«… Я ВСТРЕТИЛ ЧЕЛОВЕКА…»
Доконали меня эти собаки! Завтра – выходной. Решено – еду в Ленинск! Пройдусь по магазинам, посижу в кафе. Поеду лучше всего поездом, он здесь почему-то называется мотовоз – обыкновенный состав цельнометаллических вагонов с маневровым тепловозом.
…Я все искал, где бы удобней устроиться – дорога не близ- кая. Прошел по вагону, но во всех купе места уже были заняты.
Те, шумные, где стучали костяшками домино или резались в карты, я проходил не останавливаясь, а где шел разговор, некоторое время стоял к ним спиной, глядя в окно, слушал и переходил дальше.
- ... особенно тяжело служить на таких «точках». Народу мало. Степь давит. Бывает, стоит солдат в карауле, вдруг как закричит: а-а-а! Бросает автомат и бежит в степь, куда глаза глядят.
Его никто не догоняет – пусть бежит себе пока не упадет. Через
некоторое время поднимается вертолет, находит его и привозит назад, - человек ронял слова негромко, медленно, рассказывал свое, глубоко пережитое.
Я обернулся, конечно, это прошлогодний «дембель». За два года службы так прожженный южным солнцем, что до сих пор на лице и шее не прошел черный загар.
– … а я говорю им, всю жизнь мечтал быть гляциологом… Хочу на ледник Федченко… Одиночество – это то, что мне надо, только чтобы были нужные мне книги… Я, может, сам хочу книгу написать…
Этот задорный молодой голос мне напомнил еще недавнего меня. Неисправимый романтик…
Поезд по степи тащился не быстрее трамвая. В окно я вижу побуревшую степь от верблюжьей колючки, красноземы с обширными плешами, блестевшего солончака. Если ехать все время, как сейчас, то через двенадцать часов можно доехать до города, где прошло мое детство. Последний раз я был дома два года назад. Грустная получилась встреча…
Мои мысли скачут без всякой последовательности. Ледник Федченко – это где-то на Памире. Мой последний уход будет на ледник Федченко. Нет, дался мне этот
ледник Федченко, в горы я не поеду. У каждого внутри себя свои есть Гималаи. Там на такие вершины можно подняться! Значит,опять уход? Да! Последний…
– Здравствуйте!
Я так задумался, что не сразу понял, обращаются ко мне. Рядом стоял и улыбался мой знакомый лейтенант.
– Сон в руку! – Обрадовано засмеялся я.
– У нас есть одно свободное место, – пригласил он в купе, против которого я стоял. Уже несколько минут они в открытую дверь видят мою, застывшую у окна, спину.
В купе уплотнились, образовалось свободное место, на которое и пригласили, сесть, меня. Я не возражал.
– Ну вот, – усевшись, попробовал я пошутить, – а еще говорят, что чудес на свете не бывает…
Но сразу осёкся: меня никто не слушал, в этом купе все читали.
Ехали молодые офицеры с двумя или тремя звёздочками на погонах. Только капитан, сидевший напротив меня за столиком, по возрасту, был намного старше остальных. Было тихо. Никто не оторвал взгляда от книги.
Меня разыгрывают? Так детективы не читают. У них такие лица, словно вот-вот захлопнут книги и расхохочутся: «А ты и поверил?»
Я был не в своей тарелке. Чувство затянувшейся воздушной ямы – сплошное падение. Что это? Ничего не понимаю, словно двоечник среди вундеркиндов. В затылке появилась боль от напряжения. Я устал.. Да нет же – всё нормально, всё путём.
Никто и не думал смеяться надо мной. Каждый из них был самим собой. Я ещё раз, уже спокойно, оглядел симпатичных молодых людей в военной форме и остановился на сидевшем напротив меня капитане.
В другое время я бы удивился: почему в таком возрасте, седые виски, а всего лишь капитан? Но не сейчас. Он был самым симпатичным из них. Да нет – это был самый красивый в мире мужчина. Клянусь – вся радость в купе лилась от него. Сколько же это длилось минут? Секунд?
Вдруг он отнял от книги взгляд и посмотрел на меня. Его глаза смеялись так понимающе и так по-доброму, что мне стало совсем уютно и легко.
Он отложил на середину столика книгу и как бы указал взглядом на обложку. Я посмотрел на неё: «Переписка Рильке, Пастернака и Цветаевой».
