6. Знакомство с ветром

Гоша Ветер
      Как человек работающий, могу позволить себе один или два раза в году небольшое путешествие, эдак дней на десять-двенадцать каждый раз. Согласно трудового договора, имею месяц отпуска, который могу взять частями: четыре раза по неделе, или же два раза по две недели, что в принципе, является оптимальным вариантом. Еду в основном к морю, конечно.
      Раньше любил бывать в Болгарии, в местечке Албена, что лежит чуть дальше Золотых Песков, если ехать из Варны. В середине девяностых болгарская финансовая атмосфера для гостей из западного зарубежья была сущей манной небесной. Двухнедельная путевка стоила всего треть зарплаты, с перелётом и завтраком. Я специально брал только завтрак, хотя можно было выбрать что-то наподобие «всё включено», (тогда это называлось «полный пенсион»), и на цене это существенно не сказывалось, но это было неинтересно.
      Вдоль длинного побережия Албены было столько много всяких ресторанов и кафе, с «живой» музыкой, симпатичными официантами, бесподобной кухней, что казённые обеды и ужины в столовке при отеле казались недостойными внимания миллионера. О да, обменяв двести-триста немецких марок, я получал взамен столько болгарских левов, что, с учетом цен того времени, начинал чувствовать себя не иначе как миллионером.

      Нравилось мне в Болгарии всё, ещё и потому, что была возможность свободного общения. Все болгары говорили по русски, отличались приветливостью; девушки были по хорошему просты и наивны, легко шли на тесное знакомство — короче, те отпуска приносили настоящее удовлетворение душе и телу.
      Со временем всё менялось, как меняется мир в целом, и увы, не в сторону улучшения. Болгария стремительно беднела, цены росли, поведение болгар стало отдавать неуважительностью и даже хамством, и я решил во время очередного отпуска попробовать что-нибудь другое.
      Так как с детства в голове жила мысль о Канарских островах, упоминаемых частенько в телевизионном «клубе путешественников», подумал: пришло время посмотреть на какой-нибудь из них собственными глазами.
      Им оказался один из испанских (Канарских) островов, Фуэртовентура, где оказавшись впервые, я сразу же влюбился в простую, незамысловатую природу этого вулканического кусочка суши в Атлантическом океане, с особой атмосферой, где дня через два-три даже думать не хотелось.
      Чистейшая, бодрящая вода, нежный песок, умеренное, ласковое солнце, постоянный ветер, покой, просторный шалаш гостиницы со всеми удобствами, причудливый говор коренных жителей, потомков пиратов и местных красавиц, мало похожий на испанский язык — что ещё надо сердцу городского жителя, забывшего, что такое природа?
      Культурные путешествия, с осмотром архитектуры и памятников старины меня привлекают намного меньше, чем те места, где я могу почувствовать волшебные силы природы, ну а море и ветер более всего вдохновляют фантазию и дарят равновесие душе.

