Психическая травма конечности

Во вторник сын сломал ногу. Теперь у нас на двоих одна здоровая нога. И та - не толчковая.

До дома он допрыгал на одной ноге самостоятельно. Говорит, когда упал на не очищенной от снега пешеходной дорожке, валялся и стонал долго, пока не понял, что никто не подойдет и не предложит помощь.

"Неужели у наших граждан - язык не поворачивается назвать их людьми - напрочь исчезло элементарное сочувствие, ну или, хотя бы любопытство: а чего там мужик корчится, вроде и праздники уже закончились?" - скорее подсмеивался над собой, чем возмущался сын. "Вот, мол, сходил за хлебушком".

Я отвёз его в травматологию. У кабинета экстренной помощи с "повреждениями конечностей" колыхалась небольшая очередь - человек 15. Неурожайным был день. Ещё двое с забинтованными головами стояли в сторонке. Я вспомнил, что только недавно Британские учёные признали голову конечностью. А наши врачи всегда обращались с головой как с конечностью.

- Всем больно! - предупредила меня блондинка, чтобы я не удумал пролезть вперед очереди.

- А, значит вы последняя? - догадался я.

- Я не сволочь! - решительно заявила она, будто час назад замолила все свои грехи.

- Я так не говорил.

- Но подумали. Поэтому назвали меня Последней.

- Может быть, - неохотно согласился я: - Для этого сегодня у меня появился веский повод.

- Веский повод у вас появится только через три часа, когда вы отстоите первую очередь. Потом вас пошлют подальше - на рентген, затем, ещё через час, наложат гипс, - оглядев сына с головы до ног, (мужики-то это делают в обратном порядке), подытожила блондинка со знанием завсегдатая этого печального заведения.

- Обычно, больше и лучше всех врачей в лечении разбираются технички, то есть уборщицы. Случайно, вы здесь не подрабатывайте? - спросил я, угнетённый предложенной перспективой.

Я усадил сына на "мягкий" диван (в том смысле, что он был сколочен из досок деревьев не твёрдых пород) и пошел по кабинетам разыскивать знакомого хирурга.

День был неудачным. Мне потом дочь объяснила с точки зрения астролога: Юпитер не успел появиться, как на него попёр Сатурн. Планеты схватились друг с другом, а сын в это время вышел на улицу. Нечего было сопли морозить. Лучше отсидеться дома. В общем, знакомого хирурга не было. Не его дежурство.

Из процедурного кабинета во все стороны разбредались пугающие звуки - будто лобзиком там выпиливали различные фигурки из костей пострадавших пионеры кружка "Юный техник".

Я вернулся к сыну. Он спросил:

- Правда, что единственная кость в организме человека, не имеющая мозга - это ребро?

- Да, Британские учёные и сегодня ищут костный мозг в ребре, но пока безуспешно.

- Мне всё больше становится понятен преднамеренный поступок Создателя: почему именно из ребра Адама Он решил слепить Еву, - грустно признался сын.

- Ходят слухи, что до Евы у первочеловека были ещё две дамы - Лилит и Ада. Но обе были слеплены из красного туфа и черного вулканического песка и были такими умными стервами, что Господь Бог уничтожил свои первые творения. Наверно, боялся, что вынесут мозг Адаму или доведут его до суицида.

- Я догадывался и раньше, что во всём виноваты блондинки, - решил сын.

Блондинка хотела было возразить, но я быстро перекинулся на протокол лечения переломов костей:

- Всем больно, - повторил я слова блондинки, - терпи. Сейчас схожу в аптеку и куплю мумиё. Тебе - в таблетках или жидким предпочтёшь?

- Что такое мумиё?

- Эх, село! Лекарство для костей. Фармакологи собирают его в труднодоступных скалах, где оно набирает веками вес и лечебные свойства и состоит из вяленого птичьего помёта и жидких фекалий сорвавшихся со скал альпинистов.

- Почему в нашей фармакологии, если не химия, то обязательно говно?

- Потому что говно - тоже химия, только органическая. Не веришь? Загляни в Википедию, - может быть, впервые проявил я настойчивость, пытаясь навязать сыну в пищу органику.

Вообще-то, я, сколько себя помню, лечусь от всех болезней несколько иначе, проще и эффективней: беру бутыль минеральной, не газированной воды, - желательно из-под крана, - откручиваю крышечку и через силу запиваю ею бутылку водки.
Потом бреду в бреду, не зная броду, к кровати, возле которой приготовлена на ночь для утоления жажды ещё одна бутыль с водой и падаю в постель без сентиментов, но с сознанием выполненного долга.

Главная заслуга отечественной медицины - она с первой попытки излечивает от желания лечиться по её правилам.

В инструкции по эксплуатации организма, выпущенной еще в 1959 году Детгизом, на странице о неисправности, даны чёткие рекомендации: пункт 4 А "В случаях сбоя работы органов или их приостановки, пейте как можно больше. При отсутствии жидкости в окружающей среде, можете использовать уринотерапию. Главное - пейте!"

Инструкция составлена заботливой рукой. Она не большая - всего три страницы. Да и то, последняя полностью посвящена подготовке к встрече с врачами и, как следствие, постепенному привыканию к сырой земле.

Вдруг вспомнил: В 1-ой Городской больнице, при входе висит плакат с кратким резюме: "По заслугам - и болезни", а чуть ниже, обосновавшегося там уже давно и прочно похоронного бюро - указатель : "Примерочная - направо".

Забота о человеке - вот главная духовная скрепа медработников! Они знают этого человека и долго его еще не забудут. Попадись он им только в руки.

Я направился верблюжьей поступью в аптеку и вдогонку получил в спину отскоком едкое сожаление блондинки. Она обращалась к сыну:
- Ваш охранник какой-то злой и особенно глумливый. Я бы, на вашем месте, давно его уволила!

Перед окошком аптекарши извивался единственный покупатель с крупной головой на тонкой шее и таким же худым, гуттаперчевым телом. Он изводил её долгими сказками о своём достоинстве и требовал гандон с усиками большого размера. Девочка была молоденькой и еще не разбиралась во всех тонкостях русской разговорной речи или не хотела.
- Я не понимаю, что вам надо? - твердила она и набирала на лице нездоровый румянец.

Я глянул в лицо гуттаперчевому покупателю - усы у него были на месте - и пояснил аптекарше:

- Он брата близнеца ищет. Видите, как взволнован. Вы скажите ему, что кроме него самого других таких же у себя не держите и торгуете контрацептивами, но ему лучше подойдут ректальные свечи.

- Что-о? - возмутился гуттаперчевый и как-то по особенному искусно изогнулся в мою сторону.

- Ничего. У вас упало, - своевременно подсказал я, показывая на пол, улыбнулся и добавил: - И у меня на вас упало.

- Понял, - легко согласился гуттаперчевый: - На операционный стол торопишься попасть. Сейчас устрою.

Я нежно оттеснил его бедром и спросил у аптекарши Алтайского высокогорного говна.

Она трагично обвела взглядом овал вокруг моего лица, будто очертила границы фотокарточки на надгробной плите и крикнула с хрипотцой в приоткрытую дверь подсобки:

- Совдепия Труповна! Тут еще один рецидивный! Просит говна на лопате! В такой ядовитой среде просто невозможно доработать до пенсии.

Из подсобки мелкой рысью конногвардейца младшей воспитательной группы детского сада "Солнышко" за номером 18 тут же прискакала на помощь старушенция. Взгляд её был суров, вид решителен, точно только что ей помешали закончить беседу с Лениным:

- Вам наломать или развести пожиже? - поинтересовалась она и безошибочно принесла две упаковки мумиё в таблетках, размахивая ими словно боевой саблей.

После чтения ценников по слогам, я возмущенно спросил:

- Почему так дорого? В прошлом году фекалии стоили в три раза дешевле!

- В этом году падёж белок-летуний вырос втрое, а туристов - наоборот. Сырьё оказалось дефицитным, - невозмутимо отреагировала старушенция-фармаколог: - Больше скажу, из-за отсутствия сырья на месяц были закрыты цех по замесу и лаборатория дегустации. Пришлось просить экстренной помощи у кавказских коллег.

- Оправдания приняты. На Кавказе говно неплохого качества. А, почему у вас такое странное отчество - Труповна? Ваш папа тоже был фармаколог? - напоследок с купюрами бросил в окошко я старушенции.
- Не Труповна, а Трудовна. Папу звали Труд Майевич. У вас со слухом проблемы. Могу ушные капли вам предложить.

Да, вспомнил: в Совдепии поветрие было такое поветрие - давать своим детям имена, связанные с Марксом, Энгельсом, Лениным и революцией. У меня была знакомая учительница, которую звали Мэла Восровна (Великая Октябрьская Социалистическая Революция). Именем и отчеством целую эпоху в себя впитала, чем и спаслась, и детям передала безвозмездно.

Возвращаясь в травматологию, я отключил сигнализацию у своей машины, чтобы забросить пакетик с лекарствами на пассажирское кресло, заодно прослушать More love for the money из альбома Cyclorama группы Styx, вдохнуть полной грудью свежего табачного дыма из настоящей папиросы Беломорканал, заныканной в бардачке, но едва открыл дверцу, как за спиной - в самое ухо - вкрадчиво проблеял гуттаперчевый:

- А можно, я у твоей машины колесо порежу? Одно. Душа у меня не спокойная. Всё требует и требует сатисфакции.

- Господи ты, Боже мой! Да отстрянь от меня! - предупредил я, что готов уже зарваться.

- Ага! Признал, сука, всё-таки! - обрадовался гуттаперчевый: - В таком случае, пожертвуй сто рублей на мой нерукотворный лик. Мне срочно нужно приобрести два стограммовых пузырька со спиртом - по 35 рублей за каждый - и 350 грамм Комсомольских пряников - без них моя любимая, боюсь, откажется сесть за праздничную трапезу, - обосновал он детализированной сметой своё требование, не ведая, что спирт в аптеках подорожал с января на десять рублей, а Комсомольские пряники исчезли с прилавков "Магнита" еще в ноябре прошлого года.

- И по какому же религиозному поводу у нас сегодня намечаются народные гуляния, о, Великий и Всемогущий? - просто полюбопытствовал я с корыстной целью - внести изменения в святцы и дополнить новыми праздничными днями календарь православного христианина.

- Мою бабу кошка покусала! - всхлипнул он: - Жестоко и бесцеремонно прокомпостировала милой и обожаемой Светке руку от запястья до предплечья.

Я должен был сразу догадаться, что бабу гуттаперчевого зовут Света, Несущая Свет, Люцифер на латыни. Этой нечисти еще со времён до песочного Египта и могли лишь кошки противостоять.

Причина отказа, что нет наличных и я расплачиваюсь картой, - да и та восьмёрка червей, - мне показалась не совсем корректной. Гуттаперчевый постоянно прислушивался, как сочно звенит мелочь в моем кармане.

Поэтому я, скрепя сердце, дал ему две бумажные купюры и сверху присыпал мелочью.

Гуттаперчевый горячо потёр купюры, остудил, помахав ими на морозном воздухе, и спросил:
- А где Ленин? На сотенных всегда был Вождь Мирового пролетариата. Эти деньги ничего не стоят, впрочем, как и нынешняя жизнь.

В благодарность за полученные деньги, он залез под мой автомобиль и вытащил из-под переднего правого колеса здоровенную медицинскую иглу для шприца

- Привычка, - пояснил он, - я всегда такую подлянку устраиваю тому, чья рожа мне сперва не нравится. Ты сдал назад, а у тебя в протекторе засвистело. Ты вышел посмотреть, а я в это время у тебя барсеточку-то с пассажирского кресла и умыкнул. Здорово? Ловко я придумал?

Я представил гуттаперчевого, с вытянутым через собственный зад лицом, и завязанным бантиком позвоночником,как любит делать сын с теми, кто пытается проникнуть в машину, чтобы поживиться барсетками, и у меня чуть заметно поднялось настроение.

У 116 кабинета экстренной помощи, обложенная наледью картинка - калеки будто вмерзли в пейзаж, боясь пошевелиться и ничего не изменилось за полчаса. Ничего.
Я сказал блондинке:
- Светлана, ваш мужик в настоящее время покупает вам упаковку Комсомольских пряников. Можно считать, что вечер у вас удался.

Блондинка посмотрела затравленно, но в её взгляде я успел прочесть девять матерных слов - восемь трудно склоняемых существительных и один легко спрягаемый глагол.

Через три часа, надышавшись полной грудью атмосферой травмпункта, пройдя рентген и схлопотав гипс, сын решил:

- Ноги моей больше здесь не будет. Меня предупредили: если случайно сломаю гипс, то за следующий буду платить по двойному тарифу. А гипс я обязательно поломаю и потом умру от асфиксии - жаба задушит платить такие бешеные деньги за кучку марли, пропитанную асбестом.

Не помню, кажется актёр Мягков сказал: " Я чувствовал себя здоровым человеком, пока не попал в больницу".

- Очень хочется найти виноватого. Какая мразь рисует на нашем пути широкие черные полосы? - задумался сын.

- Наверное, Фортуна повернулась задом? - предположил я.

- Ну, с ней-то всё предельно ясно. Если Фортуна повернулась задом, то она просто решила поменять позу. Нам-то какая разница, в какой позе её иметь?