– О! – С восхищением вырвалось у меня. – Можно?
Он кивнул, но еще раньше мои руки уже схватили книгу и быстро листали её. Я знал, что мне надо. Вот он, этот текст:
«Ату его сквозь тьму времён! Резвей Реви рога! Ату! А то возьму
И брошу гон и ринусь в сон ветвей».
Цветаева – В.Л. Пастернаку
22 мая 1926 г. Суббота.
Борис! Мой отрыв от жизни становится всё непоправимей. Я переселяюсь, переселилась, унося с собой всю страсть, всю нерастрату, не тенью – обескровленной, а столько её унося, что надоила б
и опоила бы весь Аид. О, у меня бы он заговорил, Аид!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Здравствуй, Борис! Шесть утра, всё веет и дует. Я только что
бежала по аллейке к колодцу (две разные радости: пустое ведро,
полное ведро) всем телом, встречающим ветер, здоровалась с тобой. У крыльца (уже с полным) вторые скобки: всё ещё живу – с тобой, утра и ночи, вставая в тебе, ложась в тебе.
Рильке – Цветаевой
Элегия
О, эти потери Вселенной, Марина! Как падают звёзды!
Волны, Марина, мы – море! Глуби, Марина, Мы – небо
Мы – тысячи вёсен Марина! Мы- жаворонки над полями!
Мы – песня, догнавшая ветер!
О. всё началось с ликованья, не переполняясь восторгом.
Мы тяжесть земли ощутили и с жалобой клонимся вниз.
Ну что же, ведь жалоба – это предтеча невидимой радости новой.
Сокрытой до срока во тьме...
Вот она – живительная влага на мою иссушенную душу. Я глотал страницу за страницей как родниковую воду в жаркий день.
А потом я уже не листал книгу, а только держал её в руке, смотрел
в окно, но видел сидящую на берегу Марину, на коленях у неё бумага, она что-то пишет и ветер рвёт из её рук исписанные листы.
А вот она усталая бредёт с полупустой продуктовой корзинкой и,не выдержав в очередной раз соблазна, заходит в музей…
Мы уже подъезжали к Ленинску, когда я спохватился.
– Простите, вам не пришлось больше читать…
– Ничего! У вас какие планы в городе?
– Определённо – никаких. Просто хотелось посидеть в кафе и может что-нибудь раздобыть из книг, вроде этой.
Он понимающе кивнул.
– Есть предложение – сначала зайти ко мне. Надеюсь, в моей библиотеке найдется кое-что по вашему вкусу и заодно – пообедаем. В общем, приглашаю вас к себе.
Он опять улыбнулся.
– Ну, если у вас есть такое, - я кивнул на сборник писем, - принимается!
Вдруг я почувствовал, что кто-то аккуратно, почти нежно, берёт меня изнутри и начинает смотреть всю мою жизнь – меня.
Быстро-быстро перелистал меня как книгу, где вместо текста – живые картинки. Сам смотрит и мне показывает. Почему же я раньше себя так не смотрел: не по годам, а по своей значимости. И не хорошей и не плохой, а просто – сущности.
Я не обижаюсь. Меня это нисколько не унижает – мне это полезно. Но очень больно! Столько там моего незнания себя, и от этого – недоброты. Ах, какой я оказывается неуютный человек, недобрый, холодный.
А мы уже вышли из вагона, идём по платформе. У меня внутри всё дрожит и в ногах такая слабость – не идут и всё! Говорят, гири на ногах – это точно. Я остановился, не могу больше шагу сделать.
– Знаете, я сегодня, наверное, не смогу к вам пойти… – говорю ему и чувствую, что нижняя челюсть меня не слушается, совсем онемела – не моя, нет её. Он не удивился, махнул рукой на дом через улицу:
– Вон мой дом, крайний подъезд от дороги, четвёртый этаж. До встречи! – Сказал приветливо и сбежал по лестнице вниз.
Я кое-как сошел по ступенькам. Какие уж там магазины, кафе. Останавливаю проходящую мимо молодую женщину:
– Скажите, есть здесь какая-нибудь библиотека?
– Вон за теми домами, рядом со столовой, – и показала в конец улицы, – до конца и сразу налево.
Больше всего мне сейчас хотелось лечь в постель и закрыться с головой одеялом, чтобы меня никто не видел. Но кровать, моя законная, далеко. Остаётся только стоять у книжной полки с книгой в руках и никому не будет до меня дела.