      С тех пор я стал летать на этот остров. Иногда с очередной подружкой, иногда один, зная, что случай обязательно подарит любовное приключение на месте. Общение с испанками исключалось, вследствие моего незнания испанского, а их немецкого. По английски тоже не говорю, туристы из России на Фуэртовентуре не отдыхают, но всегда есть много женщин из Германии. Одинокие, или иногда с ребёнком. Коренные немки, или такие, как я, из «русских немцев». Атмосфера отпуска на море, как понимаете, располагает к знакомствам, и мужчине, не страдающему застенчивостью, нетрудно найти себе симпатичный объект для обмена чувственностью.
      Привычка вставать рано не отпускала меня и в отпуске. К открытию ресторана на завтрак я всегда был одним из первых, затем возвращался в комнату, надевал купальные трусы, брал сумку с пляжными принадлежностями и шёл к океану.
      Есть в этом какая-то особенная прелесть, гулять ранним утром по кромке пляжа, не имеющего окончания, ощущая холод волн, обволакивающих босые ступни. Пляж начинает заполняться часам к десяти, и в утренние часы побережие почти пустынно. Нет крика детей, нет курящих, чей дым разносится ветром далеко и может раздражать.
      Нагулявшись, на кромке широченного пляжа, подальше от океана, где никто не ходит, расстилаю большое полотенце, навалив по его углам камней, чтобы не унёс ветер, ложусь на ещё прохладный песок, и начинаю впитывать солнце, набирающее силу. Появляется чувство, сродни медитации, где основным фактором является избавление от потока мыслей. Они и в самом деле постепенно улетучиваются из головы, и порой, очнувшись от долгого глядения в небо, требуется немного времени, чтобы сообразить, где нахожусь.
      Нагревшись, позагорав, пару раз зайдя в воду и поныряв, примерно в полдень я уходил назад к отелю. Солнце начинало жечь, надо было прятаться в тень, не допуская сгорания кожи и связанного с этим болезненного состояния, портящего настроение. 
      Вблизи отеля находятся два бассейна. Один большой, с баром, где и собираются в основном отдыхающие, имея все удовольствия под рукой. Коктейли, пиво и вино там щедро льются, там шумно, визжат дети, кричат родители, и много курят.
      Другой бассейн находится с обратной стороны основного здания отеля, и он  поменьше, лежит подальше, на краю обрыва, с которого открывается красивая, живая панорама, в которой плывут облака по небу, мелькают разноцветные точки сёрфингистов на лазурном фоне океана, идёт в порт белый теплоход. Обширная территория, примыкающая к бассейну, оборудована множеством зонтов с большими, камышовыми крышами, с лежаками под ними, которые не убираются весь сезон и ничего не стоят. Вернувшись с океана, я поднимался через марши многих лестниц к этому бассейну, выбирал самый дальний угол, обычно пустующий, ложился в тень зонта, и расслаблялся. Читал немного, или отгадывал кроссворды, смотрел на дали, или лежал с закрытыми глазами, вслушиваясь в себя.
      В один из дней, где каждый похож на предыдущий, так же лежал, наблюдая за бегом облаков, подумывая, не подняться ли в комнату, поспать немного. День был хорош, было тихо и безлюдно. Очарование моментом окутало меня глубокой негой: я продолжил лежать, сдавшись лени в плен. Слова, прозвучавшие в следующий момент, заставили меня вздрогнуть:

      — Привет, Гоша!

      Подняв голову, я осмотрелся. Здесь должен был находиться кто-то, кто меня знал. К своему удивлению, никого не увидел. Пространство вокруг меня, как минимум метров на пять, было безлюдным. Для пущей уверенности я оглянулся, заглянул под лежак, но результат был прежним. Никого.
      Внутренне ухмыльнулся, представив себя озирающимся по сторонам, заглядывающего под лежак, с физиономией оторопевшего воробья. «Показалось» — метнулась мысль в голове — и я снова откинулся на спинку раскладушки, закрыв глаза.

      — И всё же я здесь, Гоша. Тебе не показалось.

      Я рассмеялся. Ситуация становилась забавной. Какой изощрённый розыгрыш. Молодец.
      — Ну хорошо, голос, — произнёс я вслух, — ты меня удивил. Скажи что-нибудь ещё, я постараюсь по звуку определить, с которой стороны ты до меня доносишься.

      — Я здесь, совсем рядом. Готов с тобой поспорить — тебе не удастся определить направления. Если хочешь, подскажу сам.

      Звук голоса был немного странным. Несмотря на то, что слова были ясно слышны, при этом присутствовал едва уловимый ухом фон, которому я не находил определения. Как будто кто-то говорил через бумагу, или через два-три слоя тонкой ткани. Ещё заметил, что в сказанных словах почти не было речевых интонаций, как будто говорил робот.

      — Подскажи, голос, не буду гадать. Не хочется проигрывать понапрасну.

      — Я вокруг тебя, со всех сторон. Я сверху, я везде. Могу сказать, что обнимаю тебя, или же, сейчас, ты во мне, как мотылёк в полёте. Я мог бы притвориться твоим внутренним голосом, но признаюсь честно, могу быть лишь вовне. Я вездесущ, правда, лишь в пространстве, где нет наглухо закрытых мест, как камера тюрьмы, к примеру, или заброшенный дом, окна и двери которого заколочены досками. Ну как, есть идея, кто я?

      — Хм. Откинув версию с розыгрышем, я грешным делом так и подумал, что ты некий голос изнутри. Кто знает, может быть пришло время совести проснуться, или шизофрения постучалась в мою дверь, или вдруг случилось чудо, и просветление дало о себе знать звуком из ниоткуда. Не удивлюсь, если ты окажешься моим новым контактом не из этого мира. До сегодняшнего дня их было достаточно, и меня уже давно не надо убеждать в существовании мира духа. А так... Нет, я не знаю, кто ты, сдаюсь. Раскрой свою сущность, я уже лопаюсь от любопытства. Может быть ты скажешь заодно, как тебя зовут?

