Путь ворона (Виктор Петроченко) / Проза.ру

            1

      Уйти – решительно и бесповоротно. Он сможет сделать это. Рюкзак, спальник, консервы, хлеб, вода, деньги – ничего не забыть, всё быстро уложить. Лишь смс-ка матери: «мама, ухожу в путешествие, возможно, навсегда». Всё – мобильник оставлять дома. Свободу, свободу обрести. Отсекать прошлое, сжигать мосты. Ничто не должно его связывать с этим миром. Никогда.
      Маршрутка, электричка, пересадка ещё на одну – всего три часа хода – и вот он, безлюдный полустанок, и вот они, милые горы, уже открыли объятия и ждут.
      Что ему этот дом, и что его предки – не было никаких обоюдных чувств и общих интересов. Он только повязан кругом, и должен всем. Друзей у него не было – ни одного. Он никого вроде не отталкивал, но ни кого и не привлекал. Был одиночка, а потому беззащитен. Шпана постоянно третировала его. И девчонки тоже не было у него. В классе он существовал посторонним и ненужным. А всё оттого, что мечтатель. Только мечтать, фантазировать умел!
      Вот знакомый качающийся мостик через шумящую реку. Вот тропа, ныряющая в лес. И наконец-таки долгожданная тишина и отрешённость. Для одиночника – настоящая обитель. Нет ни дорог, ни посёлков – ничего и никого. Лишь полузаросшие тропы, нехоженые много лет.
      А теперь – как можно глубже в лес. Завтра он сделает шалаш, а после лук и стрелы. Обживётся немного – и пойдёт дальше на восток. Отныне ему не угрожает никто, он никому не должен ничего. Теперь он странник – будет ходить из мира в мир.

      Этот пришелец сам выпал к Ярославу.
      Ворон всегда имел взгляд на землю с высоты, а на людей и зверей смотрел, как на существ иной породы, не ведавших жизни в небесах.. Но, пребывая в образе птицы небесной и зоркой, знал много что про зверей и про людей. Знал, что люди, как существа приземлённые, во многом уступали ему в мировоззрениях своих. Изредка прилетая в города, ворон довольно быстро изучил их язык, мышление, и образ жизни. Знал и немало тайн людей. Знание таких тайн люди называли магией, но ворон так не считал. Всё вытекало из его, вороньего, естества – он жил в объёмном мире, в отличие от людей, обитавших в плоскости земли, поэтому видел гораздо далее, и знал гораздо более людей. Мало того, объём пространства открывал ему объём времён – он видел и прошлое, и будущее на много лет вперёд.
      Однако тот день он прозевал. Орёл намеренно пересёк его тропу, и ворону некогда было рассуждать над этой тайной. Хищник появился внезапно и напал, не церемонясь, и ворон, защищая жизнь свою, схватился с орлом, птицей не столь разумной, но сильнее его во много раз. Ни хитрость ворона, ни его разумные мысли, даже близость к небу, не смогли ему помочь. Острый, как ятаган, клюв, и длинные, как кинжалы когти, почти решили исход дела.
         Но кто-то вмешался в поединок. Почти бесшумно мелькнула стрела, и орёл с перебитым крылом круто ушёл вниз. А ворон, истекая кровью, стал медленно планировать на землю. Падая, истерзанная птица успела заметить, что к нему, по чаще леса пробираются его убийцы – лиса с одной стороны, и волк с другой. Только смерти можно было ждать от леса. И он приготовился принять её достойно.
      Но тот, кто спас его в небе, защитил и на земле. Подкрадывающаяся лиса вдруг взвизгнула от досады, и вместо последнего броска, кинулась обратно. А к нему из-за деревьев вышел человек – самый хитрый и сильный из зверей. Человек был вооружён луком, перекинутым через плечо.
      Ворон знал, человек – существо абсурдное: порой логичное, порой не предсказуемое, порой добродушное, порой жестокое сверх меры. Но этот спаситель словно был из другой породы, и сразу начал его удивлять.
      Человек присел перед раненой птицей. Он стал говорил ворону нежные слова, он был ласков и не хитёр – и умная птица оценила это. «Воронушко, воронушко, не бойся, – приговаривал человек, – я пришёл тебе помочь». Даже если бы ворон не знал языка человека, он почувствовал бы в них доброту. Когда рука человека коснулась его тела – он уже знал, что это спасавшая рука. Ворон спокойно смотрел, что делал человек. И вдруг их взгляды встретились, пересеклись. И всё – как два необыкновенных существа, они разгадали друг друга – и слились.
      – Теперь я твой должник, а если хочешь, буду верным другом, – неожиданно произнёс ворон на человечьем языке.
   Человек оторопел. Это были слова не имитирующие, а от смысла
      – Другом? – удивлённо спросил он. – У меня никогда не было друзей. А ты будешь другом верным? Ты сможешь мне помочь? Ведь столько видно с высоты! Хочешь, я буду звать тебя Верный? А моё имя Ярослав.
      Затем человек взял тяжёлую птицу и понёс к себе. Недалеко у него оказался шалаш, огонь и пища. Своим проницательным умом и интуицией, ворон далее проникал в спасителя своего: это был юноша лет 16, и он почему-то ушёл от себе подобных. Всё время он тренировался стрельбе из лука. К чему-то серьёзному готовил себя этот человек.
      Понял ворон, что истечение времён и случаев их дальше вместе поведёт. Видел не раз он со своей высоты – есть миры иные. Одни из них заколдованные, они ожидали спасателей своих. И были миры, зовущие своих героев. Он же, как птица магическая, знал, как туда пройти.
      Друзьями, по естественному истечению вещей, стали эти существа. И однажды Верный спросил своего друга
         – Куда мы пойдём дальше, Ярослав?
         – Выше в горы, где будем совсем свободны от людей, – отвечал наземный друг.
      Верный покачал головой:
         – На этой планете люди проникли в каждый уголок. И истинная свобода невозможна на Земле. Но я знаю путь в иной портал.
         – А как нам пройти туда, как мне сыграть в твою игру? – загорелся Ярослав
         – Очень просто: стоит лишь вообразить и захотеть. По истине, и не лукавя.

            2

      Воистину, обыкновенным оказалось это волшебство. Всего лишь взмах крыльев – и вороний крик. И иная планета приняла их обоих. Ярослав обнаружил себя в пустыне неведомой ему. Вдали горели огни чужого мира.
         – Вот целая планета для тебя, твори здесь царствие своё, – сидя на плече, говорила ему магическая птица. – В плоть возведи свои слова. Но начинать придётся с состояния раба. Свободу истинную возможно взять лишь самому.
         – Это значит, мне для начала обнажиться в слове раб? И это значит, путь мой будет тернист… и на крови? – догадался Ярослав.
         – По краю истины пройдёшь, иначе всё будет не правда, не твоё. Каждую боль в себя возьмёшь, каждую смерть примешь, в каждую бездну заглянешь, – вещал ворон другу своему. – Только так сможешь выйти из раба.