- Уж очень давно Фортуна поменяла позу. До кровавых мозолей натер всю свою конституцию об её задницу. Устал, - признался я сыну: - Хотелось бы и в глаза ей глянуть. Вдруг в них ещё теплится живой интерес к её насильнику?

2

В среду мне предстояло сдаться эскулапам. Дочь уже не могла без содрогания разглядывать, как на моей левой ноге флегмона захватила голень и стопу, раздувшись до размеров волейбольного мяча и окрасившись в царский, темно-пурпурный свет. Трофические язвы на фоне флегмоны выглядели прыщами ребенка пубертатного периода.

- Трупных пятен на теле нет, да и покойником от меня не пахнет. Может, капустный лист приложить? Не высосет, мазью Вишневского добьем, - канючил я у дочери, памятуя о том, как однажды приехал в 1-Ю городскую больницу и на центральном входе прочитал рекламу: "Быстро, качественно, дёшево. Похоронное бюро "Ритуал". Сволочи, работали по единому, взаимовыгодному договору.

Но приговор дочери был окончательным и обжалованию подлежать не имел ни малейшего желания.

Сперва меня решили показать заведующему терапевтического отделения, кандидату мед.наук, молодому парню поколения ЕГЭ.
Он уворачивался, как умел, манкировал своей занятостью и чрезвычайной востребованностью. Я сказал зятю: - Вот, у кого надо учиться щёки надувать.

Кандидат терапевтических наук услышал, быстро обиделся и, глубоко задумавшись - как бы позаковыристее наказать меня своим презрением - поманил пальчиком в свой кабинет.

- Жалуйтесь на свое здоровье, пожалуйста, - предложил он: - В каком месте оно у вас трещит по швам?

Я молча закатал штанину, предоставив возможность терапевту полюбоваться моей флегмоной.

- Что это?! Уберите немедленно эту гадость!! - взвизгнул главный ессей Ленинского района и недоуменно закатил глаза, будто обнаружил, сидя на унитазе, две полоски в своем тесте на беременность: - Вам надо не ко мне, а двумя этажами ниже!

- К патологоанатому? - попросил я уточнить адресанта.

- К хирургу. Сперва он срочно вам одну ногу ампутирует, а потом я займусь лечением суставов на другой ноге.

- До вас терапевтическим отделением заведовал Степаныч, - с ностальгией вспомнил я, как десять лет назад из большого уважения к моему свату, здесь рьяно пытался отыскать во мне букет заболеваний светоч в белом халате предпенсионного возраста: - Медики предыдущего поколения,может быть, цинизмом и сарказмом особо не отличались от нынешних, но в них еще, точно пересохшая штукатурка, едва держалась или отваливалась с болезненным треском и грохотом кусками со стенок совести эмпатия (сочувствие, сострадание). В их глазах можно было прочитать не только застойное равнодушие ко мне, как к подопытному, но иногда и чисто человеческое любопытство: "Не подскажите, больной, как в вашем, конкретном случае пишутся слова "трепанация" и "лоботомия"?

- Раньше потомки были умнее предков. На том строился и крепился мир. Теперь наоборот. Самое страшное, что вы, молодые и самодовольные полудурки, умнеть совсем не хотите, - сказал я кандидату наук и направился в хирургию.

Зять выслушал сбивчивый отчет о попытке закрепиться в терапевтическом отделении, осторожно наблюдая, как у меня во рту стынет каша, позвонил куда-то и шёпотом подсказал: - Выписывайте сегодня... Да, одна койка в двухместной палате. Дозрел, сейчас приведу.

Я догадался, что никакой форс-мажор не поможет мне хотя бы ещё на день оттянуть добровольное лечение в принудительном порядке, и чувство обреченности ввело меня в полный ступор.

3.

Ещё в глубоком, как утренняя зорька детстве, я задумал, не отступая от марксистско-ленинской идеологии, создать научный трактат про то, как побороть в себе страх, не впасть в ступор во время расстрела врагами и достойно на трёх языках исполнить "Интернационал".
Мне не было и пяти лет. Виртуозно русским матерным языком я ещё не владел, но уже думал много - больше двух раз в день. Особенно после того, как петух однажды клюнул меня в темечко прямо возле деревенской бани. У петуха было имя. Пернатого любимца деревенские родственники называли Долбоёбом. Мы суп из него сварили на следующий день, потому что дед сказал: "Если боишься врага своего, то лучше его съешь!"
Когда окровавленный петух нарезал круги по двору в поисках своей башки, оставленной на чурбане под топором, и демонстрировал в назидание всему курятнику, чем для самого отчаянного Долбоёба заканчивается попытка "наезда" на беззащитного ребёнка, я детально прорабатывал пролог своего трактата под названием: "Как победить страхи и приучить детей ничего не бояться?"
Конечно, ответ плавал на поверхности, был легче и уступал по плотности воде, но в периодической таблице химических элементов занимал почетное место.

"Детей надо пороть! Всегда! При любом поводе и без! Несколько раз на дню! Только регулярная порка позволит ребенку не бояться неизбежности наказания. Его задница должна быть с детства заточена ремнем под суровый и равнодушный мир и светлое завтра!" - писал я мысленно первую главу своего трактата, тщательно прослеживая траекторию бега обезглавленной тушки петуха. И - это при том, что научных работ великих педагогов Коменского, Песталоцци, Макаренко и Сухомлинского я еще не читал.

- Деда, а тебя в детстве пороли?
- Ещё как пороли, внучек! Ещё как пороли!

- Вот, поэтому ты и вырос очень хорошим человеком и любящим, преданным дедушкой! Но слишком доверчивым. Я думаю, никакой петух меня в темечко не клевал. Свидетелей-то при этом не было. Но зато теперь всему скотному двору известно, по чьей прихоти они еще живы, - пытался я объяснить деду, что любое искусство требует жертв, даже искусство лжи.

4.

Пока я сидел на тумбе возле ординаторской в ожидании заведующего хирургического отделения, в WhatsApp родственник опрометчиво выставил фото жениха своей племянницы: на большой голове жениха было много лица, надбавленного огромной плешью - до макушки. Я отписал в личку дочери:
"После поверхностного осмотра и сравнительного анализа имярека, пришел к выводу: "Как же, всё-таки повезло вашей маме и моей жене с мужем и отцом её детей! То есть, со мной! Да и твоей родной тётке, сестре моей жены, тоже, надо признать, повезло. И тебе с твоим мужем очень повезло! А, племяннице родственника лучше завести кошечку или хомячка. И не говори мне, что имярек может быть человеком хорошим. Судя по его внешности, всё хорошее он оставил в своём зрелом возрасте ещё во времена военного коммунизма.

Дочь не преминула тут же ответить:
"Будь снисходительнее! Она (невеста) беременная".

Я хотел было написать развернутое сообщение с обоснованием, почему нас не пригласят на свадьбу, но тут вышел из ординаторской хирург и спросил:
- Ну, рассказывайте, что вас беспокоит?

- Меня беспокоит политическая обстановка в Венесуэле, - честно признался я.

- В гнойную его! - сразу определил зав. отделением хирургии мое тайное происхождение и заслуженное место: - Не кормить и воды не давать! - приказал он от лица главного гуманиста этажа мед.персоналу.

В "гнойной" он уложил меня на узкий стол, попросил закатать штанину, глянул краем глаза на болячку и строго потребовал раскрыть тайну: какими народными методами лечения флегномы я пользовался, что умудрился довести свою ногу до крайне непрезентабельного состояния? Наверное, гусиным помётом намазывал?

- Капустный лист на ночь прикладывал, - предложил я свою версию.
О том, что всадил себе внутримышечно с десяток пузырьков цефамизина, едва почувствовав грядущий сепсис, я скрыл от хирурга. В задницу я вводил антибиотики без лидокаина, ощущая себя пленным в застенках Гестапо.

- Здесь, здесь и здесь вскроем, выдавим, поставим дренаж, некроз почикаем, - схематично обозначил хирург свой план пыток, затем попросил показать язык и постановил: - Лишнее удалим под корень.

- Доктор, - спросил я, - а после операции я смогу играть на скрипке?

- Конечно, сможете. Я знаю много скрипачей с одной ногой.

- Ну, смотрите! Вы обещали! В жизни я скрипку ни разу даже в руках не держал. Но вам почему-то верю!

В сею же минуту у меня из вены отсосали кровь, сделали кардиограмму, попытались впихнуть в рентгеновский кабинет и клизму, раз уж отказался от платной физиотерапии, и отправили подписывать договор на семи страницах, в котором ясно было оговорено, что при любом исходе операции я ни к кому-либо не имею никаких претензий, так легла карта и никто не виноват.

- Вы только мездру не порвите случайно, когда придётся освежевать мою тушку и поделить её на органы. Уж очень я ею дорожу, - высказал я общее недовольство дежурной мед.сестре и отдельно - еще некоторыми словами, вписанными в договор дилетантами:
"Что значит, под "общим наркозом?" Наркоз, он и есть только наркоз. И с анестезией его никак не спутаешь".

- Да говорите, что хотите. Вы же знаете, как мы трепетно относимся к последнему желанию больного! - отмахнулись от меня дежурная мед.сестра.

В палате две санитарки по поручению заведующего отделением хирургии отдирали от спинки кровати неожиданно выздоровевшего и уже выписанного задним числом пациента. Сопротивлялся он отчаянно, всё твердил о каких-то еще двух койко-днях, положенных ему по закону, но силы его были явно на исходе.

- Я прописан в другом городе. Своим ходом не доберусь. А машину заказал лишь на послезавтра! - пытался он последними, козырными аргументами задобрить санитарок.

- Здесь катафалки заказывают себе загодя? - спросил я у мирно дремлющего соседа.

Что-то знакомое в его внешности ущипнуло меня и через вторую сигнальную систему заставило из мозга пустить к проприорецепторам правой руки ток и мурашки. Я рухнул в койку, окончательно сбив с толку санитарок, не успевших заправить постель свежим бельем. Как безнадежно больного меня навестила черепно-мозговая почесуха, присела в изголовье и предупредила: "Не уйду!Буду напрягать и мучить до тех пор, пока не вспомнишь, кто же это такой, твой новый сосед по палате".

Надо признаться, что на лица у меня память никудышная, и процесс воспоминания проходит так же неожиданно шумно и вонюче, как у тяжелоатлета при поднятии штанги с рекордным весом. Такова стариковская физиология - будто вентиль в газораспределительной системе проржавел. От грохота, шипения и сухого треска уши закладывало,а от амбре слезились глаза и хотелось вынести всех святых, вместе с Авиценной.

Я очень глубоко задумался. Так глубоко, что сосед, не спросив разрешения решительно дернул ручку оконной рамы и установил её на летнее проветривание при минусовой температуре на улице, потом вышел из палаты, обронив через плечо, точно сплюнув, загадочную фразу:
"Искусство выживания..."
- Выживания кого и откуда? - притворившись наивным, бросил я вслед ему.
Через десять минут, загнутый буквой зю, вернулся из больничного буфета сосед с мороженым и демонстративно схомячил его, прикрываясь широкой ладонью от моего голодного и ненавистического взгляда.
Уже на операционном столе, продолжая пребывать в тех же тяжелых раздумьях, я успел рассказать анастезиологу, как полгода тому назад грохнулся на пол и сломал себе два ребра.

- Со стула? - между делом поинтересовался тот, вкачивая в вену кубики снотворного.

- Бери выше, - гордо признался я, - с барной стойки! И без страховки! Обычно я, когда меняю лампочки на кухне, надеваю парашют, но тогда нечистая сила отговорила, что ли...

- Всё равно парашют не успел бы полностью раскрыться. Высота маленькая, - самонадеянно решил анастезиолог.

- Может быть, и не успел бы. Но, в любом случае, удар смягчил. Это же так ясно, какому богу не молись.

- Не тому Богу вы сейчас молитесь, - обиделся на нас хирург: - У меня - дилемма: чем лучше воспользоваться, скальпелем или лобзиком? Молитесь за мой правильный выбор.

- Почему сразу лобзик? Опять в моче обнаружили много аммиака? - успел пробормотать я. Представил как в лаборатории из трехлитровой банки разливают по мензуркам мою мочу, вдруг отчетливо разглядел за этим святым делом соседа по палате, вспомнил, кто он такой, его ФИО, погоняло, как он измывался надо мной десять лет назад и лишь затем провалился в бесчувственный сон под весёлое исполнение анастезиолога над ухом оптимистической песенки:

"... в общем, пал я жертвою собственной беспечности
И теперь я понял, какой был идиот
Ногу мне отрезали, почку и пол печени
И в больнице Кащенко продержали год..."

- Пидор гнойный, - в сухом остатке застрял на губах у меня комплимент, отпущенный ему, соседу по больничной койке.

5.

Привели меня в чувств сразу же, едва вывалив в койку, как кучу мусора из самосвала, но мудрости в организм не добавили.
Следом принесли пластмассовый рог с ручкой.
Сперва я вдоволь нагляделся в него, как в калейдоскоп-трубу с острыми не шлифованными краями, вкручивая в глазницу, и гоняясь за причудливыми световыми узорами; затем выдул пару маршей и утренний сбор на пионерскую линейку, изображая из себя горниста лагерной дружины им. Лёни Голикова; и только после явилась мед.сестра, силой вырвала из рук рог и объяснила мне, что это медицинская "утка", но сильно недоразвитая по причине поголовной оптимизации производительных сил и средств производства. Значит, в области инструментов и оборудования наша медицина совершила огромный скачок в сравнение с 1913 годом.
Много еще умного и таинственного крылось в больничной утвари и мне предстояло всё это раскрыть и изучить.