      — Сказав свое имя, я дам тебе и ответ. Ты можешь не поверить, но меня зовут Гошей.
      — Да ладно — прервал я голос незнакомца — не очень то оригинально, ты ведь знаешь, что Гошей зовут меня.
      — Да, мне это давно известно, но я был Гошей раньше. Дослушай. Мне имя —  Гоша ветер.

      Я расхохотался. Хорошо, что в этом дальнем углу бассейного ландшафта я был один, иначе мог бы распугать соседей проявлением признака явного сумасшествия. Ну посудите сами, лежит мужик, болтает вслух, и вдруг начинает ржать, как сивый мерин. Да он же «ку-ку», нуждается срочно в психиатре.
      — Слушай, голос, рад узнать, конечно, что не один я Ветер на этом свете, но согласись, звучит как-то неправдоподобно. Я ветер, ты ветер.

      — Да, мы оба ветры, это так, с одной лишь разницей. Тебе это имя досталось по иронии судьбы, я же ветер настоящий. Однажды, давно, в твоем далёком детстве, обратил на тебя внимание, пролетая мимо и услышав чей-то крик.
      Кричали: «Эй, Ветер, не надо». Сначала я подумал, тот окрик предназначался мне, остановил свой бег, но быстро понял, что кричали в твою сторону. В тот момент ты меня удивил, заинтересовал, поэтому тебя запомнил, и с тех пор нередко прилетаю на тебя взглянуть. Так что многие события твоей жизни, и даже те, о которых ты давно забыл, хранятся в моей памяти.

      — Ты настоящий ветер? Как интересно. Ни разу не слышал, чтобы ветры могли говорить. Хорошо, если бы действительно оказалось так, как ты сказал. Было бы прикольно услышать рассказик о себе, коль помнишь меня с малолетства. А можно я устрою тебе небольшой экзамен на правдивость?

      — Ах, Гоша, конечно же ты слышал о ветрах, умеющих слышать и говорить. Пушкинский Елисей взывал с вопросом к ветру, и ветер ответил, указав ему дорогу к возлюбленной. Сантьяго у Коэльо тоже общался с ветром; ветер и ему помог решить проблемку. В природе нет ничего невозможного.
      С экзаменом согласен, если это только в моих силах, так как ветры не способны на волшебство, и мы связаны обетом молчания по многим пунктам. Мы видим, запоминаем, вмешиваемся, помогаем, созидаем или разрушаем, как по приказу шефа, которого для простого понимания назвал бы Богом ветров, так и по собственной инициативе, которую нам разрешено проявлять. Ну, давай, начинай свой экзамен.

      Я все больше проникался магией происходящего: в голове пульсировала мысль, «неужели правда?», но ум сопротивлялся, посмеиваясь и говоря «дурак ты Гоша». Увы, такова роль ума, всё подвергать сомнению.
      План экзамена возник моментально. Достав из сумки тряпичную шляпу от солнца, в которой был длиный шнурок, я подвязал её на перекладину под козырьком зонта. Достал тетрадь с кроссвордами, положив её в закрытом виде между ног. Можно было начинать.
      — Хорошо, ветер. Ты видел мои приготовления, и думаю, догадался о сути теста. Раскачай шляпу, придав ей амплитуду маятника, ровно шесть раз, и останови мгновенно. Открой тетрадь на предпоследней странице и удержи её. Думаю, с этим заданием ты справишься без осложнений. Я досчитаю до трех и ты начнешь. Согласен?

      — Согласен, нет ничего проще.

      Откинувшись на спинку лежака, стараясь унять возникшее волнение, остановив свой взгляд на шляпе, я неторопливо произнёс: один, два, три.
      Висевшая неподвижно шляпа пришла в движение, качнувшись по три раза в обе стороны, остановилась. Потом она вновь качнулась в стороны: в этот раз я насчитал шесть размахов, и снова качание было внезапно остановлено, как будто невидимой рукой. Тетрадь, лежавшая до этого неподвижно, вдруг зашелестела листаемыми страницами, оставшись открытой, и было ясно видно, что между общим количеством страниц и обложкой, оставался один лист. Предпоследний, причем это положение для тетради в целом неестесственно. Попробуйте сделать это сами, и вы поймёте, что без принудительного приминания корешка тетради, сама по себе она так оставаться не может, стремясь закрыться.
      Что говорить, впечатление было произведено. Ум молчал, прикусив язык. Я ощутил лишь бег стада мурашек по спине, не менее тяжёлых, чем стадо лошадей. Надо было что-то сказать.