      Пальцы, ломая ногти, выворачивали куски земли.
      – Кому попадётся камень, передавайте в кучу.
      Пальцы рук были в лихорадке. Камни передавались по цепочке в темноте, на ощупь. Руки, касаясь, передавали трепет тел. Неужели это будет? И мы все, три тысячи окрылённых, ринемся наверх?!
      – Утро, Вождь. Первые лучи Белого Светила – нам пора.
      – Сигнал, трубач!
      Раздался резкий и сильный звук трубы. Они вздрогнули – все. Мир делился отныне на прошлое и теперь. Во время ушедшее им уже пути не иметь.
      Рабы с воплями высыпали из бараков, и Вождь посылал им руку вслед. Он бросал их своей рукой вперёд, на штурм, и он же был в каждом из бегущих. Рабы летели вперёд – полуголые, в грязном тряпье, с самодельными копьями и дротиками в руках. Они уходили в завесу пыли, как в ничто – а он играл в каждого из них.
      Деревянные стены в два человеческих роста высотой огромным кольцом опоясывали резервацию рабов. Десять сторожевых башен возвышались ещё на две таких стены.
Рабы, работавшие в этой зоне на подземных рудниках, три месяца в глубочайшей тайне, готовились к восстанию. И вот, вытащив из тайников самодельные луки, копья и пращи, они бросились на штурм.
      Из первой цепи до стены не добежал никто. Сначала посыпались редкие стрелы приходящих в себя охранников. Но стрелы пошли гуще, залпами. И уже первые ряды бежавших кричали «назад!», и уже кричали из вторых рядов, третьих, и уже бежали одни назад, а другие ещё вперёд, и наконец вся масса штурмовавших попятилась к баракам.
   – Ложись, отползай! – кричал им Вождь. – Лучники, прикрывай! Медлить нельзя, нельзя!
   Первые стрелы уже поразили его, первые смерти он уже приял.
   И снова задрожала земля от сотен деревянных колодок, и снова стена пыли поглотила картину битвы, и уже палило взошедшее солнце, а тучи стрел помогали наступавшим.
   Разверзлась перед рабами высота – и в миг единый они превратились в улетающих людей.
   Они когда-то ворвались в эту жизнь. И смерть, трупы, вопли, кровь были у них уже давно. В каком-то сверх реальном мире они были, там, где могли быть не рабами, не чувствовать, не жить, а стать убитыми, немыми. И в тоже время прослыть живыми, кричащими, с запёкшейся кровью на губах. Так Кто и Что они были в этом мире?
   Человек бежал, бросив руки ввысь. С неба навстречу летела стая стрел. Вдруг что-то хищное блеснуло перед ним. Прочь – от меня прочь. Странно, откуда у меня на груди большое и белое перо? И отвесная стена обрывала его мир.
   Все двести человек штурмового отряда, бросившиеся во вторую атаку, были тоже мертвы. Подбежав вплотную к стене, они забросали охранников дротиками и камнями, пока те их расстреливали в упор. Но они сделали своё дело, умерев для живых. А для себя они остались в этом броске на взлёте. А живые меж тем уходили далее вперёд, и всё более пространства и времени отделяло их от мёртвых. Живые шли от мертвецов, которым уже не нужно было ничего.

      Верный меж тем делал круги над лагерем. Отсюда он казался лишь чёрной точкой, и никто с земли на него внимания не обращал. Следил за ним только Ярослав. Однако вскоре ворон резко спланировал вниз. И Ярослав, он же Вождь, первым заметил это.
      – Западная стена! – воскликнул Ворон. – Слабое место там!
      Тотчас атака была скорректирована и яростная масса рабов бросилась к западной стене. И точно – лишь редкие стрелы встретили бегущих.
      Загудел от кровавой тяжести день. Тучи пыли, вспыхивающие снопы стрел, взлетающие копья, сжатые руки, яростные лица – страшная цивилизация жила по когда-то ей установленным законам. Что это были за законы, и куда они вели людей? Во что должна была обернуться сущность людей, не обречены ли они были на неправедность вселенского масштаба, по фатальному для них естеству?


            3

      Он вживался в их образы, он реально хотел сражался вместе с ними. Все они были в одном слове – раб.
      Самый первый из них уже взбирался по вьющейся змеёй верёвке – последний рывок, и он был на стене. А враг его уже бежал навстречу, вынимая из ножен меч – в длиной кольчуге, и в шлеме, замуровавшем голову его. Взгляд охранника приговаривал полуголого беспрекословно – сейчас ты умрёшь, презренный раб! Но раб закричал в ответ, волосы поднялись на его затылке – нечего было терять ему, кроме жизни своей, но и её он готов был отдать ради мгновения свободы.
      И заплясал кончик тяжёлого меча. Они кружились, один против другого, расставив ноги и выискивая у противника слабину. Один с мечом, другой со своей правдой, и каждый ждал, когда дрогнет оружие другого.
      И показалось охраннику – ему лишь показалось, собственный страх породил иллюзию – и быстро и ловко взмахнул он стальным клинком. Но больше спокойствия было у раба. Он опередил меч. Яростный вскрик, молниеносный бросок – и снова всё было на своих местах. И ещё сильнее задрожал меч, и закричал, смешно скривив гримасу ярости, охранник.
      Но страх предсмертный увидал за этой гримасой раб. И тут же прервалась проклятая жизнь охранника, и был он просто убит, сам того не зная. В чудовищном, неестественном прыжке бросилось тело у раба, и два пальца его ударили охраннику в глаза. За всех униженных и убитых, за неправедную рабскую печать, за всё, что было заклято и не отомщено – он наконец пришёл и разрешил. И то, что было вне раба, и то, что казалось есть превосходяще навсегда, вдруг стало безвозвратно ничтожнее, чем он. Но раб не чувствовал ничего – огонь иной страсти – хотя эта значимость, этот смысл были только для него. Он был уже вне этого трупа, и признавал жизнь безусловно, и абсолютно не верил в слово «смерть». Он успел выхватить из безвольных рук меч, и побежал догонять живых.

      Дрогнули охранники – стали бежать, падать, умирать. Впервые к рабам выплыл парадоксальный смысл: тысячи лет кто-то безусловно стоял над ними, ими повелевал, их уничтожал – и вдруг этот кто-то оказался слабее их, ничтожней их, мертвее их.

