться не пришлось.
Ветром меня звали всё реже. Примерно лет через пять, расторгнув брак в очередной раз: дав себе слово никогда больше не ввязываться в эту авантюру: я постепенно смирился с «Шоршем». Сайта «Одноклассников» в то время ещё не было: а может быть он и был, но я о нём не знал. О самой «паутине» у людей было очень приблизительное понимание. Компьютеры того времени простым населением приобретались исключительно для престижа: были довольно громоздкими, использовались в основном для игр, тоже довольно примитивных. В то время у меня не было интереса к приобретению компьютера: из жизни «до Германии» ни с кем не переписывался, никто мне не напоминал о былых годах, и вскорости я совсем забыл о себе, как Ветре.
Должно было пройти ещё несколько лет, прежде чем я открыл для себя странную магию интернета, вернувшего мне радость письменного общения на русском языке: и подарившим неожиданную, я бы сказал, несложную возможность знакомств с женщинами. С этого момента я снова стал превращаться в воздушную сущность, а совсем скоро случай оглушил меня мистической встречей. С ветром. Гошей ветром. Но обо всём по порядку, с некоторым предисловием.
Все рассказы ниже имеют связь, придавая им подобие большого повествования с развитием сюжета: но и по отдельности тоже вполне читаемы.