      — Приветствую тебя, ветер. Прости мне недоверие. Надеюсь, в нашей встрече кроется некий смысл, пока непонятный, или ветра частенько открываются людям, вступая с ними в общение? Скажи, а кто кричал мне «ветер, не надо», и где это было? Знаешь ли ты о чём-то из моей жизни, о чём никто не знает?

      — Ещё раз привет, Гоша. Этого не слышно в моем голосе, но сейчас я улыбаюсь. Рад, что мы довольно быстро нашли общий язык. Я знаю о твоей способности мыслить невесомо, и склонности к авантюризму. Попытка контактов с людьми в современности случается крайне редко, и в общем, нам этого не рекомендуется делать, хотя бывают исключения.
      Ветрам не чужды чувства, и мы можем привязаться к некоторым местам на земле, или к некоторым людям. У нас с тобой совпали имена, и ты запомнился мне отчаянным поступком. Это был как раз тот случай, когда кричали «ветер, не надо».
Ты стоял в оконном проеме второго этажа строившегося дома, готовился к прыжку. Страх и сомнение читались на твоем лице, но несмотря на это, ты прыгнул вниз, с пятиметровой высоты, что для девятилетнего мальчишки является не совсем обычным поступком, а кричал тебе товарищ, наверное, испугавшийся за тебя.
      Не думай, что я знаю о тебе всё. Это не так. Время от времени я прилетаю на тебя взглянуть, с любой оказией, но постоянно находиться поблизости я не могу. Дела, понимаешь ли, у нас своя работа, свои планерки, и учёба в академии ветров, которую нельзя не посетить.
      Рискую предположить, что историей, о которой никто не знает, является случай с Варьванной.

      Я прифигел от сказанного ветром. Тут же вспомнил о том моменте, когда прыгал со второго этажа на стройке, и да, действительно, о случае с Варьванной, о раздирающем чувстве стыда и одновременно невероятном состоянии незнакомой мне сладости, моменте, пережитом тогда и навсегда запомнившемся, я не рассказывал никогда и никому.
      — Ты проницателен. Я вспомнил. Слушай ветер, а ведь несколько минут назад ты сказал, что не можешь быть в закрытом помещении, а как же ты узнал о Варьванне, если мы с ней были в комнате дома?

      — Был теплый день, и окна были нараспашку. Тогда я просто превратился в легкий сквознячок, и наблюдал, устроившись на абажуре.

      — Так, так. Подглядывал. Хорошенькое развлечение. Хм, классно быть, наверное, на самом деле ветром, заглядывать куда захочешь, оставшись при этом невидимым и безнаказанным. Ещё бы и на камеру снимать. Мог бы шепнуть мне тогда словечко в ухо. Кстати, а как ты говоришь?

      — Смеюсь. В тот момент ты ничего не слышал, да и условий для передачи понятных тебе звуков не было. Если ты посмотришь сейчас вверх, то увидишь, что крыша зонтика, под которым ты лежишь, сделана из множества тонких стеблей тростника, плотно соединённых вместе. Их здесь несколько тысяч, и пропуская через них мое дыхание, я умею модулировать звуки, превращая их в подобие человеческой речи. Стебельки служат своеобразными голосовыми связками, и пожалуй, это единственная возможность для ясного общения.
      Я пробовал говорить с тобой через березу, растущую под твоим окном, посредством шевеления листочков, но ты не обратил на звук внимания, что вполне понятно. Посредством этого зонта я несколько раз, тренируясь и выбирая нужные места для продувания, говорил людям «привет», и видел, как они в ужасе отсюда убегали. Молодые, пожилые, мужчины, женщины, все реагировали одинаково; лишь ты единственный остался, поверив. Благодарю.

      — Ах ветер, не стоит благодарности. Множество раз был свидетелем необъяснимому, так что в глубине души я был готов. Понятно, вначале возникает скепсис, и хорошо, если удается его победить. Мир был бы пресным и безвкусным, если бы не существовало тайн, или неподдающихся пониманию явлений, или загадочных существ.
      Ты показал мне, что реальность может превзойти фантазии и ожидания — вот только расскажи я о нашей встрече другим, даже людям хорошо знакомым, никто мне так и не поверит. Знаешь ли, мистика придает вкус жизни, но на неё приятнее смотреть с безопасного расстояния, лучше всего, по телевизору, в «битве экстрасенсов».