      Белое солнце выходило в зенит, когда Стена была взята и остатки охранников бежали прочь. Главное солнце плавило небосвод, и тот проливался огненным потоком на людей. И только они, в каком-то непонятном смысле, могли существовать в этом выжженном от всего живого мире.
      Чёрно-кровавый шар-отец, тяжело ступал вслед за быстрой дочерью своей. Грозен и мрачен был лик его. Он не гневался, не судил, не одобрял. Но цветом своим всё разъяснял. Длинные чёрные тени побежали от людей, кровавым цветом облило их лица и тела. Замерла в мистическом, до ужаса, благоговении природа. Замерли сердца людей, ощущая громадный смысл мира и свою вину за содеянное в нём.
      Освобождённые рабы рассеивались в пустыню. Один Вождь оставался в лагере. Он ждал, что скажет его друг. Ворон меж тем кружил в высоте, пока не вещая ничего. И вдруг – чудо из чудес! Неизвестно откуда, прямо к нему вылетел чёрный дилижанс. Два могучих коня несли тяжёлую колесницу. Ярослав тотчас бросился наперерез, хватая лошадей за узду, и останавливая их. Когда он открыл дверцу дилижанса, то увидал, что тот был пуст. Однако, Ворон уже кричал, пролетая на бреющем над ним: «Смотри в пустыню! Это ещё не свобода, Ярослав!»
      И Ярослав увидал: чёрная колеблющаяся цепь появилась издали. Были видны уже их лица, руки. Они словно летели вместе с копьями, выставленными щетиною вперёд.
      Й-о-ох! Кони, почувствовав вожжи, рванули, выскочив из-за стены. Кони охранников инстинктивно бросились в стороны, разбрасывая всадников своих. Охранники кричали и стреляли туда, где уже не было колесницы.
      Огрызаясь стрелами, дилижанс, уходил в пустыню. Сильные кони уносили прорывавшегося в свободный мир. Пустыня летела встречным вихрем – колючая пыль хлестала по лицу. А кони рвали клочья пены и с рёвом, тяжёлым топотом, уносили дилижанс в пустыню. Он был о железных колёсах, с дубовым корпусом, не проницаемым для стрел.
      Четыре охранника преследовали уходящий в пустыню дилижанс. Что им нужно было, этим людям-машинам? Неужели не знали они, как затрепетала душа у беглеца? Не было выгоды от поимки его ни для кого. Они это делали для себя… Для кого? Удовлетворить свои ничтожные чувства, усладить свой охотничий инстинкт? Не было у них своих чувств, выхолощены были их инстинкты. Четверо отупевших истукана, действующих по команде такого же невежы и тупицы, как они – вот кто думал, что он – истина вселенной. Но разве не глупую шутку придумало небо звёзд?
      Белое солнце ушло на покой, и кровавое солнце-отец оставалось на царствие своё.
      Ярослав быстро сразил первого всадника из четырёх. В дикой тряске, задав коням темп, он сумел найти единственную связь: первая же стрела, ведомая яростью его, мгновенной нитью связала две мчащиеся точки. Всадник взмахнул руками, и упруго упал в пыль.
      Ярость свободного ждала других. И снова, случайность, одна на миллиард, повторилась ещё раз. И этот также в безнадёжье взмахнул руками, и уже не человек, ударился о землю – всё!
      Под третьим он убил коня. Полетел через шею коня и размозжил себе голову неугомонный ловчий. И даже когда летел и видел смерть, всё та же оставалась прямая шея и надменный вид. Казалось, и смерть не подвластна над поступью этих машин.
      Но последний охранник оказался бесчувственен к стрелам беглеца. И тогда он, Ярослав Головнин, понял, что один вышел лицом к лицу со злом. Лишь от него теперь зависело, быть им всем, бросившим вызов, во Вселенной, либо свобода их, само их бытие будут поруганы безвозмездно, навсегда.
      Он, круто разворачивая, остановил колесницу, и спрыгнул с одним луком и стрелой. Последний всадник по-прежнему мчался на него. Казалось, что ему этот мальчишка внизу, его можно растоптать не в счёт.
      Он наложил стрелу и взвёл тугой лук. Силой воображения и воли он опять протянул между собой и целью связь, поднял лук, почти воочию увидав траекторию полёта, и пустил одинокую стрелу.
      Ярослав увидел, как всадник упал, и остался неподвижен. Он спокойно, всё ещё держа свой организм в стальной узде, повернулся, сел в дилижанс, и продолжил путь.
      Вдруг Ярослав ощутил, какой он одинокий и сильный в этом мире. Ему высветилось, что вся пустыня – это чернь бесконечная, и его занесла сюда его же неистовая игра. И он, человек, наконец предрешил все законы мира. Он победил сильнейших и теперь был вправе указывать свой путь. Всё более наливаясь восторгом ото звёзд, он нёсся по пустыне – торжествуя, крича, и ужасаясь. Он был так страшно силён, как не может, не должен человек!

            4

      В пустыне, возле костра сидели два друга, человек и птица, когда кто-то бесшумно вынырнул из темноты. И Верный почему-то не среагировал на незнакомца.
      Странное ощущение было у Ярослава. Ни испуга, ни удивления – что-то предопределённое свершилось, тяжёлая задача была решена, и найден блистательный ответ. Перед ним возник человек такого же статуса, что и он, такого же ранга странности, хотя возрастом и отличный от него – довольно старый человек. Одет незнакомец был обыкновенно, как и Ярослав, в одеяния раба – простая рубаха и штаны, но самое главное, что делало картину, вне рамок реализма, была случайность и необыкновенность. Старик тоже увидел странность и своеобразность: на плече у юноши сидела большая чёрная птица. Она сидела спокойно и как-то по цепкому смотрела на него. Птица пронзала взглядом старика и изучала, и в то же время, знала такт – не унижала его, и явно предлагала приемлемый контакт.
      Всего секунду-две длилась эта сцена взаимных взглядов – и далее пошла обыкновенность. Неожиданный гость представился весьма просто: «Зови меня Ленкон».
      Ярослав всего раз взглянул на незнакомца, и тут же разгадал: он был из свободных людей, но был отвержен от них, как когда-то сам Ярослав. Состарившийся ребёнок – вот наиболее точный образ был у странника ночного.
      Ярослав сказал своё имя, и разговор получился сразу. Ворон меж тем слетел с плеча Ярослава, и сел рядом с ним, как полноправный член общества. Видно было, что он внимательно слушает разговор людей.
      – Я промахнулся, Ярослав, – сразу доверившись, исповедовался Ленкон. – Я пролетел мимо жизни. Ни-че-го. Всё миновало меня – великие открытия, грандиозные путешествия, свершения, творения, прорывы – всё промчалось мимо. А всё оттого, что был свободен, но в образе раба. Я сам себе оказался раб. И мне недосуг было выйти из него. И вот под конец своей игры я убежал в пустыню, чтобы просто умереть. Ибо не знаю я далее, куда мне идти, да и зачем ещё идти.
      – Мне это ведомо, Ленкон, – сказал на это Ярослав. – И я хочу вырваться из того же круга. Из рабской личины выйти… и свободным ринуться к звёздам – навсегда.
      – Я понимаю тебя, мой мальчик, – говорил ему Ленкон. – Люди издревле бросают вызов. Тайны таятся в них самих и вокруг, но люди созданы для активного вмешательства в этот мир. Когда-то всё началось: походы великих завоевателей, эпоха Великих Экспедиций, эпоха Великого Прорыва. Где каждый должен был бросить вызов, ибо жизнь проходила мимо, и человек с ней мог разминуться навсегда.
      – Мы тоже пойдём путём Великого Прорыва. Можем вместе пойти, а друг Верный нам укажет путь – предлагал Ярослав Ленкону
      – Но куда нас твоя чёрная птица поведёт? – спрашивал старик,
      – Ворон мой – пришелец из небес, – отвечал юноша ему. – Мы, люди, порождение плоского мира, а он видит мир во всех измерениях его. Отсюда его возможности, скрытые от нас. Он с высоты прокладывает мне путь.
      Вдруг Ворон каркнул, и так осмысленно, что Ленкон вздрогнул. Явно это была не простая птица.
      – Что он сказал? – спросил старик.
      – «Я вас поведу, но мечом прорубать тропу придётся вам», – вот что сказал на вороньем верный друг. Завтра он многое что покажет и расскажет нам с тобой.

      Мальчишка, лет 12 вышел из пустыни звёзд и подошёл к собеседникам двоим.
      – Я знаю, кто вы. Ты – беглец от самого себя и хочешь мир очистить от безумий. А ты – старик, в последнем странствии своём. Хочешь быть вне людей, а ищешь себя среди людей. Однако, весь мир ополчился ныне против беглецов, вся ложь восстала и трубит.
      – Но кто есть ты? – спросил мальчишку Ярослав. – И почему пути наши вдруг сошлись? И почему в тебе боль та же, что у нас?
      – Не знаю… – задумчиво отвечал мальчишка. – Как будто я шёл посланцем от звёздной пустоты, и заблудился в ней, и путь свой потерял.
      Мальчишка стоял перед ними неподвижно. Был звёздный блеск в его глазах и отрешённо-серебристое лицо.
      – Коль ты со звёзд, то очевидно маг и чародей, – говорил Ярослав. – Так может ты с нами хочешь далее пойти?
      – Тысячи лет я пропутешествовал, ходя по тропам Мира, – рассказывал звёздный мальчик, – И дух мой не ведал про тлен и бытие. Среди ослепительных богов прокладывал я эти тропы, всё чётче бездна прояснялась для меня. А я всё яростнее убегал. И вот наконец увидел край, конец пути, подаренного мне.
      – Но где ты родился, и как сюда попал? – спросил его Старик.
      – Я из того же неведомого, что и ты. Случайность в беспечности времён. И вот, всё испытав, я наконец хочу и умереть.
      – Умереть? – удивился Ярослав. – Но зачем? Что за неведомое чудище тебя подстерегло?
      Засмеялся, как взрослый над детьми, мальчишка:
      – Из будущего в прошлое связи нет. Слова и мысли мои запретны для воззвавших. Не через них откровение идёт. Жизнь и смерть – вот истинное чудо между звёзд. Дерзать и гибнуть на пути – вот истинная жизнь.


