Юрий Пахомов. Прощай, Рузовка! гл. 1

Виталий Бердышев
           Моим однокашникам по Военно-медицинской академии.
                Тем, кто жив и кого уже нет с нами.


1

Многие считали, что на втором курсе будет легче. Второй курс все-таки – привыкли, пообтерлись. Да и жить нам предстояло не в полуподвальном помещении бывшей Обуховской больницы, а в Рузовской казарме. И почему-то это обстоятельство  рождало в юных душах особую надежду.

Казарма, как нетрудно догадаться, называлась так, потому что стояла на улице Рузовской. Тем, кто подзабыл Петербург, напомню: сразу за Витебским вокзалом на Загородный проспект, стекающий вниз от центра, выплескиваются несколько улиц, названных в честь городов русских, – Рузовская, Можайская, Верейская, Подольская, Серпуховская, Бронницкая. В стародавние времена на них размещались роты его Императорского Величества лейб-гвардии Семеновского полка. Если сложить начальные буквы названий этих улиц, то выходило: «Разве можно верить пустым словам балерины?» Только лихой лейб-гвардеец, оставленный возлюбленной, мог создать такой печальный акростих. Некоторые исследователи утверждают, что вместо «балерины» воины чаще всего использовали более крепкое словцо. Вот в таком историческом месте нам теперь и суждено было жить.

 А отпускники все прибывали и прибывали. Возмужавшие, загорелые, с двумя серебристыми галочками на  левых рукавах белых форменок, на погонах посверкивали якорьки, нередко не те, что выдавали баталеры, а неуставные, заказанные в мастерских. Стояло начало сентября, гроздья ягод боярышника свисали с колючих ветвей, в парке академического городка кое-где проступала желтизна, пахло сырыми дровами и «Тройным» одеколоном – запах накатывал из парикмахерской, где орудовал доктор парикмахерских наук Макс.

Ребята, свалив рюкзаки и чемоданы в кучу, разбрелись по парку. На скамейках у памятника Пирогову сбилась стайка курсачей:  Вилли Цовбун, Женя Журавлев – Джага, Толя Соловьев, Ваня Паленый, Витя Родин, Толя Брюховецкий. В центре - Славка Филипцев по прозвищу Конь, кликуху ему прилепили за успехи в беге на длинные дистанции, соревноваться с ним мог только чемпион Олимпийских игр Куц да еще Витька Шостак. Филипцев помахал мне бескозыркой и крикнул:
– Юрец, подгребай!
Славке очень подходило прозвище, он и в самом деле был  похож на коня и одновременно на итальянского актера Фернанделя. Начальник кафедры анатомии профессор Годинов как-то сказал ему:
– Вы избрали не ту профессию, Филипцев. Из вас получился бы блестящий актер.
Славка скорчил уморительную рожицу:
– Герой-любовник?
– Берите выше – комик. Редкостный дар. Героя-любовника может сыграть и мой шалопай, – профессор вздохнул.

Его сын Руслан учился на нашем курсе. У нас вообще было много отпрысков академической профессуры и высокого начальства. Отец Ярослава Караганова – вице-адмирал, начальник управления в Москве, Виктор Подолян – сын заместителя начальника академии по научной работе, Сашка Нецветаев – сын начальника кафедры физкультуры и спорта и так далее. Всех перешиб Эдик Новиков  – его отец занимал должность заместителя начальника Тыла Вооруженных Сил, появление бонзы столь высокого ранга всегда вызывало у академического начальства панику. Генерал ходил по кубрикам, хмуро заглядывал в тумбочки, а его порученец измерял линейкой расстояние между койками. Посещение высочайшего папаши  неизменно заканчивалось указанием начальнику курса: наказать сына за… Повод всегда находился. Деньги на карманные расходы Эдик получал тайком, от матери. Отец считал это баловством. Основная же масса – безотцовщина, бедолаги из провинции и блокадного Ленинграда.

Догорало питерское бабье лето. Я прислушивался к разговорам товарищей, а сам был еще там, в нашем краснодарском дворике, где пряно пахли петуньи и ночная красавица, а в сумраке светились беленные известью печки, на которых соседи готовили летом еду. Как приятно было сидеть на скамейке, чувствуя спиной теплоту кирпичного дома. На крыльцо выходила тетя Маня и, вытерев руки о фартук, звала: «Иди ужинать, моряк, красивый сам собою». Во мне еще жило ощущение простора, что открывался с высокого берега Кубани: зеленое болотистое заречье, а за ним у слоистого горизонта проступали синие горы. Могучая река, стиснутая берегами, стремительно несла желтые воды, закручиваясь в водоворотах и всплескиваясь на перекатах. Отсюда, с высоты, лодка черкеса-перевозчика выглядела маленькой, хрупкой, и, хотя перевозчик напряженно греб, казалось, что плоскодонка стоит на месте. Утонувшие в садах белые домики Дубинки, высохшая за лето старица Кубани – «первуха», ощущение свободы…

Мне не верилось, что на втором курсе будет легче, что-то подсказывало, что нас ждут большие перемены. Первый курс я одолел легко, не смутили меня и лагерные сборы, я был хорошо подготовлен физически, окончил двухгодичную школу бокса при юношеской спортивной школе, выиграл  первенство академии, был включен в сборную и на Всесоюзном первенстве Высших военно-морских учебных заведений дошел до финала. Спортсмены в академии пользовались льготами. В городе я бывал чаще других: тренировки, сборы. Курс подобрался спортивный. Особенно выделялись ленинградцы и москвичи. Еще во время лагерных сборов в Приветнинском сложилась крепкая волейбольная команда во главе с Борисом Хадкевичем, мастером спорта, членом молодежной сборной страны. Немало было и спортсменов-разрядников по другим видам спорта: самбистов, боксеров, фехтовальщиков, легкоатлетов, штангистов. Неудивительно, что на первенстве академии наши волейболисты и боксеры разгромили команды старшекурсников, заняв первые места. Острословы окрестили нашу академию Военно-морская марафонская. И с учебой у меня все шло гладко. Что-то будет на втором курсе?

Фото из Интернета.

Продолжение следует.