      — Наверное, ты прав, Гоша. Мне трудно оценить мир человека, в силу разности понятий сути, и разности менталитетов. Люди могут говорить: «Мы летим в бездну, надо что-то изменить», — но ничего не делают, из-за разобщенности, непонимания, гордыни. Люди ждут контакт с инопланетным разумом, но не замечают цивилизацию, более разумную и миролюбивую, которая сосуществует с ними на земле.
      В мире людей главенствует обман, помноженный на обман. Ложь в третьей степени. Реальность скрывается, история переписывается по многу раз, внушается корыстолюбие, стремление к деньгам. В школах не учат, в лечебницах не лечат. Добро дискредитируется, а злые люди носят маску показной добродетели. Всё новые и новые законы, изобретаемые правительствами, ничего не изменяют. Законы истинного мироздания, законы мышления и веры от людей скрываются, под фальшивым лозунгом «материя первична». Опаснейшее заблуждение.
      Ну всё, меня понесло, останавлюсь. Я хоть приучен к спокойствию и беспристрастной наблюдательности, но понятие справедливости не чуждо и ветрам. Справедливость на земле претерпела метаморфозу, превратившись в утопию, но я знаю - существует справедливость высшая, в конечном счёте, всегда торжествующая. По этой аналогии есть любовь высшая, к которой не прилипнет грязь, и разум высший, не позволяющий себя оспорить. Не утомил ли я тебя своей тирадой, Гоша?

      — Нет, не утомил, словоохотливый ветер. В этом смысле мы с тобой единомышленники, и мне тоже было бы что сказать, да ты и сам всё знаешь. Ты мог бы стать мне добрым другом, с которым можно поболтать о том, о сём, без риска остаться непонятым. У меня нет друзей, а лишь подружки, которым, впрочем, я тоже не могу открыться.
      Что скажешь ты по поводу моих знакомств, которым я со страстью отдаюсь? Морально ли в наше время иметь гарем из сотни женщин? А есть ли у тебя своя ветриха?

      — Ну что сказать тебе. У небесных созданий нет принадлежности к тому или иному полу. Ветры, как и ангелы, существа андрогинные, с одним небольшим нюансом. Андрогинность подразумевает в себе наличие мужских и женских признаков одновременно, у нас же они отсутствуют совсем. Мы абсолютно нейтральны, но устроены так, что можем понять особенности как мужского характера, так и женского. О нас всегда говорят в мужском роде, так что возьмём за основу, что ветрих не бывает.
      Морально ли иметь гарем? Что-то я не припомню, чтобы наличие гарема кем-то, когда-то осуждалось. Они были всегда. Вспомни мудрого Соломона, величайшего из царей древности. У него было семьсот жён и триста наложниц. Существуют гаремы и сегодня, и их больше, чем себе может представить обыватель.
      Что есть гарем? В основном, у всех рисуется картина: султан, множество женщин, живуших в одном месте, куда он приходит как законный хозяин, выбирает одну, с ней уединяется, и так далее. Классическое представление, имеющее место быть. Время идёт, всё видоизменяется, и сегодня необязательно быть денежным мешком, чтобы иметь много женщин, а суть «гарема» заключается именно в этом - иметь большой выбор. Любой желающий, зайдя в бордель, может представить себя султаном; его выбор с покорным согласием будут ожидать десятки женщин на любой вкус. Множество популярных актёров, музыкантов, хвастаются тем, что спали с пятьюстами, тысячей, а то и более, женщинами. Хулио Иглезиасу приписывают две тысячи любовных приключений, и он этого не опровергает. Поэты и художники признаются в потребности появления все новых муз, подстегивающих их творческую фантазию.
      Итак. Суть современного «гарема» определяет некоторое количество женщин и наличие возможности с ними уединиться, при условии доброй воли обеих сторон. В общем и целом, в моем понимании нет ничего «такого», на что, в понятии «гарем»,  можно было бы навесить ярлык негативности.  Когда возникает обоюдная симпатия,  доверие между женщиной и мужчиной, один на один; когда интимность расцветает сама по себе, тихо и без вымогательств, тогда это морально, Гоша. Не терзай себя напрасными упрёками.