            5

      Отряд, численностью в пятьсот мечей, под командованием полковника Мотоса был спешно выслан на поиски и уничтожения большой группы рабов, бежавших с рудников Фарион. По сообщению союзных племён кочевников, рабы, собравшись в большой отряд, численностью около четырёхсот человек, само организовавшись, и кое как вооружившись, уже вступили в пределы Новой Урии. Предводительствовал ими совсем юный человек. Именно он подготовил восстание в лагере, и теперь собрал всех бежавших в один отряд. Восставшие провозгласили юношу своим Королём.
      Полковник Мотос был массивный мужчина с крупными и резко очерченными чертами лица. Тридцати восьми лет, аристократ и богатый рабовладелец. Мотоса ненавидели все – как среди рабов, так и в обществе аристократов. Рабы его ненавидели за исключительную жестокость, аристократы за независимость и надменность. Ибо аристократов он презирал не менее рабов. Полковник презирал всех людей, как людей. За их слабость, тупоумие и никчёмность. Себя он считал вне людей, свободный от их пристрастий и пороков. И не скрывал своих чувств ни перед кем. Слишком богат и неприступен был этот человек. Самые важные операции в Новой Урии поручались его отрядам.
      Тем удивительнее был внутренний мир этого человека. Сильный и неприступный Мотос был тайным романтиком в душе. Давно он мечтал поселится где-то отдельно от людей. Будь то на вилле в деревне, ещё лучше на островке в океане. И жить там, не касаясь никого, не обязуясь ни перед кем.
      Несмотря на информацию о вооружённых рабах, Мотос знал, что это стадо голодных и грызущих друг друга тварей. И чем меньше бы их оставалось, тем лучше для него: меньше достанется возни м вони.

      – Те, от кого вы приняли столько унижения и боли, идут сейчас сюда, и снова хотят владеть вами, превратить вас в никого.
      – Они хорошо вооружены, Король?
      – Да, пятьсот мечей.
      – Но ведь мы уже свободны! Как и положено нам по статусу людей. И как люди, мы будем сражаться за себя.
      – Ты поведёшь нас, Король?
      – Да, я поведу вас! – глаза заблистали, и правая рука со сжатым кулаком взлетела над лохматой головой. – Миру непоколебимому брошен вызов, и мы улетаем ввысь, в открывшиеся небеса!

      Первый и второй отряд по тридцать человек каждый бесшумно подползли к лагерю и затаились в лесу справа и слева от него. Третий отряд засел в засаде и отрезал выход из долины, четвёртый приготовился к прямой атаке, отряд лучников, более восьмидесяти человек, расположился позади четвёртого. Шестой отряд, вместе с Королём и Стариком, был в резерве, позади лучников.
      И когда почернело небо и заискрились первые звёзды, Король зажёг факел. Рёвом взорвалась мгла ночи. С двух сторон к палаткам и кострам карателей бросились визжащие рабы. Закричали в ответ проснувшиеся каратели. Им показалось, явились пришельцы в чёрных плащах, гигантского роста, безжалостные ко всем живым.
      Но беглецы не дооценили своего врага. Очень скоро, вслед за растерянностью, охранники поняли, что враги напали на них ни с чем. Град стрел ударил из палаток и повозок. Многие из напавших упали сразу. Другие залегли за отбитыми повозками, не в силах предпринять что-либо – почти всё стреляющее оружие было у отряда лучников и у третьего отряда. А каратели, услышав сильный голос Мотоса, своего вожака, разом ударили в ответ по нападавшим. И общий вопль «Убить!» исторгнулся из их уст.
      Они налетели, и бросились – рык, кровь и смерть.
      О, жизнь моя! Сердце – в жажде удовлетворённой. Я пью тебя, долгожданная свобода. Я заливаюсь, захлёбываюсь восторгом от тебя. О, чёрное, безумное – прочь с моего пути! Нет, задыхаюсь, погибаю, погибаю…
         Что это такое! – возопили каратели, – откуда, почему? Из какого небытия явились вдруг они – и стали, молчаливые и непоколебимые, гиганты. И снова «Вперёд!» кричит их вожак, и снова из тьмы являются пришельцы, и снова от них отскакивают стрелы и ломаются мечи.
      На несколько минут опоздал вступить в действие четвёртый отряд. За это время нападавшие были уничтожены очнувшимися карателями.
      Задача четвёртого отряда была проще: он служил подсадной уткой. Тридцать человек ударили разом палками о доски, зашумели, закричали. Однако Мотос быстро разгадал бутафорию рабов, и это оказалось его ошибкой, на которую Ярослав рассчитывал более всего. К этому времени уже более ста человек у карателей было выведено из строя.
         И уже зная, как обезоружены враги, но ещё не видя их, Мотос закричал «Вперёд!» Солдаты, на ходу облачаясь в доспехи, прыгали на коней и мчались в ночь. Но как только четвёртый отряд услышал топот копыт, он кинулся в обе стороны, открывая отряд лучников.

      Чудовищный, содрогающий землю рокот надвигается на людей. Пустыня Смертей застыла перед ними. Арбалет, туго натянутый и крепко сжатый, смотрит в чёрную пустыню. Твёрдый приклад упёрся в плечо, правый глаз впился в прицел, холодное дерево запотело ото рта. Корабль несётся в бездну, а навстречу ему ревёт высокий вал. Выдержит ли наш корабль? О, мой капитан! В этой Пустыни Смертей я верю лишь тебе. А всё сметающий вал чудовищем ревёт и дышит. И там мелькают кони, мечи, люди. Но только мой арбалет им выставлен навстречу. «Ты ощущаешь?!» – вскрик из глубины. «Я ощущаю, – поражённый, от разума, ответ. – Я удовлетворён необыкновенно. Мы все, как один экипаж на корабле, как одно существо в неведомой пустыне.
      – Пли!
      Упругий всплеск и свист. Вскрикнул, вздрогнул мой арбалет, послав стрелу вперёд. Стая длинных, как змеи стрел рванулась в вихре, ударив по Чудовищу в Пустыне. Чудовище всколыхнулось и остановилось.
      Оно может доползти сюда!
      Вторая, третья стая! – с отчаянием ударили в ревущий вал.
      Брошенные стальной пружиной, стрелы бесшумно исчезали во тьме. И вдруг, где-то там, в невидимой пустоте, почудились судороги и рёв. Это моя стрела ударила яростью моей руки. Тонкая, быстрая и лёгкая змея низвергнула невидимую массу вниз.
      Чудовище застыло… и вдруг, клокоча в бессильной ярости, неуклонно поползло назад. Вся долина была завалена трупами людей.

      Атака была отбита. Уцелевшие остатки отряда карателей, бросились к выходу из долины, где их поджидал в засаде третий отряд. И тут была допущена вторая трагическая ошибка. Истомившись от бездействия, и услышав победный гул своего войска, воины третьего отряда, забыли о всякой осторожности. Они выскочили на дорогу с одними луками в руках. Беглецы успели выпустить всего несколько стрел, когда на них налетела разъярённая конница, остатки карательного отряда. Они были сбиты, зарублены, истоптаны в единый миг. Но ни один из них не удовлетворил яростного желания врага – не вымаливал жизнь, не побежал.
      И только одного не тронули каратели. Мальчишку с большими сияющими глазами. Этот странный мальчишка не защищался совершенно. Бросив на землю лук, он с удивительным спокойствием и любопытством смотрел на нависшую над ним смерть.
      – Стой, мальчишку не трогать! – прокричал Мотос. А сам подумал: «Уж не на небе ли я видел эти звёзды!»