Сосед высился барханом на своей кровати, настороженно наблюдая за мной из-под одеяла.

- Не узнаешь меня, Степаныч? - решил я действовать неожиданно и напористо: - А я тебя сразу узнал.

- По запаху всех своих больных пациентов сложно упомнить, - сознался Степаныч.


- Меня трудно забыть. Мой кишечный тракт безошибочно распознает среди кучи врачей главного терапевта этой больницы. Реакция желудка вполне оправдана.

- Бывшего, - подсказал Степаныч, - я уже не работаю зав. отделением терапии. Я вообще не работаю, только лечусь.

- Зачем лечишься? Кому, как ни тебе знать, что исход один, летальный. По крайней мере ты так говорил десять лет назад, когда с улыбочкой выносил мне смертельный приговор, - я скривил рожу, собрал глаза в кучку, вытянул губы трубочкой, стянул их красивым бантиком и, пародируя журчащий говорок Степаныча, пропел: - Маркеры показали: гепатит А и Б - отрицательно. Гепатит Ц - положительно! Это не страшно. Умрём все... Когда-нибудь.

Степаныч всей головой вынырнул из-под одеяла и мародёрским взглядом просветил меня насквозь. Я даже почувствовал легкое пощипывание кожи, точно под рентгеновским излучением.

- Ты по блату попал ко мне, - вдруг вспомнил он, - был абсолютно здоров, а это вызывало большое подозрение. Когда у блатного пациента есть машина, квартира, дача, много денег, он по определению не может быть здоровым. Скажи спасибо, что какой-нибудь эхинококкоз тебе не поставил. А гепатит Ц - тьфу, мелочь - его уже в то время лечили. Очень дорого, но лечили. Я же обещал тебя поставить на ноги? И поставил бы в любом случае - был у тебя гепатит Ц или не был. Это тогда не имело большого значения. А важно было, чтобы ты полностью, без остатка на кредитной карте доверял врачу. Доверие - вот основа лечения. Но у тебя его не было. И ещё - оформление бумаг. Столько времени уходило на писанину, что лечить уже и не хотелось. Вас, всех здоровых, и не вылечишь.

- Да, доверием к тебе не блистал, - вспомнил я, как Степаныч придумывал для меня изощрённые формы пыток. То крови из вены требовал ежедневно, то приказывал наполнять мочой трехлитровую банку, то отправлял на ФГС глотать кишку, то заставлял жрать таблетки и по часу лежать под капельницей, а то приглашал сверловщицу низкой квалификации, чтобы та набила иглой на ягодицах: "Привет из Гестапо!" и "Йозеф Менгеле помнит о вас!"

"Висцеральный жир стягивает к животу кожу лица, чем вызывает у больного хроническую улыбку... Гуимплена. Надо срочно избавить тяжело больного от того и другого недуга", - гадко хихикая, обьяснял мед.сёстрам Степаныч, безупречно копируя Леонида Броневого в роли Мюллера, и поглаживал свастику на рукаве черного эсэсовского френча. Защитные силы организма планомерно превращались в его беззащитную немощь.
Десятикратный запас иммунитета таял на глазах и растворялся в ядовитой гадости, запущенной в меня через капельницу из бутылей, тщательно обернутых пищевой бумагой, в которую лет сорок назад заворачивали селёдку и конфеты "Дунькина радость".
Для полного счастья, промывки мозгов и здравого взгляда на врачебный мир не хватало только трёхведёрной клизмы. Принимая меня в своем кабинете, Степаныч всегда кидал особо доверительные взгляды на кружку Эсмарха, повешенную тугой соплей на шкафу с документами...

6.

- Тяжело в лечении - легко в Раю.

- Кто это сказал? У дураков мысли сходятся, - очнулся от воспоминаний Степаныч.

- Один известный юродивый терапевт так оговорился в евангелие от ессеев. Он еще пожаловался на то, что нет врача в своей деревне. Правда, потом апостолы, вставляя по Его рекомендации в свои задницы черенки от тыквы, и корчась от удовольствия, сильно перевирали всякий раз слова мошиаха, и в конечном прочтении у них получилось что-то вроде: "Нет пророка в своем отечестве".
Я об этом рассказ написал: "Гепатит Зю". В нём высоко оценил и твои методы лечения, мало чем отличающиеся от терапевтических приемов Иисуса. Не читал, Степаныч?

- Не читал, но твои познания в древнееврейском врачевании меня немного успокоили. Ты разумный, подопытный экземпляр. И, постольку поскольку тебе известно, что во все времена обидеть,нанести увечья или убить терапевта считалось самым страшным человеческим грехом, то мстить мне не станешь, или удовлетворишься ласковым введением в мою прямую кишку клизмы, когда я потеряю бдительность и засну. А завтра, к обеду, меня уже выпишут целого и невредимого, - предвосхитил и озвучил Степаныч мой коварный план, но только в его начальной стадии.

- Мне интересно знать, Степаныч, ты из корыстных побуждений или ради того, чтобы просто поржать -разболтал всем врачебную тайну? То есть, сперва придумал мне гепатит, а затем поделился лживым диагнозом со своими коллегами, дважды нарушив клятву Гиппократа, - припомнил я, как через неделю после побега из клиники в мою квартиру вломился без предупреждения участковый терапевт и предложил всего за 450 тысяч рублей провести курс лечения и полностью избавить меня от ужасного недуга. А ещё через день позвонили из похоронного бюро "Ангел" и мягким, стелющимся голоском объяснили, по какому номеру телефона необходимо до них дозвониться моим родственникам, когда я начну биться в предсмертной агонии и планомерно коченеть. Цены у них на ритуальные услуги самые низкие в городе. И есть договоренности с дирекцией Северного кладбища на солидные скидки под родовые участки в самом престижном месте - возле двух молодых березок, что произрастали справа от центральной аллеи. Так они объяснили своё неназойливое стремление помочь хорошему человеку избавиться от излишних хлопот. А при досрочном подписании контракта ещё и обмыть мой труп за сущие копейки.
Врали они, конечно, безбожно. Мне потом сосед сверху, работавший в той же структуре, показал для сравнения сметы еще девяти похоронных компаний. У "Ангела" цены были выше других. А блат с дирекцией кладбища и скидки на родовое захоронение оказались жалким, рекламным трюком. Но в оперативности им отказать было нельзя. Звонили они в той же календарной последовательности, в какой участковый врач навещал меня и с плотницкой скрупулёзностью делал замеры давления, температуры, роста и объёма неподвижно лежачего тела.

- Я не помню, чтобы Гиппократ клялся никогда не консультироваться с коллегами о методах лечения гепатита Ц. Скорее, наоборот: больше не клялся, чем клялся, - сославшись на историческую достоверность факта, остался довольный своим ответом Степаныч.
Прикрываясь Гиппократом, вообще, можно оправдать любой мерзостный поступок, тем более, что мало кто из врачей читал и помнил его клятву в первой редакции.

Честно говоря, Степанычу опасаться было нечего и некого. Да он и не опасался. Как истинный терапевт, досконально изучивший за мгновенье мою капризную натуру, он сразу догадался, что какой-либо угрозы для него я не представляю. Я, может, и злопамятный пациент, но не злобный. Мой разум возмущенный покипит-покипит, да весь паром и выйдет через свисток, прижившийся во рту. Недаром в Шпикуловке таких безобидных пустобрёхов, как я, обзывают "свисток смолёный".

Сразу после ужина - из овсянки и чайного напитка без сахара, настоянного на половой тряпке в ведре из-под ГСМ - вышла на тропу войны дежурная медсестра. Было тихо. Даже природа за окном замерла в ожидании порно зрелищ от кинокомпании Brazzers.

Моя большая мышечная масса, разумеется, представляла для медсестры испытательный полигон бытовых и химических отходов. Она ненавидела всего меня. Не удосужившись даже приласкать проспиртованной ваткой место тесной смычки шприца с приемным коллектором, она вбила в меня, точно последний гвоздь в крышку гроба, шприц с таким остервенением, что игла чуть не пробила меня насквозь и не выскочила в районе паха.

- Детонька, - защищался я, как умел: - Давай, я тебе коленку поглажу. И ты станешь добрее.

- Ваши ласки не собьют мне прицелку, - предупредила она и тут же всадила в ягодицу еще один укол.

- За что? - героически спокойно сказал я угасающим голосом, похожим на предсмертную песню индийского ткача: - У меня же в руку вставлен катетер.

- Ой, а я-то и забыла! В следующий раз мне надо быть повнимательнее.

- А постучаться в дверь палаты не забыла, - упрекнул и возмутился я одновременно: - Почему Степаныча игнорируете? У него ягодицы не менее привлекательны: кричат и требуют к себе пристального внимания.

- Андрей Степанович - врач высшей категории, заслуженный врач Республики. Что мы, варвары что ли какие -то, чтобы глумиться над почетным гражданином страны?

- Бывший, - напомнил я дежурной медсестре, - бывший врач.

- Бывших врачей не бывает. Врач, он всегда врач. С этим клеймом нам приходится мириться и уживаться до самой смерти. Правильно я говорю, Андрей Степанович? Вам на завтра назначена последняя процедура на физиолечение. Напоминаю. А вы, - обернулась она ко мне уже за порогом палаты, - не забудьте утром принять жаропонижающее. В вас еще так много гноя пузырится, что наблюдать неприятно, как непривычно медленно идет процесс вашей мумификации.

7.

Рассвет начинается с укола антибиотика в задницу.
- Больно? - спрашивает молоденькая медсестра, вдруг обнаружив под рукой живой предмет.
- Да, - признаюсь я шёпотом и даю ей умный совет: - Теперь тебе обязательно нужно подуть на больное место, поцеловать его и прочитать отворот: "У кошки боли, у собаки боли, а у Олежки попочка только лоснись от поцелуев". Так делают все медсёстры вашего отделения. Мне очень хорошо помогает, - и замерев, жду ответной реакции - а вдруг прокатит? Скрываются ещё, наверно, среди мед.персонала чуткие, сердобольные няшки, готовые безропотно исполнить стариковскую мечту.
Но нет, слышу привычное недовольное фырканье, сглатываю её категоричный отказ и медленно погружаюсь в тяжелые думы о том, как обуздать гонку вооружений в любимой стране.

Ну, о чем еще глобальном можно думать в двухместной палате с соседом, у которого накануне порезали мошонку и извлекли оттуда гнойный предмет, напоминающий бычье яйцо?

- Похоже, в самый канун весны тебя успели кастрировать. "Теперь тебе не петь на крыше серенады и не сгонять с карнизов голубей". Обидно. А, сколько денюжек я бы смог заработать, - подтрунивал я над "кастратом" - сменщиком Степаныча - едва он отошел от наркоза после операции: - В корыстных целях бродил бы по больнице и спорил со всеми, что у меня вместе с соседом по палате пять яиц.

- А, что, у тебя всего лишь одно? - вяло отшучивался он.

- По такому случаю - бородатый анекдот: "Приходит в поликлинику мужик с направлением из другой поликлиники и заявляет врачихе-терапевту: "А, у меня три яйца (в смысле, яичка). Та пощупала, поперекатывала, поигралась, говорит:"Да нет, всё в порядке, у вас два".
"Вижу, вы не разбираетесь или считать не научились. Пригласите немедленно тех, кто специализируется на яйцах", - требует мужик.
Пришли специалистки, пощупали, поперекатывали, говорят: "Два! И не яичком больше!"
"У вас врачебный заговор? - возмущается мужик: - А ну, зовите глав. врача!"
Глав.врач пощупала, поперекатывала, выносит заключение: "Аномалии не вижу! Два!"
"Ах, так! Тогда выпишите направление в другую поликлинику. В вашей никто не разбирается!"- настаивает мужик.
Выходит с направлением из поликлиники и на пороге сталкивается с соседкой.
Та спрашивает: "Ой, сосед, заболел?"
"Да нет! - потягиваясь отвечает он: - Было пятнадцать минут свободного времени. Вот, зашёл в поликлинику яйца почесать!"

Нового соседа зовут Арслан или Бишьпишмак, а может, Махмуд или Зиятдин. Я плохо запоминаю звучные имена основного населения Среднерусской полосы и Приволжского федерального Халифата. Извините, с Исламом как-то не задалось.
Впрочем, и у соседа с вероисповеданием не всё просто и понятно.
Вроде, вёл он себя как истинный мусульманин, когда его привезли после операции в палату в сопровождении зрелой, игривой фельдшерицы, мощной санитарки и тощей, изможденной забором крови и мед.братом Арнольдом, лаборантки.

Он еще не отошёл от наркоза, но уже, полностью захваченный идеей организации высокопроизводительного труда, в приказном порядке раскидывал всем задания: "Ты ложишься со мной в койку! Ты исполняешь танец живота! А ты наливаешь мне коньяк!" В общем, тюркское подсознание проявилось во всей красе.