Как черепаха дополз я до библиотеки. Она на первом этаже с большими окнами-витринам для гастронома. В торговом зале с деревянным барьером – книгохранилище, а в складских помещениях – маленький читальный зал.
В нем полумрак. Оконца под высоким потолком, затененные с улицы деревьями, почти не пропускают солнечного света, поэтому на каждом столике стояла настольная лампа с зелёным плафоном. За столиками никого не было, тихо и прохладно.
Я взял подшивку каких-то иллюстрированных журналов и чуть
не со стоном повалился на стул за столиком в самом дальнем углу зала.
Положил перед собой журналы, включил свет лампы, закрыл глаза и надолго замер в блаженном покое. Это отличное убежище: такой знакомый запах книг, журналов, в душу должен вернуться комфорт, мне будет легче, хорошо.
Там, в вагоне промелькнуло во мне что-то больное и очень давнее, застарелое, зализанное, но не зажившее. Вот почему мне было так плохо! В первый раз кто-то сдунул с меня это обезболивающее облачко моей привычной защиты.
... Выплыло мое застарелое – женщина с ребёнком. Мальчику лет десять, одиннадцать, тихий такой, видно насмотрелся материнского горя! А женщина, не молодая и очень усталая. Она уехала от мужа. Жить негде, денег нет, работа будет только с сентября – учительница.
Ей посоветовали поработать летом в моем пионерском лагере, а я не принял её – мне рекомендовали мужчину: в работе с детьми надёжнее.
Молча выслушала мой отказ. Только и сказала: «А я думала, начну у вас с чистой страницы…» Смена давно началась, все лагеря кадрами укомплектованы, куда теперь она пойдёт?
В спешке я пробежал мимо неё, она сидела в ожидании попутной
машины в город. Я был такой занятой, беспристрастный: интересы дела превыше всего! Лица её уже не помню, только глаза грустные. И у мальчика – очень грустные глаза. Я не чувствовал, не видел, не слышал чужую боль – слишком благополучен был. Молод, любящая, всё прощающая жена, интересная работа… Вот это и есть мои гири на ногах. Да и не только это...
Вдруг рядом с собой я услышал голос молодой библиотекарши.
– Он сначала долго спал, а потом стал включать и выключать лампу. Никого нет, я одна и боюсь к нему подойти.
Только сейчас я сообразил, что мой палец лежит на кнопке выключателя лампы и периодически нажимает на него.
Но удивился я ещё больше, потому что рядом с библиотекаршей стоял мой вагонный спутник – капитан. Сейчас он был в белой рубашке и светлых брюках. Он смотрел на меня и улыбался. А потом, предложил:
– Давайте выйдем на воздух, покурим…
– Да, конечно…
Мы вышли на улицу. Он протянул руку и назвал себя – Николай Петрович, я тоже назвал себя.
– Принёс книгу сдавать, а Нина решила, что вы пьяный, - смеётся Николай Петрович. Я тоже засмеялся.
– Сколько сейчас времени? – спросил он. Я посмотрел на часы.
– Ого! Скоро отходит мой автобус…
– Тогда сделаем так, – решительно сказал Николай Петрович. Он отстегнул ключ от связки и протянул мне.
– Это от моих хором, приезжайте в любое время. А по воскресеньям – обязательно! И кто первый приедет – сразу готовит яичницу. И побольше! – Нажимая на о-о, говорил и смеялся Николай Петрович.
Автобус, казалось, только меня и ждал, за мной сразу закрыли двери и мы поехали.
Ехали весело, без остановок, не то что в прошлый раз, когда я прилетел. И автобус был другой – мягкий с багажными сетками под потолком. На передних сидениях устроились женщины. На свободных креслах и багажных сетках лежали их вороха пакетов и узлов из универмага. Сумки с продуктами женщины держали на коленях.
На задних сидениях кучковались весёлые мужчины. Там то и дело летела на пол очередная, опустошенная, бутылка, слышалась громкая речь, всё чаще проскакивал мат, а потом они закурили. Женщины не возражали, были ублажены покупками красивой импортной одежды.
Я сидел в середине салона, утонув в мягком кресле с высокой спинкой. Внешне бесстрастный, но все мое существо было не здесь. Оно ликовало, пело и парило, где-то над автобусом.