            6

      Остатки разбитого отряда Мотоса, вёзшие с собой единственного пленника, мчались вглубь материка, разнося на пути своём весть о многочисленном войске соседнего Рунского царства, коварно нарушившего перемирие и вторгшегося в пределы Новой Урии.

      Мальчишку ввели в высокое, с гулом, помещение, в котором уже находилось несколько больших людей. Они ждали его. Его подвели к столу, за которым сидел человек в чёрном мундире.
      «Что это я опять? – вздрогнул Мотос. – Кажется, мы уже встречались где-то на задворках мира».
      – Подними своё лицо, – приказал Мотос.
      И он поднял его. И он сразил Мотоса жгучими глазами. Это был пришлый, из другого мира. Посланец из его же грёз. И он прошёл гораздо дальше Мотоса, и смеялся теперь ему в упор.
      – Нет, это не правда, ты не мог!
      Мальчишку схватили, потащили, раздели, заковали. Какая-то железная машина, ждущая лишь сигнала начинать. Машину включили и она с удовольствием ожила. Тотчас раздался треск ломаемых костей. Даже старый палач не выдержал и отвёл глаза
      – Подними его голову, – приказал Мотос палачу.
      Рука палача взялась за волосы, и повернула вверх безвольную голову. Лицо юноши было с полузакрытыми глазами, и слегка улыбалось, словно задумчиво, и из далёкого прошлого, забытого людьми. Казалось, слишком велик был этот человек, чтобы угнетаться болью, слишком безумен, чтобы почувствовать какой-то страх. И вдруг пришли в движение губы, и открылись, и засмеялись его глаза.
      – Он смеётся… - в изумлении прошептал Мотос.

      Звёздные вихри взмывают и несут меня, беспредельные степи в алых цветах раскинулись передо мной, стремительная река меж отвесных скал мчит меня, орёл, тяжело опуская крылья, и взметая под собой клубы пыли, медленно отрывается от земли – и я с ним, в небо чистое, без единого облака – и только солнце в нём, царствующее, палящее на весь мир. «О, моё Солнце! На одной из планет, среди несметных чудес вселенских тоскует одинокий человек. Как ему выйти из этой безвыходности, Солнце?» И Солнце говорит: «Услышь моё гудение, пойми моё всесилье, поверь в меня абсолютно, до конца, без смертной слабости своей. И тогда уйдёшь в абсолютную Вселенную – и все тайны её, все откровения будут для тебя. И тело твоё бессильное более не нужно будет твоему восторженному духу» «О Солнце, но как мне этого достичь? Что сделать надо мне?» «Наивысшее напряжение духа, разум, преходящий в безумие – много путей в тот идеальный мир». «Я знаю – и один из них – смерть?» – «Да».
      Маленький мальчик с тугими, не тронутыми чувствами, не испачканными ещё ни единой страстью – только он мог вселенскую тайну разгадать. Тысячи прошли до него – все оказались человечны и слабы. «Человеку не дано познать бесконечность, – заявили они, – он уже грязен, когда познает жизнь, и наивен ещё, когда не прикасался к жизни». И вот новый, самый чистый, и самый юный из них, бросил вызов всей Вселенной.

      Палачи, поражённые улыбкой его, попятились прочь. Они старались не смотреть, защищали глаза свои руками, но гипноз проникал и их душил.
      – Нет, ты не мог! – закричал Мотос. – Сатана, ты сатана! Остался лишь костёр!
      Мотос был побеждён.
      Мальчишку привязали к столбу, обложили хворостом. Но когда палач поднёс к низу факел, непоколебимый, казалось бы уже покинувший мир людей мальчишка, вдруг вспомнил свою мать. Одинокую, плачущую по нему. И никто во всей Вселенной не содрогнётся при известии о его смерти – лишь она. И только он будет виновен в её страшной боли. «Мама, мамочка, спаси!» – его детский голосок едва прорвался сквозь гудение огня.
      И он тоже не прошёл.


            7

      Стремительно обрастая новым количеством рабов, туземцев и крестьян, армия повстанцев, пошла в глубины Новой Урии. И вёл её Король – новый вождь рабов.

      Сейчас Верный прилетал изредка. Порой ночью долго беседовали они, а утром ворон снова улетал дня на три. Иногда Верный сопровождал войско, рея высоко в небе, предостерегая от опасности, либо указывая путь.
      И свои, и чужие знали о Вещем Вороне, и пытались не раз его убить, но стрелы лучших стрелков, словно заговорённые проходили мимо. Кроме того, ворон изменил тактику: прилетал к Ярославу лишь по ночам, днём же парил высоко, недосягаемый для стрел.

      Через месяц к войску восставших присоединилось более семидесяти тысяч человек. И восставшие, начав компанию, вынуждены были продолжать её, а интересы страны, через которую они хотели пройти, как можно скорее, становились их интересами. Однако их группа была обособлена в общем войске, они занимали все командные посты.
      Теперь впереди восставших шла молва, что армию рабов возглавляет колдун от чёрной магии, превращавшийся ночью в ворона и летавший, выведывавший всё вокруг.
      Войска под командованием Мотоса спешно отходили. Население восставало вплоть до купцов, и правительственным отрядам приходилось прорубать дорогу фактически сквозь враждебную страну. Единственная надежда Мотоса была на националистически настроенные провинции, где он ожидал получить большое пополнение.
      Через два месяца восставшими было занято свыше две трети Новой Урии со столицей Квинстоном. На юге они вышли к берегу гостеприимного Тёплого моря.

      Быстрая, как ветерок, Сафат. И светлая, как лунный лучик. Можно было подумать, это тоже дар ворона, с небес. Однако увидел её Ярослав в первый раз среди встречающей толпы – прозрачные, как роднички глаза её, с любопытством смотрели на него. А он проскакал мимо, и тут же всё забыл. А вечером, остановившись, он вышел в сад. И вдруг, в том саду увидал: гуляет светловолосая девушка, одна. Была она в платье простом, служанки, но ведь и он был из простых. И когда Ярослав, любопытствуя, подошёл, девушка испуганной птичкой вспорхнула от него – а он в другую сторону бежал!

      «Сафат, Сафат, постой!». Луг для неё расстилался жёлтым цветом – и она порхала, словно была невесома над этими жёлтыми цветами. Он вдруг представил себе: вот он догоняет её, касается её, и привлекает. И шепчет ей что-то сквозь выступившие слёзы.
      А она взглянула как-то мимо, отчуждённо. «Сафат!» «Да» и «Нет», и больше ничего. Что случилось? Неужели и ей он безразличен?

      Ворвались, разметали и погнали – догоняя, и рубя беспощадно и с размаха. Трое вдруг выросли из-под земли. Увидели, что остался один, развернулись и бросились навстречу. Подняв мечи, и выставив круглые щиты – раз, два, три! Удары – молнии. Мгновенья – жизнь и смерть. Все три удара щит и меч блестяще отразили. Разъехались и развернулись. И снова, набирая скорость, помчались друг на друга. И снова Ярослав отразил – и даже более того – успел зацепить по спине одного кончиком меча. Свалилось с седла тело! И снова развернулись двое. С воплями атаковали неприступного. Раз! Два! Меч вдруг вылетел, повисла, как плеть, рука. Враги увидали, бросились… и вдруг кто-то издал невероятный визг – и толстое копьё в живот одному, отчаянно удирал другой, и кто-то гнался на коне за ним. Слабость, тошнота, туман перед глазами. Кровь капала из рассечённой вдоль руки. Спаситель скакал уже обратно. Сафат! Легкокрылая Сафат! Разве не чувствуешь, что у тебя сбит шлем, и летят, как у белокрылой голубки волосы твои? И щит на левом боку и меч пляшет в руке правой – и смеётся твоё порозовевшее лицо.
      – О, мой Король, ты ранен!
      И вдруг он открывает глаза и видит её обветренное лицо рядом со своим – она перевязывает ему руку. И вдруг, в отчаянии взмывая, он привлекает её за талию, и его горячие губы попадают точно на её, и их тела, закованные в кольчуги, звенят и поют сами по себе.