Помнится, тогда еще от лица всего прогрессивного человечества, страдающего флегномой, я попросил разрешения вставить красное словцо и сказал:

"Не верьте басурманину, пожалуйста! Он с врачом коньяк оприходовал ещё до обеда!"

"Какой он мусульманин? Он даже не обрезан по-человечески!" - с печальным сожалением в 120 килограммов выдала мне врачебную тайну тучная санитарка, которая должна была исполнять по разнарядке танец живота.

8.

- Тюбетейку сними! Нечего выпендриваться и парить себе плешь. Ты почему от циркумцизии отказался? Струсил? - стыжу я соседа: - Если бы убедил, то хирург заодно и крайнюю плоть мог запросто обрезать. И Аллах на это намекал, когда вживлял тебе опухоль в мошонку. Вот, теперь вся больница знает, что ты как был, так и остался махровым язычником. Кому теперь молиться будешь?

Он терпеливо сносит мои упрёки, чтобы выждать удачный момент и попросить снова рассказать, какого грозного баскака в нем пробудило подсознание за время наркоза.
Ему, скромному и тихому татарину это очень важно слышать.

"Стыдно-то как! Ох, я и отчаянный, ох и отчаянный!"- качает он зелёным плевком на макушке. Но самому совсем не стыдно, а даже приятно, что родовой ген батуры и баламошки на нём не скончался.

- Какому ещё-то мне Богу молиться, если Бог один - Аллах! - после мучительных раздумий и подсчётов в столбик вдруг заявляет он.

- Ошибаешься, не один. Аллах - искаженное иудейское имя Эллохим. А Эллохим на древнееврейском - слово во множественном числе, то есть боги, - покушаюсь я оскорблениями на чувства правоверного язычника.

- Пойдем, покурим, - объявляет он временное перемирие. Знает, засранец, что святое не перешибить никаким религиозным и концессионным дрыном. И мы степенно начинаем подготовку к сокровенному таинству, к мистерии затяжек магического дыма производства зоны "Горелово", квартала 2, Волконского ш,7, что находится в Ломоносовском районе Ленинградской области.

Альтернативы у нас нет. Всё отнял Президент, ради процветания кооператива "Озеро". Гореловский табак хуже говна. Не добавляют уже в него ни коньяка, ни салями. Сплошная химия. Все сигареты отдают плавленным полиэтиленом высокой плотности, низкого давления. А курить надо! Я сорок три года курю с одним перерывом в три дня. И эти три нелепых дня втесались в мою жизнь сдуру, под давлением общественности и по тайному сговору родственников. Нюхать, видите ли им надоело. Но я же никого не принуждал нюхать. "Запах тем и хорош - отойди и не нюхай" -говорил один классик.
У соседа стаж чуть больше - курить он начал ещё октябрёнком в пионерском лагере "Орлёнок" - и тоскует, естественно, глубже по настоящей "Приме", "Яве" в мягкой пачке за 30 копеек, "Солнцедару" и старому приятелю, который на спор выпивал бутылку водки одним глотком, хитро оттянув кадык на горле двумя пальцами, и туда же следом забрасывал живого бычка из Херсонского лимана в качестве десерта.

Процедура выхода в люди утомительна и потешна. Администрация больницы строго запретила курить как внутри, так и на всей прилегающей к зданию больницы территории. Для того, чтобы сходить и отравиться по-человечески, надо упаковать сменную обувь; верхнюю одежду компактно поместить в руках и со всем этим скарбом спуститься вниз, к охранникам; переодеться и переобуться у них на глазах; отметиться, предварительно выслушав краткий инструктаж по технике безопасности; обязательно заявить, что их, охранников, всё равно лишат премии - какими бы они чрезмерно усердными и бдительными не были - и по скользкой, узкой тропинке, вдоль сугробов, пройти еще ряд испытаний, очень похожих на те, которые устраивают отряду космонавтов при подготовке к полету в экстремальных ситуациях.

Днём всем курящим разрешен выход только через поликлинику, а это - дополнительные двести шагов до въездного шлагбаума на территорию больницы.

С соседом в обнимку мы представляем странный, инопланетный и чуть живой организм. С одной стороны этот пастозный анахронизм идет глубоко прихрамывая, а с другой - передвигается нараскоряку, неумело подтягивая зад, точно баба под коромыслом. Полюбоваться нами выходят все больные из соседних палат.

- Куда вас понесло в столь поздний час? - интересуется дежурная медсестра, не отнимая взгляда от журнала прихода и расхода пациентов стационара.

- Вера! Вера нам даёт очень много! - говорит сосед и кивает на пейджик мед.сестры.

Я читаю: "Вера Колотушкина, мед.работник больницы номер..." и признаюсь:
- Кому-то посчастливилось, а мне она ни разу не дала.

- Может, потому и не дала, что не просил? - домогается сосед.
- Потому и не просил, что боялся: а вдруг не откажет? - смотрю я в налитые чистой голубизной глаза медсестры.

- Да идите вы, куда шли, - сдается мед.сестра и указывает пальчиком на входную дверь.

Путь из хирургического отделения открыт!

Вчера случилось ЧП Вселенского масштаба: какой-то негодяй дважды зобнул окурок в открытую форточку в туалете левого крыла хирургического отделения и успешно скрылся с места преступления, со шпионской точностью рассчитав прибытие зондер-команды. Накрыть наглеца не успели. Восьмипудовая санитарка пол-дня рыскала по палатам, заглядывала мужикам в рот, нюхала, требовала от них публичного раскаяния или на худой и вялый конец - сдать ей злостного нарушителя порядка. Мужики держались стойко, временно задушив в себе каждый Павлика Морозова, хотя догадывались с каким тайным намерением одна блондинка из 217 палаты посетила мужской туалет. Не все блондинки дуры. Есть среди них и хитрые дуры.

Я сказал санитарке:
"Если бы я уважал и боялся мед.работников, как в Советское время, то наверняка оклеветал бы себя. Но в последнее время вы утратили доверие, уважение и профессионализм. Меня пытками не запугать. Делайте своё грязное дело!"

Так, в крепкой связке с соседом мы добираемся до ворот и, чтобы не преодолевать проезжую часть, сворачиваем резко влево и прячемся под камерой видеонаблюдения.

Сосед спрашивает:
- Как ты думаешь с позиции верующего: женщины - это абсолютное зло или секретный замысел Творца, данный нам в наказание за свободолюбие?

- Одно другого не отменяет. Вопрос поставлен не верно, - я кусаю на фильтре сигареты кнопку, точно ампулу с цианидом. Зубы пробивает стеклянный треск, по языку и нёбу растекается не аромат миндаля, а гнилого арбуза: - И, вообще, судачить о "вечной аксиоме" - злопакостное предприятие. Стал бы ваш эпилептик Мухаммад пророком и посланником Аллаха (слава ему в веках!), если бы не жена его Хадиджа, которая была на 15 лет старше, имела состояние ценою в 20 верблюдов и одного ишака? Сомневаюсь. В то время девочки рожали в 14 лет. Так что Хадиджа стала Мухаммаду не только женой, но и матерью. Было, кому наставить его на путь истинный, чтобы извлечь из ничего огромную прибыль комсомолке, спортсменке, бизнесвуменше и просто мудрой женщине.

- А ваш сын плотника считался учёными мужами лжепророком и конченным юродивым. Наверно, потому что не имел мудрой жены? - обижается на меня потомок Измаила

- Юродивый - это живое воплощение Бога на Земле. Я это прочёл в одной умной книге. В ней уже на 17 странице "наш" с "вашим" крепко шли в обнимку: один, хромая на левую ногу, другой - нараскоряку.
А ещё в ней было сказано, что не надо мучиться в поисках ответов. Все ответы уже заложены в вопросах. Просто вопросы заданы в искаженной, неправильной форме. Название книги длинное: "Заимствование древними египтянами у волжских булгар татарского языка, традиций, кулинарного искусства и Строительных Норм и Правил по возведению пирамид". Извини, имя автора не помню.

Окуренное вечерней дымкой небо, подрагивает от холода и осыпается крупными хлопьями снега.

- Меня зовут Фарид Фарутдинов, - выдавливает табачной струйкой дыма из себя сосед.

-Что?

Давно случилось. Я писал эту книгу под заказ. Бабай (Шаймиев) попросил. Мы придумали тысячелетие Казани. Нужны были неопровержимые доказательства.

- Скромный творец историографии, я догадался, что мошонка у тебя не простого железнодорожника - по тому, как в ней старательно ковырялись золотые руки лучших хирургов больницы.

- Ещё по одной? - предлагает подышать дымом отечества сосед.

- Не знаю, как и сказать, чтобы не обидеть. Мне страшно: а вдруг на второй сигарете ты признаешься, что твое настоящее имя Муса Джалиль и начнешь лупить меня по нежному лицу своей Маобитской тетрадью?

Мы опять сливаемся в бесформенный сугроб, прикрыв дурацкой тюбетейкой макушку, и начинаем аккуратное движение, точно осьминог по каменистому пляжу. Сиверин, прилетевший поржать над нашей чудной походкой, презрительно плюёт нам в спину мокрым снегом.
Каждый из нас молчит о своем.
Непроизвольно считаем в уме шаги, отнимаем от общего знаменателя и, когда в остатке получаем шагов тридцать до входа в стационар, вдруг из тёмного ниоткуда вонзается в рыжее пятно фонарного света до почесухи знакомый абрис, быстро материализуется, наполняется тенью и превращается в гуттаперчевого мужа блондинки из травматологии. Здрасьте, кого не ждали!
Я спрашиваю, любуясь его перебинтованными руками:

- Война? Сирия? "Новичок"? Или Светка покусала?

- Не-е! - улыбается гуттаперчевый и вертит передо мной и соседом руками, демонстрируя площадь и степень поражения своих конечностей: - Химические ожоги, но жутко страшные. Полез засоры пробивать в канализационных стоках. Использовал одно гранулированное израильское средство и не подумал, что оно может в российских национальных фекалиях сработать, как детонатор в пластиковой бомбе. Короче, зашипело, забурлило и жахнуло похлеще Октябрьской Революции. Стою я, значит, на четвереньках, как полагается контуженному, по локоть погруженный в агрессивную среду первого класса опасности, и думаю: "Грёбаные евреи, порождение Моисеево, я же резиновые перчатки забыл надеть! Нечем теперь будет завещание написать!" Вокруг меня плавают ошмётки от гофрированного шланга и пластикового тройника, а в это время кот с испуга запрыгнул на Светку и ещё раз погрыз ей те же самые руки, что грыз неделю назад. Ну, Светку ты, конечно, помнишь? Теперь мы все вместе здесь отдыхаем: я, Светка, кот и Катька.

- Кто этот мерзкий тип? - почему-то сосед обращается к гуттаперчевому, а не ко мне.

- Это? Это бог. Простой и незатейливый бог, - спешу я уведомить басурманина, опережая гуттаперчевого ещё на вдохе.

- Местный? - так же пристально глядя в глаза гуттаперчевому, интересуется сосед.

- Скорее, повсеместный. Местечковое в нём только то, что он ещё осваивает профессию слесаря-сантехника.

- Познакомь, - требует сосед.

- Запросто. Знакомьтесь: это - бог, а это - творец истории.

- А это непонятно что, - наконец выдыхает гуттаперчевый, кивая в мою сторону: - Прилипло к жопе творца истории и хочет тихой сапой въехать в больницу через игольное ушко.

- Согласен, - говорит басурманин: - Меня Фаридом зовут.

- А я, как обычно, живу в трёх ипостасях. Поэтому можешь звать меня всяко-разно, пока не явлюсь. Цепляйтесь: ты - по одесную, а ты - по ошуюю. Так и быть, проведу вас в наш Рай через пост охраны.

На посту сегодня дежурят два хохла: Пётр и Павел. Пётр - автокефальный ренегат, с тодосом на всю грудь, а Павел - сибирский двуперстный старообрядец, затравленный атеистами и комсомольцами еще в молодые годы - при социализме.
Оба никому не доверяют и презирают всех, включая друг друга.

9.

А причиной этому стала обыкновенная пипетка, вернее, содержимое пипетки - мутная, пугающая взвесь, точно как тот лаборант-практикант с отделения невралгии, что десять лет назад, походя спросил у Павла:
"Уважаемый, а хотите жить долго и счастливо?"

