Вот куда бы мы нос свой на экскурсию ни отправили, во всем ведь душок учуем. Потому как очень острая тонкость чутья у нас наличествует. Причем явно же разглядим и красоту, и грацию, и размах, - он-то обычно особенно подозрительным случается, - и даже отметив для себя кое-какие из достоинств, непременно же, тем не менее, укажем на априори для нас характерный нехороший запах, исходящий от предмета чьего-то, - очевидно, что людей зачастую либо не особо далеких, либо достаточно лукавых, - восторга. Сами-то мы, уж поверьте, весьма глубоки, абсолютно бесхитростны и вполне себе пахучи, между прочим.
Возьмем, к примеру, что далеко ходить, знаменитого писателя нашего Достоевского Федора Михайловича. Вот написал он свое пятикнижие великое. И что? Многие из известных, часто слышим, как показательно иносказательно восторгаются: «глубочайшая писательская мысль», «гениальнейший чтец душ человечьих», «умище», «глыбище». А он что, этот великий ваш писатель, только для великих читателей, что ли, ваял? Ибо нам, простым да безызвестным, литератор сей совершенно непонятен. А в некоторых аспектах даже и весьма неприятен. Потому как, всем ведь ведомо, кормился Федор Михалыч с рук издателя, и платили ему аккурат за печатные листы. Арифметика же получается совершенно незамысловатая: чем более длинными явятся диалоги с монологами героев, да рассуждения различные авторские, пусть даже и о букашечке какой-нибудь с цветочка в горшочке, скромно приютившемся на окошке, тем большее количество слов в произведении его осядет. Улавливаете? Правильно - большему количеству слов необходимо , соответственно, и большее число листов. Что неизбежно приведет к тому, что деньжат в авторском кармане в итоге также гораздо больше сумеет обнаружиться. Как вам? Ничем разве не попахивает? А они: великий писатель, великий писатель. Вон Тургенев Иван Сергеевич, - современник, кстати, Достоевского, - гляньте-ка, особо не нуждался, так то и ощутимо по конечному продукту: самое крупное произведение, роман «Отцы и дети», хорошо если составит четверть объема «Идиота» Достоевского. При том, однако же, и читается легко, и известен ведь не менее. Впрочем, входя в Федора Михайловича положение, мы еще кое-как одно произведеньице-то для приличия осилим. Но пять. Да задохнуться же можно.
А парк этот их новый - "Зарядье". Со всех щелей зазывали: приходите в одно из лучших по списку журнала "Time" мест в мире. Ха! Почувствуйте себя, стало быть, одним из лучших. Как же они туда, думаю, проскочили, в список-то этот понтовитый? Почитал, покумекал, все понятно: сооружен по проекту знаменитых нью-йоркских архитекторов за московские городско-бюджетные денежки. Поддержала, выходит, столица наша в не самые лучшие для себя времена американского предпринимателя. Двадцать пять миллиардов рубликов. Двадцать пять ярдов. Вдумайтесь только. Да за такие деньжищи, в случае надобности, какой угодно список организовать можно. Тоже мне деятели. Профанация, решил для себя. Не пойду. И ведь не далек же от истины оказался. И правильно делал, что не шел. Но все-таки пошел. А все опять же реклама: «парк "Зарядье" стал самым популярным местом в столице, где парочки увлеченно занимаются любовью на открытом воздухе». Да что же там такого, недоумеваю, замечательно-заразительного в этом месте, что народ все бросает и спешит именно туда скорее полюбиться? Не «Зарядье», а прямо-таки «Заразье» какое-то. Пришел. Смотрю, а там таких, как я, недоверчивых ротозеев, пруд пруди. И, самое главное, все такие оживленные, веселые. В грязь лицом друг перед другом падать не желают. Делают вид, что в большом восторге от прикосновения к лучшесписочному. Я же, человек прямой, открытый, как с кислой недовольной рожей явился туда, так с нею же сие место и покинул. А чего, спрашивается, паясничать? Ведь парка, как такового, не обнаружилось и вовсе. Инновационные архитектурные сооружения, да полуголые пустырики с забитыми народом пешеходными дорожками. Места для коих оказалось столь мало, что даже пришлось одну из них консольно вывесить над бесконечно чадящей выхлопными газами автодорогой, - вот уж где душище, так душище. В этом парке не то, что любовью заняться, под кустик сходить невозможно. Понятно, что в сооружениях тех инновационных для вас заботливо организовано бесчисленное множество всякого рода пунктов обмена денег на подогретый пирожок, например, или же на виртуальный полет по столичному небу. Но я-то пришел туда просто прогуляться, а прогуляться-то и негде. Уж про характерный дух, как и положено, оставшийся от освоения двадцати пяти миллиардов, который прет со страшной силой, и говорить не буду.
Мы вообще очень много иногда говорим. Мне как-то один мой давний приятель, у которого, правда, самого-то с абонянием не совсем хорошо, даже замечание сделал. Что же вы, говорит, нюхачи проклятые, сначала все речами своими нетерпимыми вдоволь обгадите, а потом к своему же собственному дерьму принюхиваться и начинаете. Это он о многословии нашем, значится. Но, тут приятель мой, надо признать, далеко неправ. Мы же не хаем то, что действительно совершенно. Великолепнейший памятник Петру Великому на Москва-реке, например, или неповторимый своим очаровании голос Николая Баскова. Не хаем потому, как имеем и понимание, и уважение к сим предметам совершенства. А в некоторых деликатных ситуациях, будем уж откровенными до конца, нос свой даже аккуратненько рукой прикрываем. Ибо уж очень острая тонкость чутья у нас имеется. Во всем ведь душок учуем.