      Громадная, волнующаяся на площади, толпа.
   «Едет!» «Едет наш Король!»
   На площадь въезжало войско восставших. Впереди всех, без шлема, в длинном чёрном плаще и на большом сером коне ехал первый король рабов. Чуть сзади и слева от него, закутанная в пурпурную мантию, на белом коне ехала молоденькая девушка, с надвинутым на лицо шлемом. По правую руку от Короля на чёрном коне, в кольчуге, скакал старик Ленкон. Свита телохранителей и военачальников, вооружённых мечами и копьями, сопровождала Короля с супругой и его старого друга.
   Толпа закричала, зашумела, приветствуя: «Слава Королю!» «Слава освободителю!».
   Король со свитой остановился на площади. Долго не утихали крики, шум. Наконец всё смолкло.
   – Братья! Мы пришли, чтобы освободить вас. Но мы идём дальше, в горную страну. В страну, где нет рабов. Там мы создадим своё царство свободы. И это царство будет недосягаемо ни для кого!
   Но враз понурились головы людей.
   – Вы что, мне не верите? Непроходимые вершины стерегут эту страну, и о рабах там не ведает никто. А что вы будете иметь здесь? У аристократов есть сила и богатство, а значит, рано, или поздно, они снова завладеют вами.
   – Мы верим тебе, Король, – дряхлый старичок, стоявший впереди всех, ответил Ярославу. – Мы тоже слышали о той стране свободных. Но никто с тобой не пойдёт. Разве есть для человека, что-то слаще его слёз, разве он может покинуть самого себя, разве под силу ему уйти от земли, из которой вышел!

   Дорога, заваленная трупами. По обеим сторонам, за самый горизонт, уходила вереница виселиц с повешенными на них.
   Сникло войско восставших. Плач, крики, опущенные лица. Никто ещё подобного зверства не видал. Их не стало навеки, и никто не сможет их вернуть! Да разве можно вынести такое количество смертей!

   Пленные, стоящие перед карой.
   – Отомсти, отомсти им, Король – за повешенных! За тысячи лет унижения и боли – отомсти!
   – Костры сложены, виселицы готовы, вождь.
   – Король, мы ждём твоего слова.
   – Отпустите их.
   – Что-о?!
   – Я сказал – отпустите их!
   – Ты что делаешь, Король!
   – Нет, это что делаете вы! Ненависть вас убивает – с чем вы придёте в Горную страну? С душой, которую не оживить?

            8

      И когда Белые горы показались на горизонте, настал их высший день. После занятия Квинстона, и двухнедельного отдыха, когда Король подкрепил свою армию оружием и продовольствием, его стотысячное войско двинулось на юго-запад, где по данным лазутчиков из богатых провинций выступила армия, собранная Мотосом.

   Оба войска вышли с первыми лучами Белого светила. Правительственным войскам возможно было только победить, восставшим – либо умереть, либо уйти свободными отсюда. Молча – только крики команд в тишине – построились, и двинулись друг к другу. Остановились, когда расстояние сократилось до трёх полётов стрелы. Роскошные, по грудь, цветы, с облаком шмелей над ними, приняли их в свой мир. Цветы ещё не знали, что люди принесли с собой.
   Повстанцы ясно и точно увидели врагов: закованные в стальные латы, с непроницаемыми лицами, с руками на убийственных мечах. Это была когорта рыцарей. Они стояли уверенно, на широко расставленных ногах. Смотря презренно на восставших, они приговаривали их: «Смерть неминуемая – всем, вам – слабым, убогим беспощадными мечами».
   «Неужели мы не правы?! – встрепенулись многие повстанцы. – Неужели мы слабее, ниже их? Почему наши враги так уверены в себе? Почему всегда побеждает правда их? И почему у Вселенной есть только один, неправый вариант? Так плевать нам на всех богов – хоть один из них восстановил справедливость у людей! Мы сами будем утверждать свой мир. Мы погибнем, но победим – и так будет создан новый мир!»
      Они погибнут и не победят. О, горе, горе, застынь Вселенная! Человек гибнет! Гибнет Человек! Твоя сокровенность, твоя гордость гибнет безвозвратно. Вот вы опять встали на пути – богатые, презревшие бедных, сильные, бьющие слабых. Слепой рок поставил в правые всех вас. Вы – дети слепого рока. Но как вы мните о себе! А ваша мерзость останется без возмездья, навсегда.
      И он, новоявленный Король, вождь рабов – впереди, в своём чёрном плаще, на сером коне. Позади него Ленкон и Сафат, за ними девяносто пять восставших из лагеря Фарион, самая надёжная часть войска, на конях и кольчугах. А далее, во всю ширь степи, вооружённые дубинами, самодельными луками и копьями – рабы и крестьяне.
      Как огромный зверь в стотысячную массу, содрогая землю, Ярослав катился по долине цветов. А его неизменный друг-проводник Верный делал круги в небесах, ничего в этот раз не предвещая.
   «Сто-ой!» – под взлетевшей рукой, всколыхнулась и застыла громада войска. Тяжёлый корабль подошёл к неведомой земле. Рёв огня, фонтаны из глубин, хлынули на непрошенного пришельца. Матросы, экипаж его, спрятались за надёжными бортами. Страшный жар испепелял живое всё вокруг.
   Они стояли, обнажая мечи и топоры, натягивая арбалеты, опуская копья, поправляя щиты.
Ярослав смотрел на них: боятся ли они? Хватит ли сил у них сегодня?
   – Король, смотри, какие здесь роскошные цветы! По всей Вселенной искал – и не видал.
   Старик, его верный спутник. Отбросив шлем и топор, и раскинув руки, он рвал букет бело-розовых цветов. И топил своё седое лицо в нежных лепестках. И шмели чёрным облаком кружили вокруг лохматой головы его.
   – Смотрите, – обращался он ко всем, – это такое чудо – цветы для нас, людей.! Почему их никто не видит, Ярослав?
   Ярослав подошёл и положил свою руку на плечо.
   – Они видят, Ленкон. Смотри, все улыбаются тебе.
   – Никто ничего не видит. Все жаждут только крови. Кровь осквернит эту красоту!
   Самоуверенный враг, заранее торжествуя, вылетел впереди войска своего. Он протрубил три раза в рог, вызывая на поединок кого-либо из рабов. Закованный в железо рыцарь с усмешкой смотрел на беспорядочное стадо. За ним, на маленькой хлипкой лошадёнке, одетый в яркое, нарочито рваное тряпьё, кривляясь и смеясь, как балаганный клоун, скакал оруженосец рыцаря.
      – Ярослав, я сражусь с ним! – крикнул Королю Ленкон.
   И не успел Король ответить, как Старик, и ещё кто-то из молодых, увязавшийся за ним, взметнули пыль, и подобно двум вихрям, понеслись вперёд.
   Выбросив копьё вперёд, он ринулся наверх. Короткий коричневый плач, открытая голова, и тело на бешенном коне, со вздыбленной шерстью и паром из ноздрей. Он первый шёл на бой с чудовищем, раскинувшимся до небес. А по правую руку его шёл молодой воин, пожелавший остаться безымянным. Воин этот летел на рыжей кобыле с развевающимся огненном хвостом. И только они были двое из людей на чистом поле, между двух хребтов. И Отчаянный Старик, и Безымянный Воин, восхищённый им, летели к высшей цели своей жизни – сразиться, или умереть. И в правой руке у Старика было короткое копьё, а в левой букет белых цветов, вместо щита.
   Что-то крикнул Старик своему оруженосцу – и закричал в азарте, завизжал.
   Разогнались, столкнулись, загремели. Оба войска видели издалека: кто-то взмахнул руками, чей-то сверкнул на солнце меч, кто-то поскакал с победой, чья-то пустая лошадь рванулась испуганно назад.
   Назад возвращалось по одному всаднику. Вражеский рыцарь вёз своего клоуна-оруженосца. Первым же ударом копья Безымянного Воина был вышиблен из седла и убит вражеский оруженосец. И первым же ударом меча был разрублен почти надвое Старик.
   С опущенной низко головой подскакал к своему войску Безымянный.. Медленно слез с коня и положил убитое тело. Восторженная улыбка застыла в бороде Ленкона и белые цветы в сжатой судорге руке
   Подскакал, слез с коня, и застыл поражённый Ярослав.
   – О Ленкон, о спутник мой! С кем мне теперь идти? Куда мне далее идти?
   – Пора, Король, – тихо тронули его за плечо.,
   Он почувствовал вдруг, что половину его уже нет, и сейчас остальная последует за ней.
   – Войско ждёт, – настойчиво повторили ему.
   Он медленно, с ужасом, поднялся, и вдруг решительно сделал первый шаг.