Кто же не хочет? Дураков нет! И Пётр тоже согласился прожить долгую и счастливую жизнь, но с оговоркой: "Дураки всё-таки есть, но они умеют скрывать это не хуже Павла".
"Ну, открывайте шире рот - бабка едет в огород!" - выдал загадочную фразу практикант и капнул им на языки из пипетки какую-то кислятину с послевкусием анисовой водки. И ещё огорошил впридачу: "Теперь молитесь и помните, что без молитвы любая современная медицина перед болезнями бессильна. У меня восемь подопытных крыс сдохли во время экспериментов с этой панацеей. И всё только потому, что молиться не умели. Да и за них, помолиться было некому".
Тогда щепетильный Пётр потребовал у практиканта продиктовать ему на всякий случай фармакологические свойства панацеи и записал со слов лаборанта:
"Этот сложный препарат относится ко многим группам, обладает также антидепрессивной активностью. Оказывает холеретическое и холекенетическое действие, обладает детоксикационными, регенерирующими, антиаксидантными, антифиброзирующими и нейропротективными свойствами. Восполняет дефицит S-аленозил-L-метионина. Принимает участие в трансметилировании, транссульфировании, трансаминировании...(Как истинного охранника, последнее слово Петра насторожило. Он разобрал его по слогам, но легче не стало. Перед глазами несколько раз проплыл заминированный автобус, утрамбованный пассажирами).
Видимо, на лице охранника всплыла такая мировая скорбь и отчаяние, что лаборант замер на минуту, а потом сказал:
"Лучше объясню понятно и доступно для любого подопытного. Короче, у вас на двоих с напарником около двухсот триллионов вредных и полезных бактерий. У одного на сто миллионов меньше полезных, а у другого на на сто миллионов больше вредных бактерий. Все они, получая из ваших организмов еду, самогон, лекарства быстро, очень быстро мутируют, приспосабливаются к той хрени, которой вы их скармливаете, потому что бактерии умнее и хитрее вас и жить спокойно они вам не дали бы, если бы не моя панацея. Вот! Теперь вы мутировать будете быстрее ваших бактерий. Вы будете мутировать так быстро, что все бактерии скоро сдохнут от зависти".

"И полезные?" - скромно поинтересовался десять лет назад Павел.

"Судя по вашим лицам, полезных бактерий у вас совсем немного. Их кончина для вас пройдёт незаметно. Да и зачем они нужны теперь, когда на ваши плечи возложен ответственный груз - жить долго, счастливо и быть всегда здоровыми? И тут им попёрло! В общем, сказание о том, как Петр и Павел сглотнули зелья приворотного, и вскоре долголетие, здоровье и счастье, рухнув, погребли под собою обоих, было широко известно в больнице и передавалось из уст в уста.

10.

Мы идём, крепко вцепившись по бокам в гуттаперчевого. Со стороны может казаться, что шевелится снежный сугроб, неловко наваленный пьяным бульдозеристом. У входа в стационар гуттаперчевый неожиданно меняет походку. Он выворачивает стопы ног, с аптекарской точностью повторяя рисунок ходьбы народного артиста Николай Гриценко в роли мужа Анны Карениной.
Всем известно, как трагично и нелепо закончилась жизнь в псих.диспансере Николая Гриценко. Его забили до смерти соседи по палате за то, что он таскал из их тумбочек еду.

Подсознательное, ассоциативное мышление начинает в символах искать ответы, но тут же включаются мозги и напоминают мне, что не может здесь быть никаких ассоциаций, да и в символах я ни черта не разбираюсь.
И мы мирно, без эксцессов проходим охрану. Я и басурманин одновременно делаем глубокий кнексен в сторону охранников, приподнимая подолы курток, Пётр и Павел отвечают тем же, а гуттаперчевый одобрительно кивает в обе стороны и показывает охране большой палец, а нам почему-то только средний, но каждому индивидуально.

- Калеки! С вас - по триста рублей! - объявляет он, едва мы касаемся скамейки для переобувания частями тел, истерзанными уколами: - Опасная работа сталкера должна быть оплачена по достоинству.

- Я платить не буду. Мне денег жалко, - говорит басурманин.

- И я платить не буду. Мне тоже денег соседа жалко, - солидарен я с басурманином.

Гуттаперчевый, подкошенный смелыми заявлениями, ничего не понимает и таращиться на нас, как пионер на кюретку.

- Я таких наглых типов сегодня еще не встречал, - слегка опомнившись, предоставляет он еще одну попытку избавиться от последних остатков мирового зла в мелких купюрах, хранимых нами для оплаты неожиданных мед.услуг.

- А вчера встречал? - пытается басурманин запутать Аллаха и гуттаперчевого, чтобы оставаться в их глазах щедрым и благородным правоверным язычником.

- Вчера встретил Светку с котом в каморке у охранников, - утвердительно отвечает гуттаперчевый: - Опять стервозная баба повадилась таскаться по бывшим мужьям.

- В смысле?

- Я и сам в этом не вижу никакого смысла... А-а, вы спрашиваете про бывших мужей? - догадывается гуттаперчевый: - Так Светка сперва была гражданской женой Павла, пока Пётр не прогнал свою жену Катьку к Павлу под предлогом того, чо с бабой счастья не дождёшься. Баба любое счастье отпугнёт. А жить бобылём в наше время - это и есть натуральное счастье для любого, добропорядочного человека, пленённого гражданским браком.

11.

Светка, как лицо заинтересованное в дальнейшем развитии семейных отношений, еще могла не надолго стерпеть конкурентку, лихую наездницу, подругу, суку, тварь, змею подколодную, бывшую подстилку Петра, ****ь безразмерную, наверно замышлявшую увести у нее Павла, но как экзальтированная особа, блондинка, феминистка и просто порядочная женщина она не желала слышать и знать, что какой-то условный мужик по соседству - хоть Пётр, хоть Матвей, хоть Иван, хоть Андрей Первозванный - втихую обрёл счастье и, что обиднее всего, без неё деньги считает и складывает в матрац. Вся её внутренняя сущность тряслась от возмущения.
Светку буквально разрывало на куски и шмотени. Надо было и лахудру наказать, и Павлу отмстить, и одинокого Петра с его счастьем не оставить в беде. Мужики, они ведь все недоразвитые. Элементарных вещей не понимают. Свобода - далеко не счастье. Ну, какое у бобыля может быть счастье? Счастье - это приносить женщине деньги, то есть доставлять ей радость радужными купюрами. Женщина радуется - мужику счастье. И тогда он может быть свободен. Арифметика проста. Короче, забот выпало - невпроворот.

"Почто припёрлась?" - вздрогнул от неожиданности Пётр, когда обнаружил у себя в спальне жену напарника.

"По бартеру припёрлась. Разве не очевидно? Ты нам с Пашкой свою свинью подкинул, мы - тебе", - шаря в бельевом шкафу, Светка даже не удосужилась обернуться к Петру.

"Ну, и что хорошего я имею по взаимообмену?"- будто сам с собою тихо завел беседу Пётр.

"Вот, имеешь туловище! - похлопала себя по бёдрам Светка, ошибочно приняв брезгливое недовольство Петра за неподдельный интерес к ней: "Можешь изредка использовать в своих корыстных интересах, но по предоплате".

"И, на кой хрен мне сдалась ещё одна клоака? Это жалкое подобие правой руки. У меня есть эротический журнал "Весёлые картинки", да и натруженные ладони ещё не загрубели. А, с тобой надо будет каждый раз ещё о чем-то обязательно разговаривать. Вы же, бабы, привыкли всё ушами делать", - так же, не выходя из себя, сам с собой философствовал Пётр.
"Поверь, я - лучше!" - нащупав в стопке постельного белья шкатулку, обрадовалась Светка: "Я не слишком притязательна: ем по ночам мало, огрызки и трусы под кровать не складываю, у меня IQ выше, чем у твоей Катьки. По всем телеметрическим показателям я сразу, после своего рождения должна была начать осчастливливать тебя, но долго искала", - дежурными женскими уловками и избитыми хвалебными фразами пыталась Светка охмурить бобыля.

Четыре недели пыталась. На пятую, мучимый глубокой отрыжкой - от киясовских пельменей и рвотными спазмами - от нестабильной обстановки в целом, Пётр навестил лаборанта с твёрдым требованием:
"Обещал счастливого долголетия? Так помогай, а не отсиживайся на облаках! Мне, что Клара Цеткин, что Роза Люксембург - две бабы из одного профсоюза - житья от них нет. Избавь уж нас с Павлом от такого счастья. А не избавишь, сделаем тебе тапшыр - придем и повесимся на дверях лаборатории, чтобы помнил и мучился всю оставшуюся жизнь.

12.

- Вообще, Светка - баба уникальная. Такие на помойке долго не валяются. Когда я подарил ей кота, тому уже было лет пятнадцать, да с ней он живёт неполный десяток. Почитай, долгожитель. А Катьку я одарил ребёнком, кажется, мальчика ей внедрил. Надо бы пол уточнить. Давно было. Всю мелочь пузатую и не упомнишь. Она в вашем отделении санитаркой работает. Сам её туда устраивал, - не без тщеславия признаётся гуттаперчевый.

Я сразу представляю Катьку, исполняющую для басурманина "танец живота".

- Так вот ты какой, бывший легендарный лаборант из неврологического отделения! - восторгается догадливый сосед по палате: - Наслышаны о твоем благородстве и готовности пожертвовать ради науки самым святым - свободой.
Басурманин встает со скамьи нараскоряку и патетически заявляет мне:
- Почту за честь заплатить многострадальному богу два раза за себя! И того: 542 рубля, 68 копеек. Но при условии, что он нам отдаст своё уникальное лекарство, панацею. Я тоже хочу жить долго и счастливо, в здравии и свободе.

- Сейчас не могу. Еще не получил патент на своё изобретение, - сожалеет гуттаперчевый: - Потом аккредитация... Да и лаборатория завернула проект на доработку. Фармакологи говорят, что в предоставленной им моче аммиак присутствует в избытке, а октановое число наоборот, очень низкое. Ну, вы же знаете фармакологов. Они наверняка процентное содержание изооктана устанавливали после получения смеси путём прямой перегонки. Сам так делал не раз. У них всё по настроению: сегодня много аммиака в панацее, завтра мало гептана, и лекарство не детонирует в организме. Но ваши 594 рубля 84 копейки мне сейчас позарез нужны. Спасибо! Заранее благодарен.

- Ну, и я, в таком случае, не откажу в щедрости и пожертвую для ровного счета по 1 рублю и 72 копейки каждой ипостаси твоего печального лица, - решаюсь я на смелое, но не реализуемое по сути заявление.

Гуттаперчевый погружается в мелочные подсчёты, краснея и тужась. Его вспаханное морщинами лицо по методике безотвальной обработки почвы, предложенной в 1951 году Героем Соц.Труда, товарищем Мальцевым Т.С., провоцирует басурманина на философский разговор о таинствах Природы.
- Почему так? - спрашивает он у меня: -Если детство заиграло, то обязательно - в жопе, если ищешь приключений, то опять же - на жопу, если где-то очутился или что-то случилось, то и здесь без жопы или полной жопы никак не обойтись.

Может, в этом и заключается тайный замысел Природы при создании ею высшего и совершенного примата?

- Заметь, но при этом все жизненные тяготы ложатся морщинами на лицо. На жопе нет ни одной морщины. Как пел мой сын: "Если нет на лице морщин, значит это всего лишь жопа!" - говорю я, с трудом наступая на левую ногу. Мы продвигаемся по длинному коридору стационара под яростный шёпот гуттаперчевого, который никак не может в уме перемножить 172 на 3.

- Загадка. Божий промысел - самая большая загадка Природы, - задумывается басурманин и после напряженного молчания делает неожиданный вывод: - Пять рублей, шестнадцать копеек! Это по факту, а должно быть пятьдесят семь рублей и тридцать две копейки. Кто-то опять нажился, но кто?

И мы приступаем к мучительному восхождению по лестнице на второй этаж.

- Я подожду вас внизу на всякий пожарный случай, - негромко напоминает гуттаперчевый о том, что мы ему должны.

Знаю я тот пожарный случай и в фаз, и в профиль:

- Конечно, подожди, - говорю я убаюкивающе, - и постелить себе не забудь. Ночи ещё холодные.

Наблюдая снизу на наше упорное желание преодолеть два лестничных пролета в твердой сцепке, можно легко написать еще один учебник по сопромату или дополнить старый учебник новым разделом.
Мы же не лошади и не коровы, которые легко поднимаются по ступенькам вверх, а спуститься не могут. У нас, людей, всё наоборот, включая в этот постфактум карьерную лестницу, общественное мнение, жизнь и судьбу.

Сложная ассоциативная цепочка мыслей приводит басурманина к другому, не менее странному открытию.

- Если ты считаешь, что ничего не должен врачам, то врачи считают, что ты уже не жилец. Такая же фигня происходит и в отношение государства, - делится он своим откровением, на семнадцатой, предпоследней ступени второго лестничного пролёта.

Я открываю рот, чтобы набрать в лёгкие больше воздуха и дополнить откровение соседа своим междометием, но одновременно открывается дверь хирургического отделения и оттуда выходит тот самый "всякий пожарный случай".

- Светлана, - обращаюсь я к "пожарному случаю", - прекратите курить в мужском туалете! Как вам не стыдно!

- А вы знаете, что указывать барышне, как ей следует вести себя в мужском туалете - это моветон? - оглядывая меня сверху-вниз, отвечает блондинка.

Я давно подозревал, что крашенные блондинки лучше любого сантехника усвоили нормы и правила поведения в туалетах. Житейская мудрость и врожденное желание учить и указывать, как надо себя вести в общественно полезных местах, им, блондинкам, покоя не дает.
Мне такая однажды - точно аборигену, свалившемуся на неё из тайги - пыталась объяснить, что после себя обязательно нужно смывать и брызгать освежителем воздуха, а если нет освежителя, то сжигать газету и окуривать этим дымом санузел. Так делают все цивилизованные люди. Я, помнится, тогда сказал ей: "Фашисты тоже на площадях книги жгли. Ты и их считаешь людьми?"


                13.