      — Тебя приятно слушать, ветер. Простая мудрость сквозит в твоих словах. Всё согласуется с моими убеждениями. Несколько раз меня пытались втянуть в дискуссию об «ущербности поведения Казановы», но такие люди как я, с устоявшимися взглядами и наученные собственным опытом, всегда остаются на своей позиции. Если я спрошу на улице любую женщину, кто ей придется больше по душе в постели — мужчина, знавший в жизни лишь одну, свою бывшую супругу, или Казанова, накопивший мастерство любовного искусства с большим количеством подруг? — то я уверен, любая скажет — Казанова.
      Живописец становится Художником тогда, когда создаст несколько сотен вдумчивых картин, вкладывая в каждую кусочек сердца. При этом, правда, он должен выставлять свои труды на всеобщее обозрение. Мой следущий вопрос к тебе, о мудрый ветер, и снова он из области «морали».
      Имеет ли право «Казанова» рассказывать в литературных картинках о своих похождениях? Я всегда остерегаюсь об этом говорить открыто, не желая ненароком получить «по морде чайником». Тема сексуальности хоть интересна и важна, но откровение на публику таит в себе задатки неискренности, да и собственно сама интимная суть может исказиться, как в изложении её, так и в восприятии другими. 

      — Хитёр ты Гоша, и лукавишь, задавая свой вопрос, как будто сам не знаешь имен людей, эротику воспевших. Ну-ка, припомни парочку, как старых, так и современных. Мне кажется, ответ появится сам по себе.

      — Хорошо, я не большой знаток таких писателей. Читал Бокаччо в юности, и классика, конечно, де Мопассана. Маркиз де Сад писал об этом, но мне он неизвестен. Из современных люблю читать любовную лирику. Эдуард Асадов, Петр Давыдов.
      Кстати, однажды на Мамбе, в одном из дневников, я повстречал веселую Оксану Павловну, из Санкт-Петербурга, написавшую книгу «Приключения Пышки на сайте знакомств». По моему, очень талантливо, и очень остроумно. По ходу написания книги она выставляла готовые главы у себя в дневнике, обращаясь, в основном к женщинам, делиться всем интересным, что с ними происходило на сайте. Их откровения читались мною с не меньшим интересом, чем написанное самой Оксаной Новак. Однако, как есть различие между эротикой и порнографией, так есть разница в рассказах, где один автор ажурными полунамёками, пастельными тонами рисует картину страсти; другой же не жалея ярких красок, жирными мазками обозначает чувственность открыто, с подробными деталями любовного таинства.
      В нашем окружении есть много лицемеров, вслух порно порицающих, а вечером, когда никто не видит, часами просиживающих на порносайтах. Сам лично никогда этого не скрывал, считая, что так называемое порно — лишь отражение действительности.
      Как видишь, вопрос остался без ответа. Повторюсь. Морально ли писать о том, что в самом деле происходит в спальне, и как ведут себя два обнаженных тела, открывшихся друг другу?

      — Отвечу. Я просто ветер, хоть и немало повидавший. Не стану изображать из себя мудреца, давая совет, не видя в этом смысла. Никто не слушает советов, а если хочешь что-то знать, то просто сделай. В теоретизировании нет никакого толка, хотя с «теории» всё начинается. Если у тебя есть задумка, план, теория, то воплоти её, в рассказ, к примеру, а будущее покажет результат. Пробуй, пиши, и необязательно о неприкрытом сексе, хотя и он достоин пристального внимания, как весомая часть жизни человека.
      На этом месте, Гоша, я должен распрощаться. Шеф будет дуться, узнав о штиле на моем участке. Движение воздушного пространства острова должно иметь круговорот. Ловушка для ветров должна крутиться, пылающим телам подарена прохлада, волна приведена в движение, надуты паруса катамаранов. Завтра, примерно в то же время, мы можем снова встретиться, на этом самом месте. Твой отпуск близится к концу, не так ли?

      — Да, ветер, домой я отбываю послезавтра. Уже скучаю по работе, вернее, не столько по работе, как по упорядоченности дня. Устал за эти десять дней от вялотекущести момента. Не представляю, что буду делать, когда придет однажды время выхода на пенсию. Даст Бог, буду здоров, а если повезёт, и многократным дедом. Буду рассказывать внучатам о тебе, они то точно мне поверят.
      Был очень рад свести с тобой знакомство, благодарю, и буду же конечно, бесконечно рад, с тобой «услышаться» ещё раз. Нет, лучше, много, много раз. Как в трудные моменты жизни, так и просто поболтать. Ты даришь равновесие душе и освежаешь мысли. До завтра, ветер, я буду в полдень здесь, вот только бы лежак остался незанятым. Пока, пока.