   Оба войска взревели и бросились, выставив броню длинных копий. Столкнулись две чудовищные стихии, смешались, куда-то понеслись. Тысячи человеческих смертей в одно мгновенье содрогнули мир. Убить! Отомстить! Победить! Кровавое безумие затмило разум у людей.
      А-а-а-х! Тысячи грудей вздохнули в один миг. Как пёрышки взлетели вверх тысячи мечей. Яростной силой врезались в каменную стену. Кровь брызнула из-под взбешённого меча. В ужасе бросились от безумного враги. Ну, что же вы?! Это поле теперь – моё! И меч мой выброшен теперь над этим полем. Раскалённый, тугой клинок. Вот он, чужой меч против моего. Ту-уг, ту-уг, ту-у… А моя рука крушит моим мечом. Враги, хватаясь за головы, убегают прочь.
   Жажда и вопль – кончик копья несётся впереди. Серый мир вдруг стал ярким – до ослепления. Во всю ширь степи на них идёт волна. Вот она растёт, нависает, и все они, слитые в единое, бьются о неё. Волна нахлынула, во что-то упругое ударилось, и тут же сломалось, длинное копьё. И что-то пало под ноги – как будто живое, в пульсе, и будто сверкнуло – мгновенный, в сторону, прыжок, и меч уже в руке, и щит принимает в себя удар, и удар отражён, и ещё удар, и ещё отражён, и вдруг тело его разверзлось в вопле – открылась беззащитная шея у врага, и меч всей тяжестью, всей массой, так медленно, пошёл к желанной цели, и рука, так боялась опоздать обрушить свой удар. И тут же, в доли мгновения, он увидел его, приговорённого им к смерти. Он тоже почувствовал весь ужас своего положения. И не успел ещё вскрикнуть его разум, а встрепенулись лишь самые нежные из чувств. «Ой, мама!» – воскликнуло где-то в мальчишеской душе. И вздрогнул казнящий, но меч уже вошёл в иное тело. «Как! Что я сделал?! Такой же юный, как я, пал от руки моей!» Над залитым кровью телом он рухнул на колени, в крике проклятия братоубийства. И тут же что-то ударило по голове, туго, с хрустом. Он упал плашмя, и уже покидая мир живых, из последних сил приподнялся на руках и открыл глаза. Кровавый мир бесновался перед ним (кровь заливала глаза). Люди, кони, мечи, копья – слепая стихия безумствовала вне его. И стало легко-легко. Жажда была утолена. Он уходил в высшее блаженство – смерть.
      И падали жаждавшие свободы и мщения с кровью на губах, лишь слабо вскрикнув, пригвождённые к земле копьями, разрубленные чудовищными ударами с макушки до седла. Падали, поднимались, и стояли. Ничего не могли поделать доблестные рыцари с толпой презренных рабов.
      И прошло два часа битвы, и дрогнули рабы.
   «Отходи! Отходи, приказ Короля!»
   Отходить?! И они победят и надсмеются над нами – навсегда?! Нет, я не уйду. Здесь моя жизнь. И это поле, с кровью на цветах, пусть оно решит, жить мне, или умереть.
      И неумолимое копьё ударило в живот, и стрела змеёй вонзилась в грудь, и меч, жезлом смерти, навис над головой – вот сейчас он взмахнёт этим жезлом – и ты ничто! И застыл в последнее мгновение жизни страшный жезл. Не-ет!!! Проклятье, проклятье на всю Вселенную – как я могу уйти, не долюбив! Где твоя справедливость? Провались, взорвись вместе со мной, Вселенная! А-а-а…
      И гаснет его последний вопль в мерцающей пустыне. А Вселенная, как ненасытное чудовище, поджидает новых безумных храбрецов.

      И отошли восставшие, униженные превосходящей силой аристократов. В ту же ночь Король принял решение идти обратно в Квинстон, ибо моральное и физическое состояние его войска не позволяло продолжать битву.


            9

   Восьмидесяти тысячная армия Мотоса подошла к столице Квинстону и окружила его. К ней на помощь спешили гвардейские полки, вызванные из-за океана. На подходе была и союзная армия Тонского царства.
   Генерал Мотос в окружении свиты стоял на холме милях в трёх от стен города и осматривал его в трубу.
   – Да, столица крепко укреплена, – говорил Мотос. – Трудно нам будет, господа. А не скажите ли, господа полковники, почему король рабов не ушёл из города далее к горам?
   – Какой ему смысл уходить из-под защиты таких стен, господин генерал!
   – Наверняка он ждёт подмогу, господин генерал.
   – Этот раб – обыкновенный маньяк…
   – Вздор, всё вздор, господа! Вы абсолютно не знаете, кто эти люди.
   – Но это – обыкновенные рабы.
   – Это животные. Их выпустили на свободу…
   – Животные! Господа, мы не возьмём крепость. Майор, приведите того пленного.
   С опущенной головой, звеня кандалами, подошёл он, мужчина средних лет и среднего роста, в грязной рубахе и рваных чёрных шароварах, босиком.
      – Он лазутчик, господа. Его поймали сегодня утром. Ну-ка, расскажи нам, любезный, почему ваш Король не ушёл из города?
   Лазутчик даже не пошевельнулся. Мотос усмехнулся.
   – Перед тем, как повесить, скажу тебе кое-что я. С самого начала мне было ясно, что ваша компания обречена. И горы вас не спасут. Вы проиграете последнюю битву – но с собой. Не вам, рабам, дано в этой вселенной побеждать.
      – Я не раб, презренный! – дико сверкнули глаза, и полковники инстинктивно схватились за мечи. – Я – свободный! А ты – раб кровавый и смердящий. Все вы повязаны кровью меж собой!
      Мотос молча махнул рукой, и пленного увели.
      – Ну теперь вы поняли, господа полковники, почему этот раб не ушёл из крепости?
      Но господа полковники так ничего и не поняли.

   Долгая, в пылающих звёздах, ночь. Ярослав стоял на башне, высоко над городом, под ним во тьме, далеко вокруг раскинулась пылающая из тысяч костров степь. Будто враждебные звёзды засыпали всю степь. Небо слилось с пустыней, и их крепость упала в бездну, затерявшись среди звёзд. А он был капитан на этом звёздном корабле.
      Обняв его, стояла верная Сафат, высоко, среди звёзд, кружил чёрный ворон. Только эта птица знала всё про всё и уверенно вела их за собой.
      Ярослав позвал своего друга, и тот, спланировав, сел рядом на перила.
      – Друг мой, мне очень тяжело, – исповедовался Ярослав. – Я принял тысячи смертей товарищей моих, и ни одна не хочет уходить. Я столько поединков отыграл. Страсти душат меня, и разума не хватает у меня.
      – Ты человек, а значит самый необыкновенный из существ. Во всей Вселенной ещё не встречалось подобных озарений. Тебе далеко ещё идти, – увещевал Ярослава верный друг.