В девять вечера тучная санитарка, небрежно разлив по бокалам из зеленого чайника кефир, оборачивается ко мне и спрашивает: - Вы кефир будете?
Она прекрасно осведомлена о том, что у меня "синдром вагонного запора". То есть, меня что в поезде, что в больнице укачивает от одного слова "туалет". Я не могу опростаться в условиях пониженной комфортности, и любое слабительное кисло-молочное средство мне приносит с бурлением в животе лишние тяготы и острое желание скорее очутиться дома.

Сосед по палате, зафиксировав мученическую гримасу на моем лице, с чувством глубокого удовлетворения начинает мечтательно рассуждать:

- А, вот не говорили мы сегодня о буддизме. Ни словом не коснулись.
Я сейчас представил Будду с учениками под любимым деревом, и главное - Будде давно в Нирвану пора, а он сидит весь измазанный жидким поносом в позе лотоса, степенно рассуждает о карме и системе непостоянства, с тревогой посматривает на стремительный процесс обезвоживания организма и не догадывается, что болен дизентерией.
Окажись рядом с ним в этот трагикомический момент какой-нибудь ветеринар или, того хуже, "фершал"захудалого сельского здравпункта с пробкой в одной руке и таблеткой от поноса - в другой, то, может, не было бы сейчас ни Христианства, ни Ислама, ни Иудаизма, а сидело бы человечество на его учении всё в той же позе Лотоса и твердило, что Бога нет, и путь в Рай знает один лишь Шакья-Мунья.

Я не обращаю внимания на глупости злобного соседа. Меня беспокоит санитарка. Её появление с целью всё делать мне назло, опять непроизвольно вызывает клаустрофобию. Непомерно широким телом своим она замкнула и без того узкое пространство палаты.

- Катерина, - спрашиваю я, памятуя всуе гуттаперчевого, - так всё-таки, кто у вас: сын или дочь?

- Сын. А, вам-то какое дело? - невозмутимо она целится носиком зеленого чайника прямо мне в левый глаз.

- Заберите кефир. Сыну он нужнее.

- Он кефир не пьёт, он пиво любит.

- Сколько же ему годиков?

- Я думала, что вы о предпочтениях спрашиваете, а не о возрасте, - разочарованно произносит Катерина, поворачивается на 90 градусов и с воздушными вихрями, точно чёрная дыра, всасывает в себя всё оставшееся пространство:

- Лучше я у вас пустые пластиковые бутыли заберу из-под Увинской воды. Для вас - это мусор, а мне еще пригодятся.

Она уходит осторожно, не создавая излишнюю турбулентность и упругую, поперечную волну, но уши после её ухода всё равно закладывает.

- Так как насчёт буддизма? - спрашивает сосед.

"Сейчас, будет тебе и буддизм, и даосизм с Конфуцианством!" - думаю я, выдувая пробки из ушей.

Конфуций сказал:
"Ничего не делай, и не будет ничего не сделанного".

К сожалению, об этом прекрасном высказывании я узнал через тридцать лет, после постулата, выдвинутого мною и взятого мною же себе на вооружение:
"Что бы я ни делал, я делал всё возможное, чтобы ничего не делать".

По форме, в наших с Конфуцием откровениях наблюдается некоторое различие, но по сути - любой китайский философ из Поднебесной Народной Республики имеет право на свою компиляцию. У них там в каждого желание непрестанного воровства Природой заложено.
Вот, собственно, и всё, что объединяет меня с китайцами. Ах, нет. Ещё язык у нас общий.

Однажды я решил выучить китайский с уйгурским прононсом. Запросил словари, разговорники, и один знакомый прислал мне разговорник иероглифов с транскрибированными кириллицей слогами и дословным переводом:

"Нинь *** бухой ****ь?"- спрашивал меня не очень трезвый китаец с первой же страницы разговорника, что в переводе означало: "Вы говорите по-русски?"

"Во *** идянь. ****ь!" - должен был ответить я. То есть: "Да, говорю немного по-русски!"

И это - правда! Именно так я постоянно разговариваю на русском. Не имеет значения, бухой я или трезвый.

К глубокому сожалению я очень поздно понял, что с детства был полиглотом и всегда мастерски владел китайской разговорной речью, то есть говорил на двух языках одновременно. Знай я об этом лет сорок назад, или раньше, когда нагло преодолевал пубертатный срок наказания, то пошел бы непременно учиться на китаиста. Жаль, некому было вовремя направить, а внутренний голос не подсказал, что в моем лице гибнет большой ученый в области русско-китайского языкознания.

14.

Через приоткрытые шторки век пробивается с экрана телевизора намоленый, святой источник из сверкающей бриллиантовой чистотой воды. Покойно и мерно позвякивает колокольчиками Гремячий ключ. Звук такой нежный и печальный, что хочется всплакнуть и покаяться во всех грехах, даже в тех, что еще не случились по причине их неполного прохождения экспертизы.
Но внезапно вкрадываются справа в камерную музыку ручья посторонние шумы, быстро нарастают, обретая силу и мощь какофонии, затем с треском и грохотом одичавшей волны падают огромной невидимой массой, погребают под собою убитую тишину и устало сползают в бездну всхлипов, хрипов и стонов девяти мученических кругов Данте. Там купаются в акустическом ветре и с новыми силами взмывают и накатывают убийственной звуковой волной, от которой осыпается штукатурка, подкашиваются ножки кровати и лихорадочно трясутся тени в окне.
Я, точно опытный артиллерист, широко открываю рот, чтобы мне не разорвало перепонки и не выплеснулась жидкость из среднего уха, без которой, как известно, невозможно удержать равновесие, и поворачиваюсь на правый бок.

- А ниньхуй **** парадигмой по катарсису? - обращаюсь я к соседу на великом китайском с лёгким акцентом, позаимствованным у диалектных групп: у, сян, гань, хакка, юэ, минь и северной.

- Я храпел? - вздрагивает со сна и передёргивается лошадиной дрожью сосед, услышав мой вопрос, тут же беспокойно начинает подсчитывать ущерб, нанесённый своим храпом окружающей среде.

Совсем у меня вылетело из головы, что басурманин тоже полиглот и не хуже меня разбирается в наречиях мяо, ***й, хань-жень и еще сорока семи народов Великой страны Чжунхуйа Женьминь Гунхэга (Китайская Народная Республика).

- Сразу видно, что давно ты в тюрьме не сиживал. Там быстро и надолго сокамерники отучают таких, как ты, от храпа, - говорю я и отворачиваюсь к стене.

- Давно, - соглашается он: - Спасибо, что не придушил подушкой невинного. Ведь это не я, а жена виновата.

Резкая, игольчатая боль словно электрический разряд пробивает всё тело. Я утыкаюсь головой в стену и спрашиваю сквозь зубы:

- Почему жена виновата?

- Должен же кто-то быть виноват, - выпускает с зевотой прокурорское заключение басурманин: - У нас, умных людей, жена виновата во всём, даже если она ни в чём не виновата. Так заведено. Атрофированное чувство вины сильно расхолаживает женщину как работницу, внушает ей ложное представление о независимости от своего хозяина и обычно доводит до алкоголизма. Слышал о суровом и беспощадном женском алкоголизме? Это - результат атеистического воспитания девочек подросткового возраста. Пьют, потому что Бога не боятся, а если боятся, то только одного - что им меньше достанется. Нечистые они все, эти жены, с чёртовой меткой на бедре - "неликвидный товар".

Его настырное навязывание разговора о женах, дает мне веский повод считать, что не всё в порядке в семейных отношениях у этого подкаблучника и мечтателя воскресить на законодательном уровне "Домострой" Сильвестра. Тем более, заведующий отделением предупредил басурманина: "Не заводите с соседом разговоры о женщинах. Он недавно потерял жену. А травленый флегномой вдовец почти неуправляем, поступки его непредсказуемы, в общем, у мужика реактивный психоз на фоне растущей депрессии.
Можете утром проснуться, а голову на привычном месте не обнаружить. И придется еще и её пришивать, будто нам с вашей мошонкой возни мало". (Басурманин сам рассказал в лицах о напутствиях заведующего отделением. И я ему верю. У него в жопе вода не удержится. Он же - творец истории!)

Я пытался примерить слово "потерял". На мне оно сидело мешковато:
теряют портмоне, ключи, трусы и прочую мелочёвку, но не любимого человека.
Более правильное определение - "не уберёг". Но докторам это понятие кажется казуистикой.

В медицинской карте жены врач, лечившая жену, отметила жирной и нервозной строкой - "муж скандалист!!!"
Таким незамысловатым способом Гончарук Н.В. выразила своё возмущение моему наглому поступку, когда я нарисовался у неё в кабинете без привычных подарочков, подношений, "борзых щенков" - пустой, "безлошадный", нескромный и залупистый. Заодно своим росчерком пера она просигналила всему братству онкологов о недопустимости общения со мной.

А я всего-то приходил к ней, чтобы задать пару-тройку вопросов: "У какого ветеринара она украла диплом?", "За что медленно и целенаправленно убивает мою жену?" и "Не пора ли сознаться всем своим пациентам, что в онкологии она ни черта не смыслит, лишь умело устраивает искусственный дефицит лекарств для больных?"

Она ответила: "Подумаешь! Все умрём. Ваша жена не исключение. Да и вы в том возрасте, когда пора уже привыкать к потерям!"

И тогда, как утверждали свидетели, сразу всем стало душно. Я зарвался.
Федерико Гарсия Лорка писал: "Мужчинам тайны рассказывать не пристало/ И я повторять не стану слова, что в она шептала"...

Да и не помню я всех слов благодарности, выплюнутых мною в адрес эскулапши. Словно замкнуло в голове и рубильник, сработав в режиме автомата, со скрипом упал на мозги. Помнил только, что у меня есть один крупный и неизлечимый недостаток - я в жизни не ударил ни одну женщину. А ещё, что
за день до скандала в онкологии я говорил жене:

"Если ты даже вдруг разлюбишь меня, то знай, что моей любви нам обоим хватит еще на девятьсот лет и 87 дней".

"Почему 87 дней?" - допытывалась она.

На то и был расчёт:

"Это хорошо, что девятьсот лет у тебя не вызывают ни малейшего сомнения, - облегчённо вздыхал я: - А по 87 дням я могу и поторговаться. Ладно, могу сбросить десяток деньков. На общем фоне любви они не будут выглядеть ужасной потерей".

Она опять не поверила мне. Она уже окончательно привыкла мне не верить.

Я обещал уберечь её от всех горечей и болезней. Закрыть собою от костлявой суки с косой, которая шастала по квартире и бесцеремонно заглядывала через плечо.
Так же давным-давно тому назад я обещал носить жену на руках всю свою жизнь, наивно полагая по молодости лет, что это обещание притупит ненадолго у неё желание сразу лезть на шею, откуда, всё-таки, любой женщине удобнее и проще проводить рекогносцировку и выстраивать стратегию и тактику семейных отношений.

Я же помню, как не просто досталась мне жена. Время восьмидесятых было суровое: в стране еще властвовал "Моральный Кодекс Молодого Строителя Коммунизма" . И всё, что не вошло в его тринадцать параграфов, считалось тогда или происками загнивающего Запада, или прямой угрозой комсомолу, партии и святая всех святых - отчётно-выборной конференции партийно-хозяйственного актива.

По официальной версии заместителя секретаря парткома тов. Шумихиной Л.М. и секретаря парткома тов. Украинца Н.Д.:
"Чтобы подобраться к "комиссарскому телу", мне пришлось путём хитрого обмана молниеносно втереться в доверие к комсомольским вожакам Спецстроя и героически стойко держать на лице гримасу полную трагизма и печали, демонстрируя вышестоящему парткому , что мне, как и всему прогрессивному человечеству тоже было мучительно больно за бесцельно прожитые годы ... Николаем Островским".

15.

В конечности, приросшей к шее, мысли, как булано-пегие кони "скакают" в шахматном порядке. Я лежу в больничной палате, снедаемый докучливым бормотанием соседа:
- Всё у меня было хорошо, пока не женился. Потом жена растолковала, что до свадьбы у меня всё было плохо, - бормочет сосед: - Она у меня умная - кого хочешь убедит в том, что ей втемяшится в голову. Я говорю ей: "У меня есть некоторые сомнения. Я думаю, что ты не всегда бываешь права"...
А она - мне:

"А ты не думай. Вообще, не занимайся не свойственным для тебя делом.Лучше слушай меня внимательнее и четко выполняй команды. И всё у тебя будет замечательно. Зачем тебе мозги, когда у тебя уже есть жена?"

Я невероятно терпелив: лежу смиренно, уткнувшись в стену и не реагирую на нытьё соседа. Своих хлопотных воспоминаний достаточно. Я, точно М. Зощенко, творю в голове свою "Повесть о разуме", чтобы разобраться в причинах болезней, массово преследующих меня последнее время.

--------------------------------

Не полагаясь на медицину, я второй раз обратился к известной ворожее, знахарке, подрабатывавшей на полставки психоаналитиком в Республиканской клинике. У нас таких, что пеньков в лесопарке - по четыре штуки на одно дерево.