Я обнимал всю степь! У меня была своя причина радоваться. Я сегодня встретил Человека! Одним своим появлением он перевернул моё сознание. Меня тянет к нему, как подсолнух к солнцу. Я нашел его, как находят себя. Кто он? Почему он такой? Не знаю, ничего не знаю. Но он есть - и вот почему мне сейчас так хорошо!
«… ПРЕДСМЕРТНОЕ ПИСЬМО…»
Раз-два и мы уже доехали! Я быстро поднимаюсь в свой номер. И новый сюрприз: прямо перед собой вижу сидящего на моей койке Толстогубого. Навалился спиной на стенку, разбросал на полу свои длинные ноги, руки в карманах, спит.
На своей койке сидит, ссутулившись, мой сосед, обхватил руками
склоненную голову.
– Э, да вы пьяные все, господа, – шутливо пропел я. Толстогубый приоткрыл глаза.
– А, Печорин, – пробормотал и снова закрыл глаза.
– Почему Печорин? Я не врывался в жизнь мирных контрабандистов… А? Почему? – Не отставал я от него.
Тот невразумительно пробормотал:
-Им виднее…
– Читал? – спросил меня мой сосед, показывая на листок бумаги, лежащий на его коленях. Только теперь я понял, почему сидел он в такой неудобной позе – он читал.
Я взял этот листок в клеточку из школьной тетради, исписанный с двух сторон плохо разборчивым почерком. Нашел наиболее ясные строчки: «… ты
была для меня всё: жена, ребёнок, мать, друг, товарищ – это на
Земле. А, поднимая глаза в небеса, я видел там тоже тебя. Ты для
меня была свята! Я любил тебя языческой любовью с её языческой одухотворенностью…»
– Ой! – Вырвалось у меня. – Это нельзя читать! Это чьё-то письмо?
– Да, – сказал мой сосед, – предсмертное.
– Что-то случилось с автором письма?
– Он перерезал себе горло! Теперь всем можно читать. Очень полезно…
– Вы с этим человеком в один день приехали сюда. Наверное, помните – бывший учитель, – вдруг сказал Толстогубый совсем не сонным голосом.
– На его месте должен быть я, – загадочно сказал сосед.
– Кому ты нужен! – Презрительно ответил Толстогубый. Подошел, забрал письмо и вышел из квартиры.
Я вспомнил того, кто говорил в автобусе: «Мы все обломки кораблекрушения». И как там, в степи, опять чувство опасности подкатило к сердцу и заставило его замереть, а потом сильнее забиться. Интуитивно я сунул руку в карман и зажал в пальцах ключик.
– Он сломался! Рухнул его кумир. Романтики – все идеалисты! – Опять загадочно улыбаясь, сказал сосед. – Он разговаривает с нами оттуда. Он предупреждает вас. А меня зовёт к себе…
– Видно, эта женщина была его последним спасательным средством, – механически сказал я. Мне становилось совсем плохо, опять ноги…
– Она была единственным стержнем его жизни, другого Бога у него не было. Романтик! - Словно самому себе, произнёс сосед.
– Это наша общая беда,- сказал я после паузы и добавил, – согласитесь, подло вот так трясти по людям последнее, что было свято для человека! Я имею ввиду письмо, зачем он его принес?
– У него такая тактика – спровоцировать человека на неожиданный поступок.
– Что вы имеете в виду?
– Ну, слабый на краю пропасти бросится в пропасть, а сильный – будет сражаться. Но тогда будет ясно, в чем его сила.
– А какова будет судьба письма?
– Оно, скорее всего, не дойдет до адресата. Далось оно вам
О себе думайте.
Да, подумать стоило. Это, конечно, подлый удар – ниже пояса. Таким слона свалишь…
Но рука Провидения их опередила– послала мне Друга. Сегодня я уже не тот, что вчера. Сегодня я побывал в самой высокой точке траектории полёта моего Духа.
Всего лишь чуть-чуть прикоснулся к нему и опять вернулся в свою раковину, но я уже не тот, что утром уезжал на мотовозе.
Спасибо! Спасибо! Спасибо! – Благодарил я ключик, держа его
на ладони перед собой. Но он вдруг выпал у меня из руки на пол.
Это не укрылось от моего соседа.
– Ха, – сказал он с кривой улыбкой, – она ему уже и ключ дала. Любят таких бабы!
Продолжение следует
http://www.proza.ru/2019/03/08/1183