   И вспыхнула кровавая заря, и ревя от избытка мощи, во Вселенной поднялось огромная звезда. Кровавым цветом высветило чёрные шеренги солдат на плоскости степи.
   Крепость замерла, напрягшись перед отчаянным прыжком.
   Первые выскочили на косогор. Пли! Сметены дружным залпом из луков первые. Вторая шеренга на косогоре – летели в чёрных рубахах и штанах, отчаянные слепцы. Пли! Пли! Попадали, сражённые, скатываясь с косогора в ров. И вдруг хлынуло, без единого просвета, целое море, и вмиг затопило крепость-островок. Крючья и лестницы полетели на стены, солдаты с обнажёнными мечами лезли вверх.
      Но тут десятки котлов с кипящей смолой опрокинулись разом, факелы были сброшены им вслед. В миг огонь охватил море, затопившее повстанцев. Канаты были обрублены, лестницы сброшены, возле стен лежал холмы обгорелых трупов.
      Первый штурм отбился сравнительно легко. Однако, Ярослав уже знал, что, не взяв крепость силой, враг будет медленно и верно душить его голодом и жаждой.

      – Господин генерал, перебежчик доставлен.
      – Введите его.
      Ввели. Бросился в ноги презренный раб.
      – Не по воле своей, господин. Силой, жизни угрожая. Всё расскажу, откуплюсь за всё.
      – Говори.
      – В крепости жажда, господин. Колодцы пересохли, раненые дохнут.
      – Это мне известно. Скажи-ка лучше, где-то с западной стороны есть тайный ход.
      – Знаю, знаю, господин! За этим и пришёл.
      – Коль проведёшь, дарую тебе жизнь.

      «Враг в крепости!» «Тревога!» «Враг везде!»
      «Вот она, смерть, уже пришла». С последним криком восставшие бросались в убийственную ночь.
      Когда наступил рассвет, бои уже шли по всему городу. Каждый дом повстанцы превращали в крепость, и прежде чем каратели брали его, трупами устилалось всё вокруг.
      Но медленно, и неуклонно, солдаты Мотоса овладевали дом за домом. В предсмертной агонии погибал свободный мир. И не было помощи им ни от кого, ни от чего. И никакой памяти в мире не оставалось от рабов. Забвение абсолютное, душило их.

      Пленных не брали никого, расстреливали всех на месте.
      Он стоял возле белой стены дома, всего в нескольких шагах за углом шёл бой, и солдаты в спешке становились, прицеливаясь в него. Вдруг яркий луч восходящего солнца ударил прямо в его потухшие глаза. Новорождённый день, ничего не подозревая, ласкал уходящего из жизни. И вспыхнули уже умиравшие глаза, и правая рука со сжатым кулаком рванулась ввысь – я благодарен тебе, жизнь, за то что дала мне так высоко взлететь. И четыре стрелы с хрустом, одна за другой, вошли в его грудь и он сник к земле с улыбкой на лице.

      – Всё. Кажется, мы остались последние, – говорил Ярослав, заряжая арбалет. – Пошли. Слышны крики, солдаты близко. Ты готова умереть?
      – Да, – тихо, но твёрдо отвечала верная Сафат. – С тобой пойду хоть в вечность, хоть в никуда.
      Какой-то мальчишка в белой рубахе с арбалетом в руке бежал к ним. Он бежал по пустому проспекту, залитым уже встающим солнцем.
      – Король, беги! Спасись хоть ты, Король. А-а…
   Рухнул у самых ног Ярослава, ударился и полетел по камням арбалет. Толстая, с ярким оперением стрела, торчала из его спины.
   Стрелы завизжали вокруг них. Сафат схватилась за бок и выронила арбалет.
   – За колонны, Сафат, за колонны!
   Они бросились за огромные колонны фасада королевского дворца. Солдаты, прижимаясь к стенам, подкрадывались к ним. Ярослав слышал команду: «Не стрелять! Короля брать живым!»
   Сафат лежала за колонной и стонала.
   – Потерпи, Сафат, ещё не много, и я всем в этой вселенной докажу!
   Дзи-ик! Стальная пружина громко пропела под высоким сводом. Один подскочил и упал. Дзи-ик – ещё один свалился.
   Он схватил Сафат и волоком потащил по мраморному полу – дверь была недалеко. Едва Ярослав затащил Сафат внутрь дворца и закрыл тяжёлую дверь на засов, как в неё стали неистово стучать. Но теперь это уже не имело смысла для него.
   Ярослав взял со стены факел. У него было ещё несколько минут. В свете факела внимательно посмотрел в лицо Сафат. Видно было, что ей очень тяжело. Кровь пузырилась на её губах, она ничего не видела и не понимала. Раздумывать было некогда, дверь трещала под тяжёлыми ударами бревна. Он бросил факел на какую-то кучу мусора в углу, и тот ярко вспыхнул.

   Верный меж тем воззвал: «О друг Ветер, приди скорей на помощь! А ты, друг Огонь, на миг уймись!»
   Королевский дворец уже пылал. Тотчас примчался быстрый Ветер, догадавшись прихватить дождевую Тучу. В гудящий смерч закрутился Ветер, втянул в себя всю воду Тучи и нырнул в расступившийся Огонь.
   Двое уже начали обгорать и задыхаться. Ветер, закрутившись в смерч, стремительно налетел и подхватил уже потерявшего сознание друга Ворона и возлюбленную его. Огонь тотчас сомкнулся за ними и запылал с удвоенной силой.

      Когда рано утром постучали, то Тамара не спешила открыть дверь. Свои в такое время не стучат, а до чужих ей не было дела.
      Перед ней стояли два странных человека. Один с полузакрытым по-восточному платком лицом и замотанный, в какие-то немыслимые одеяния. Рядом с ним, держась за руку, находилась девушка, одетая, вернее обмотанная также по восточному. У девушки были видны только глаза – прозрачные, как льдинки. Чисто женская симпатия сразу вспыхнула у Тамары. Через глаза она почувствовала и наивность, и нежность девушки, да и телесную её красоту. Но даже не это удивляло женщину более всего. На правом плече мужчины сидела большая чёрная птица, по всей видимости ручная, ибо она пристально, изучающе смотрела на хозяйку. Закончив процесс осмотра, птица произнесла на безупречно русском языке: «Здравствуйте, Тамара Ивановна!», чем привела хозяйку в состояние замешательства и некоторого остолбенения. «Здравствуйте», – ошеломлённо ответила Тамара.
   Между тем странный человек сдвинул вниз платок, и обнажил небольшие шрамы, не очень однако портившие его. Следы долгих странствий были на лице. И он улыбнулся ей. Улыбка! А ещё глаза! «Сынок! Где же ты так долго был, а я исплакадась ночами!»
   Они бросились друг к другу.
   «Мама, я уходил очень далеко! И вот вернулся – и другой»
      А Тамара обнимала по очереди сына и его девушку, и плакала, и причитала.
      «Мама, это Сафат. Можешь называть её Софьей. Она такая милая… и самая верная из жён»
      Тамара уже знала, что это новый мир пришёл, а старый умер безвозвратно.
   А умный ворон меж тем, влетев в квартиру, и сев на спинку стула, внимательно изучал своё новое жилище. Теперь ему предстояло основательно обживаться в этом доме.