Она объявила мне прямо с порога:
"Ты и вдовствовать-то толком не умеешь. Ну, кто так вдовствует? Отпусти немедленно свою жену! Радуйся воле! Не думай о ней, не вспоминай. Она ведь о тебе не думает. Покойникам вообще не свойственно думать и вспоминать своих близких более трёх дней. Потом им там не до этого. Кому-то срочно надо в птичку переродиться, кому-то успеть записаться в ангельский хоровой кружок "Дружба"...
Скажу тебе, как опытный проктолог, проблемы твоих онемевших ног и рук лежат вот в этой плоскости, - ворожея постучала себе пухлым пальчиком по голове.
До того я не подозревал, что голова может быть плоскостью, хотя о чудесах, которые жопа творит с головой, был наслышан.

- Плоскость надо удалять к чёртовой матери? - поинтересовался я дальнейшим ходом лечения: - А, недержание мочи и старческая флатуленция (пердёж) тоже находятся в вашей плоскости? Это я к слову спросил, чтобы встретить старость достойно, заранее избавившись сразу от всех возрастных недугов.
Первый раз я обращался к этой известной колдунье 42 года тому назад. Она, помнится, успокаивала меня абсолютно теми же словами и в той же интонации, хотя женат я ещё не был, но тискать девок уже умел.

С тех давних пор за хорошую оплату я тоже научился разбрасываться умными советами. Впрочем, и без денег сумею посоветовать не есть яблоки с чёрным хлебом. "По запаху сульфида водорода вас проще отыскать, если вы захотите надёжно спрятаться. Среднестатистический гражданин России в день пукает 14 раз. И гражданки не отстают, напукивая по 0,5 литра азотно-водородной газовой смеси в день со скоростью 11 км/час. Причём, вегетарианцы опережают всеядных, но отстают от верблюдов, овец, зебр, коров и термитов, которые, как известно, пропердели метаном дыру в озоновом слое, а остальной горючей газовой смесью довели Землю до парникового эффекта, чем значительно повлияли на процесс глобального потепления во всем Мире".

Число шипящих и баритонально попукивающих обитателей планеты Земля я невольно умножил на количество выпускаемого нами газа за сутки, потом перемножил на 365 дней и понял, что мы такими темпами задушим себя уже через десяток лет, так и не дав нашим внукам вдохнуть полной грудью всех прелестей жизни.

Наличие присутствия меня дома жена легко определяла с закрытыми глазами в радиусе 120 кв. метров жилой площади. Чуткая она была, гордая и патологически честная с обостренным обонянием, так и не смирившаяся за 32 года совместной жизни с запахами окружавшей её среды. Она говорила, не скрывая своего настроения и отношения ко мне: "Опять развёл конюшню в кабинете!" или "Не в коня корм!", или "Ржёшь, как сивый мерин". Или в минуты нежности и налетевшим неожиданно желанием собственницы - пожамкать, притиснуть к себе узаконенный записью в Актах о Гражданском состоянии предмет - делилась откровением: "Ждала принца на белом коне, а явился один конь, без всадника, да и тот пегий. Пришёл и остался - прогнать не хватило смелости, потому что думала, что больше никому не нужна".

Высокомерие и злобная ирония по отношению к мужчинам у жены наличествовали всегда. Детство и юность она провела гадким утёнком в библиотеке, пытаясь разобраться, почему долгожданные принцы шарахаются от неё, точно черти от ладана. А когда вдруг превратилась в красавицу, то ломать свой суровый нрав правдоискательницы было поздно - она была уже замужем, родила двух детей и, тем более, андрофобия у неё обрела хроническую форму. Хорошо, что под рукой, как портативное средство, всегда находился я. Было на ком выместить обиды, кого научить уму-разуму, чтобы вскоре проучить за это.

Близкая подруга жены по фамилии, которую на чисто испанском (кастильском) лучше не произносить во избежании международных синтаксических недоразумений, так как фонему [жу] испанцы не воспринимают, как полноценную, и упорно её меняют на легко выговариваемую [ху], (и такие фамилии, как Жеров, Жуйкин или Жуйвамжеров звучат в устах мадридцев, как неприкрытая угроза всей российской топонимике и ономастике), так вот, подруга с фамилией на букву "Ж" учила жену разным премудростям по стационарному телефону, а я подслушивал на параллельном:
"В мужике тоже должна оставаться неприкосновенной крохотная загадочная тайна, - делилась житейской мудростью она: - Иначе, ему врать о себе будет скучно. А жена должна уметь делать вид,
что никак не может раскусить эту загадку. Иначе, от унижений и взаимных оскорблений ячейка общества продержится не долго, хотя и весело. Чем бы муж не тешился, лишь бы слушался".

Вот уж кто был отпетой гадалкой! К ней в очередь записывались на полгода вперёд. Один расклад карт стоил от 600 рублей, а на клиента требовалось шесть-семь раскладов. Помимо этого подруга "вела" у бизнесменов контракты, тендеры, прочие сделки, и если неожиданно предпринимателю везло, то получала с прибыли 10%. Под крупные контракты она заказывала свечи из Иерусалима, грязь из Мёртвого моря и святую воду для окропления молитвы, хотя сама подруга в православные храмы опасалась заходить, поскольку протоиереи не хотели больше вкушать окаменелые просфоры и затирать кровоточащие иконы у амвонов.
Жена называла подругу уважительно и трепетно "Мать".

Эта "Мать её так" за пятилетку досрочно нагадала себе играючи и по мелочи две шикарные квартиры в элитных домах, четыре автомобиля представительского класса, дачу и загородный дом.
Мой брат восхищался ею, говоря: "Каждый крадёт как умеет, а кто не научился, тот пытается выжить на нищенскую зарплату. Почему бы ей не раскидываться советами?"
Я предупреждал брата: "Не завидуй! В результате своей деятельности в её десяти пудовом отдельно взятом организме поместилось неисчислимое количество всяких заболеваний. Она во время расклада карт пожирает вокруг себя всё пространство. И тебя может сожрать со всеми твоими болячками или незаметно сплавить немного своих, как это она умело проделывает с моей женой".
Мне было страшно и обидно наблюдать, как "мать" дырявит и хламит ауру жены. Но робкие попытки отстоять свой "товар" только смешили и подзадоривали подругу. Еще до свадьбы будущая жена выставила условие - никогда и ничего плохого не говорить об её родственниках и друзьях. Обложила меня со всех сторон табу, и я по мере нечеловеческих сил и открывшихся способностей, превозмогая себя, довольно часто старался выполнять условие, но бывало, что и не старался. Как в том случае, когда у подруги на букву Ж обнаружили онкологию.

Я сказал жене:
"Не убивайся по ней. Мне её не жалко, мне тебя жалко. Ты же за гадалкой след в след идёшь. Надо о своем здоровье думать, а не о её болезнях".
"Ты считаешь, что рак - заразная болезнь?" - может быть, впервые прислушалась жена к моему совету.
"Я считаю, что не заразных болезней не бывает".
"И что теперь делать?" - насторожилась она.
"Как что?! Надо регулярно и часто заниматься сексом! Может, по два раза в день - утром и ночью, чтобы позволить гормональной системе оставаться всегда стабильной и, тем самым, еще больше укрепить иммунитет. Вбить осиновым колом,так сказать, сатириазис в андрофобию и растопить тепловой пушкой ледяную пустыню. А то зябко у нас с тобой что-то стало на любовном фронте в последнее время".

"Шут, свисток смолёный!" - не поверила мне жена, и через три года в маммологическом центре у неё обнаружили злокачественную опухоль.
Я был унижен, я был подавлен и ошарашен известием о заболевании жены много больше, чем она сама, потому что был уже свидетелем, знал и наблюдал, как прямо на глазах эта сволочная болезнь выворачивала наизнанку карманы, превращала женщину в невыносимую капризную стерву с набирающим вес токсикозом и бесконечно немым вопросом в испуганных, замаринованных слезами глазах: "За что? За что её-то Всевышний наказал, когда рядом сопит в подушку больший грешник и виновник всех её душевных расстройств?"

И - дальше, по ниспадающей: через хамоватого химиотерапевта, глотающего пригоршнями таблетки Жень-Шеня и радостного от того , что разрешили подержать в руке скальпель, прокуду с оттопыренными ушами, подрабатывавшему по выходным мясником на рынке, и приученному наотмашь обращаться с женскими титьками - прямо в лапы единому и незыблемому протоколу лечения, разработанному Всемирной Организацией Здравоохранения, где чётко прописано: прежде всего надо непременно избавить больного от иммунитета, который только мешает врачу бороться с онкологическими заболеваниями.
Я предполагал, что предстоит мне испытать, просчитал, как страшно убыточную сделку с монстром и главным заговорщиком ведения незримой войны против человечества - медициной.
В основном я подскунячивал жене, впавшей в глубокую депрессию, но однажды, осмелев, и в нарушение всех правил и норм поведения сострадающего мужа, проблеял невпопад:
"Может, ну её, эту больницу? Чехов говорил, что наши больницы предназначены только для здоровых людей. Твоя бабка с таким же диагнозом прожила 85 лет и не обращалась ни в какую больницу. Стерномантия ( гадание по женской груди) для маммологов - дело привычное. Лучше я тебе раздобуду экстракт из моржовой вилочковой железы. Рак - это ведь тот же насморк и лечится он только в домашних условиях.
"Я так и знала! Я ждала, что ты предложишь мне нечто подобное. Вот, предложил Ус Моржовый (усом у моржей называют половой член)", - вскипела она.

Будить в ней всех зверей сразу было крайне неосторожно. Жена могла позволить себе, прикрываясь официально диагностированным заболеванием, швырнуть в меня первый попавший под руки предмет, взвыть, заметаться, упасть навзничь, захлебнуться истерикой, попросить воды с успокоительным и потребовать немедленно извиниться за то, что я посмел, за то, что я вообще смею еще что-то сметь.
"Это не у тебя обнаружили злокачественную опухоль! Какое ты имеешь право!"

Это точно - в правах я был ущемлён до Микешкиного заговенья.

"Ты права, родная! Как благодарный муж, благородный гражданин и благочестивый налогоплательщик я не имею права даже бросить тебя и уйти. На кого я оставлю такую больную жену? Не по-человечески как-то".

"Да вали ты куда хочешь! Хоть к мамочке своей!... Только не забывай звонить и докладывать - всё ли с тобой в порядке".

Вечно жена привязанность путала с любовью. В отличие от любви привязанность отнимает все права на свободу выбора.

Любое предложение встречалось в штыки и заканчивалось, в лучшем случае, мелочной перебранкой, поскольку подруга жены уже подсуетилась: в онкоцентре хирург и химиотерапевт - по договоренности с ней -уже с нетерпением ждали свежее мясо и готовились благими намерениями живо привести жену в ад. Подруга же за пять лет лечения представлялась для онкологов давно отработанным материалом, бесформенным мешком болезней без почки, матки и мозгов.
Протокол лечения во всем Мире для жертв у всех убийц в белых халатах одинаков.

Ну, чем еще мог я порадовать жену?
Иногда стучал себя в грудь и вполне убедительно втолковывал:

"Без паники, милая! Ты еще успеешь вбить гвоздь в мой гроб, поплясать на моих похоронах и попеть комсомольские песни. А я собираюсь прожить не менее ста лет - моя бабка столько прожила. Так что, потерпи ещё дцатьдцать годков своего вонючего мерина".

"Ты обещаешь? - требовала от меня жена клятвы перед иконой: - Смотри! Никто тебя за язык не тянул. Пацан сказал - пацан сделал! Не выполнишь обещания - сильно в тебе разочаруюсь".

Однажды вечером, выходя из квартиры, я обнаружил возле входной двери черное птичье крыло.
Прошло семь месяцев после смерти жены.

Среди соседей всегда хватало психостеников, готовых в рецидивный период с радостью навалить или подбросить какой-нибудь гадости под двери.
Я брезгливо попытался скинуть носком ботинка мертвое крыло в лестничный проем, но крыло вдруг шевельнулось и пискнуло.

"Стриж? Что и как тебя угораздило упасть возле моих дверей?" - спросил я у птицы. В подъезде на всех десяти этажах окна были наглухо закрыты.

В кулаке крохотное, невесомое тельце птахи отбивалось панической сердечной дробью.
Коготками царапая мне ладонь, она беззвучно открывала рот будто пыталась кричать и давилась собственным страхом.

Я вышел во двор и запустил птицу в небо. Тут же, словно ниоткуда, с писклявым гвалтом слетелись сородичи и стремительно стали набивать крыльями широкую, но туго стянутую спираль взмывавшую в слезящееся чистотой небо.

В том писклявом гомоне радостных птиц я вдруг отчетливо услышал голос жены. Она сказала:
"Сына не бросай, умоляю!"
"Ну, брошу я его пару раз. Ничего страшного. Не высоко, всего третий этаж. Там, под окнами, кусты сирени и унавоженный цветник. Падать мягко".

--------------------------------

Все мысли и воспоминания молниеносно проскользнули тогда, на приёме, в моей отшлифованной плоскости, и я сказал гадалке, которую последний раз видел 42 года назад:

"Я и не думал удерживать душу жены. Отпустил её при первой же возможности".

"Какие же вы все, мужики, жестоковыйные!" - возмутилась колдовская неспустиха.

Я погладил свою шею и сказал:
"Уж очень сильно я люблю её и сегодня, чтобы ущемлять или ограничивать её душу в свободе выбора. А причина онемения конечностей кроется в другом..."

16.

- Сложная вы нация, - приткнув лоб к стене, говорю я басурманину, - вам не положено употреблять в пищу грибы.

- Почему? - удивляется он: - Сейчас мы и грибы едим.

- Тогда в чем проблема? Сварил грибной суп или нажарил подосиновиков и накормил жену. Знахари говорят, что сложная клетчатка одного подосиновика действует не хуже осинового кола, вбитого в сердце вампиру, упырю, вурдалаку и прочей нечисти и нежити...

- А, если не сработает? - ожидаемо сомневается творец историографии.

- Испробуй на себе. Тогда уж точно сработает.

Не спится. Не спиться бы от того, что не спится. У меня в тумбочке греются пять стограммовых пузырьков чистого медицинского спирта. Надыбал у старшей мед.сестры на случай Дня рождения.

- И сколько же вам исполняется лет? - поинтересовалась она.

- Ой, не надо меня оскорблять и унижать поздравлениями, - предупредил я старшую мед.сестру в февральский вьюжный полдень, не забывая, что День рождения у меня будет сразу с утра 6 мая: - Так долго я ещё не жил. И столько лет не отмечал ни разу. Сам недоумеваю: вроде еще штаны на лямках не затаскал до дыр и жестяным барабаном не натер мозоль на пузе, а уже из зеркала один и тот же беззубый старый бомж пугает меня сенильной деменцией. Годы бегут быстрее жизни, не успеваю считать. Нас двое: я и Алоис Альцгеймер. Он бухает больше меня. Пьёт до беспамятства. Трёх пузырьков будет мало, а семь - самый тотын.

- Пять, и ни литром больше, - установила она нормативную пайку на двоих с Альцгеймером, не учитывая, что после третьего пузырька может в гости пожаловать Дж. Паркинсон.

За всё я заплатил шестьсот рублей. Это значительно дороже, чем три литра на меду, двоённого, сиженого, дистиллятного самогона, которые приобрёл в родном селе жены полгода назад. Заезжал я туда с оказией - накопать чернозёма, по совету названного родственника в саду отчего дома, чтобы подсыпать на могилку жены и набрать воды из святого источника.
Мы с названным родственником, возвращаясь с кладбища по верху села, решили купить ещё у какой-то дальней родственницы настоящего полугара. В селе у жены, как выяснилось, не родственников просто не существовало по определению. Остановились на пыльном перекрестке, возле горы силикатного кирпича. Названный родственник вышел из машины отмерить взглядом - сколько штук можно загрузить в багажник и увезти разом. Я вышел следом, чтобы отговорить его не красть чужой кирпич. Родственник подготовился аргументированно объяснить, что гонять по селу порожняком - грех не меньший, чем кража, но тут выскочила из соседнего дома бабка в узком, облегающем сарафане с удаленными напрочь титьками и огромным жировиком на печени. Она спросила меня:
"Жениться будешь?"
"На ком?" - растерялся я.
"Ну, хотя бы на той, кто первой предложил".
"К счастью, ты - не первая! - соврал я и окончательно определился: - Нет, не буду!"
"А, какого хера тогда сюда приехал? Вали отсюда, шляпа!" - теряя живой интерес и тускнея взглядом сплюнула она, развернулась и так же неожиданно пропала.

Я уставился на родственника, рисуя на лице немой вопрос, мол, что это было?

"А я говорил..." - прочитав недоумение на моем лице, ответил родственник.

"Что говорил?"

"Уже не помню... Кирпич брать будем? Не оставлять же его, пока лежит он сиротливо... Ты же знаешь, у нас в селе всё так: вроде, бесхозное, а возьмешь - уже чьё-то".

Кирпич дышал испариной. Над его горкой тряслась и преломлялась картинка выстроенных шеренгой и обожжённых солнцем пирамидальных тополей в степной пролысине. Из щели той же, покачивающейся картинки, всплыла другая родственница в широких спортивных штанах и футболке с фаллическим знаком Пенсионного Фонда России, который как в дешевом вражеском порнофильме улёгся между безразмерных грудей. В руках, будто стыдливо прикрываясь, она держала сумку. С ней-то родственник и договаривался о закупе самогона, тщательно шифруя свою просьбу научными выражениями, взятыми из учебника по химии за 7-8 классы: "молекулярная решётка", "плотность", "консистенция", "горючая взвесь" и "летальный исход".
"Сколько?" - спросил родственник, определив по специфическому запаху торговку из пенсионного фонда и неохотно отвернулся от кирпичной кучи.

"Пятьсот за три", - измерила она меня взглядом по сельскому индексу Джинни, подумала и для убедительности добавила матерное слово.

"Пятьсот рублей за три литра. Дёшево отдает, ниже таксы - перевел родственник и спросил у торговки: "А, хвосты?"
"Нету! Одна голова - до самой жопы", невозмутимо отчиталась та.
Родственник перевёл:
"Полное отсутствие альдегидов и эфиров в напитке. При тщательной дегустации на втором литре после отрыжки наблюдается небольшое количество фурфурола и зернового масла по формуле С12Н34О. Если это не приведёт к повышенному образованию метанола в мышечных тканях, то кроме пользы большого вреда не будет.

В железном кубе выкуривали?" - продолжил допрос родственник.

"Нету. В серебрёной нержавейке".

"А какая разница?" - вмешался я.

"Не скажи-и! - удивился родственник моей необразованности: - В железном кубе образуется много окиси железа. Потом неделю срать рельсами будем. А железная дорога и ближайший пункт приема Чермета - в пятидесяти километрах. Сплошные убытки.

"Ясно! - догадался я: - Выкуривала барду и раку в эмалированном тазике, без очистки березовыми углями, но с добавлением мёда", - и протянул торговке тысячу рублей одной ассигнацией.

"Нету! - так же невозмутимо взяла она ассигнацию и запихала её глубоко, в основание фаллического знака ПФР: - Сдачи нету... И не будет".

"Отдашь потом стеклянным рублём ему", - похлопал я по плечу родственника.

"Ты что?! - возмутился родственник: - Я же сейчас трезвый! Не дееспособный! Я же потом не вспомню, что она мне должна, а она ни за что не напомнит".

Это так хорошо мне было знакомо.

"Отчаянные барышни, - признался я названному родственнику, заруливая к Святому источнику: - А, они точно с тобой состоят в родстве?"

"Если считать от Адама и Евы по линии Каина, то точно", - сказал родственник. Он был сосредоточенно обижен. Бесхозная гора силикатного кирпича не отпускала, будоражила его предпринимательский дух, без которого и красть ничего не хотелось.

17.

Я глажу темноту, ощущая ладонью прохладу женской щеки. Так проще зазывать жену в свои сны не ухоженному бобылю, добровольно брошенному на растерзание одиночеству. Жена умерла, и в следующее мгновенье умер я. Слышал, что так случается. Не часто, но регулярно.

По расписанию с точностью до минуты начинает знобить, трясти от внутриутробного обледенения. Холод таится в пояснице или почках и пробивается наружу, словно подпольный дурман.

Один известный дядька, по фамилии Солженицын сказал, что нужно по возможности умирать летом. Видимо, не так холодно, как зимой или поздней осенью и комфортабельнее.
Сам он умер очень удачно - 3-го августа, и похоронили его на пригорке, где даже грунтовых вод не было, присущих для всех кладбищ необъятной страны.

Я трясусь, охваченный ознобом, но терплю, не умираю назло всем, кто меня уже раз восемь захоронил на бис!, утрамбовал надо мной почву, накрыл сверху плитой, чтобы не сбежал и надписал: "На нём окончательно затух гетерозис".

Гадалка, с которой я по недомыслию встретился через 42 года, на прощание размазала по чашке кофейную гущу, глянула в хрустальный шар, пообщалась с покойными Зигмундом Фрейдом и Георгием Победоносцем, посидела на колоде карт, продёрнула её через дверную ручку, раскинула веером и сообщила:
"Мучаешься ты тем, что повис неподъемным грузом на шее дочери, а сына гнобишь одним своим видом. Вот причина твоих недомоганий, а не оплакивание жены. Ничего, скоро твои мучения закончатся. Египетское Таро показывает сплошную тьму после твоего юбилея, а Георгий Победоносец утверждает, что ты и до 60 лет не доживёшь. Короче, или сдохнешь, или ещё чего-нибудь... Карты не врут, это тебе не врачебный диагноз, поставленный после исследования трупных пятен на теле, где ты сопротивляешься изо всех сил патологоанатому и пытаешься доказать, что трупные пятна - всего лишь сухая пиодермия. В гадании всё чётко и точно: или труп, или им когда-то неизбежно станешь".

Озноб усиливается. Не помогает аспирин и парацетамол. Кровать скрипит и мелко трясётся так, что можно легко вообразить, что я пытаюсь сбить температуру путём яростной мастурбации.

Сосед пугается и предлагает мне исповедаться пока не поздно:

- Как ты умудряешься из медицинского спирта делать коньяк "VSOP"? - спрашивает он.

- Просто. Как научили производители элитного французского арманьяка: кладешь растворимый кофе, добавляешь ванили, корицы, сахара и разбавляешь спирт проточной водой из унитаза или унитазного бочка, но обязательно - проточной. Потом на посуде рисуешь красиво 9 звёздочек. Всё, готово! - стуча зубами, делюсь я сокровенным с соседом.

Я тороплюсь, я спешу исповедаться и попросить на всякий случай прощения у любого, кто попадётся под мою горячую руку:

- Басурманин, ты не обижайся, что я так тебя называю, - говорю я искренне, отбивая зубами морзянку ровно в такт трясучке: - Я ведь и сам басурманин, только тщательно это скрываю.

- Да я давно догадался, - говорит сосед, наполняя учёной солидностью свой голос: - Вроде, не жид и не хохол, и на негра из Ямало-Ненецкого округа мало похож. Может, краснокожий китаец?

- Всё может быть. У нас, чувашей и вотяков легко определяется национальность формулой: "если сомневаешься в национальности оппонента, то оппонент обязательно еврей, даже если он и китаец", - говорю я и вспоминаю, как при первой встрече с сестрой жены, та шёпотом спросила у жены: "Твой, случайно, не еврей? А то я хотела анекдот про еврея рассказать".
"Да хрен его разберёт!" - дальновидно ответила жена. А я добавил на ушко жены Алла-верды в третьем его значении: "У твоей сестры после замужества фамилия тоже далеко не Иванова".

- Эй, басурманин! - наслаждаясь каждым выцеженным звуком, обращается ко мне сосед: - Через час начинается татарская суббота! Отмечать будем? Пять пузырьков здоровья стоят в тумбочке и задыхается от возмущения. Надо лечиться, надо ле-чи-ться!

- Все болезни лечатся градусником, - повторяю я стойкое мнение внука: - Главное - строго соблюдать последовательность: сперва ректальное измерение температуры и лишь затем градусником пошерудить в ротовой полости. Любая болезнь не устоит от такого натиска. Мой домашний доктор в лечении разбирается лучше всех, поскольку внуки мудрее детей, а дети всегда мудрее родителей. Только он меня может вылечить. Только ему я доверяю даже больше, чем детям.

Через час наступит завтра, а через 12 часов меня навестят дети. Какими партизанскими тропами они проникают в палату? Даже мне неведомо - в больнице объявлен карантин.

"Как вы там?.." - спрошу я у них, сглотнув и закусив до боли в сердце последние слова: "без мамы?"

"Я собираюсь на следующей неделе снять гипс. Уже приготовил под это мероприятие овечьи ножницы", - похвастается сын.

Дочь обязательно спросит:
"Папа, почему ты печальный? Мне не нравится твоё настроение".

"Мне и самому не нравится", - захочу я ответить: " Не могу и не хочу я быть без вас. Не оставляйте старика без надзора".

Но проворчу:
"Нет, я не печальный. Я сосредоточенный. Доча, опять огромные баулы еды? В холодильнике нет места. Всё гниёт. А я смотреть на гниющую еду не могу, начинаю сам гнить. Не носите больше. Мы с соседом устали есть".

Гаснет воображение, точно картинка в ламповом телевизоре - растягивается в щель по всему экрану и затем собирается в белого карлика. До утренней побудки я поживу на этой звезде, сомкнув ладони над головой для наглядности, что успел своё тельце спрятать под крышу, и объявив всему тварному миру: "Я в домике! Меня не трогать! Идите, куда шли!"

Этой молитве научил один знакомый психоаналитик. Еще он сказал: "Близко не подпускай к себе цветные сны, забывай их сразу, как проснёшься и никогда не укрывайся одеялом с головой - иначе все окружающие догадаются, что ты шизофреник".
Я стараюсь исполнять его заветы, хотя мне известно, что психоаналитик именно по этому диагнозу давно числится постоянным пассажиром в местном психдиспансере.
Однажды через интернет магазин он продал 163 зуба Будды и умудрился втюхать одному немцу башню от высоковольтной ЛЭП, как оригинал Эйфелевой башни, хранящейся с 1896 года в Завьяловском районе. Таких на воле долго не держат.

"El crepusculo es la raja entre los mundos". (Сумерки - трещина между мирами), - шепчет мне Кастанеда. И я понимаю, что уже сплю.