Каким бы неказистым ни казалось это предприятие...

Михаил Гонопольский
Дело было давно, но сам феномен продолжает покалывать актуальностью. Да и на Востоке ведь было дело, а там дышат актуальностью тысячелетий, а не  только сегодняшнего дня.

Да, так вот.
Много лет тому назад более 70 тысяч иранских студентов вызвались взорвать себя в Израиле. Регистрация добровольцев, желающих совершить ритуальное самоубийство, шла на полном серьезе... Организаторы акции обратились к главе государства за разрешением…
Для чего им было самоубиваться? – чтобы выразить поддержку движению ХАМАС.
"Умереть, чтобы выразить поддержку".
Интересная мысль.

А вообще-то: "умереть за что-то" – это как?
Вот в Советском Союзе, например, где культ смерти был очень развит.
Рисунки, - портреты погибших в партизанском движении детей, - украшали школьные тетрадки и большие стенды в коридорах школ.
Один из главных вопросов, на которых пытались воспитывать советского школьника, был такой: "Готов ли ты умереть за Родину?"
Или же на языке обмена ценностями: "отдать жизнь за Родину". Так на так.

Это предлагалось осмысливать тем, у кого еще и понятия не было, что такое жизнь. Предлагалось намеренно.
Ход был просто на диво беспроигрышный.
Ведь получалось так, что вся жизнь твоя была, по сути, ритуальным самоубийством. Или, во всяком случае, постоянным напряженным ожиданием его.

В то же время про "жить за Родину", или даже, если более грамотно, - "жить для Родины", - речь не шла.
Культ ритуального самоубийства предполагал не только одноразовый и мгновенный отказ от жизни, когда Родина прикажет это сделать.

Подразумевалось также, что даже если тебе не посчастливится дождаться этого момента, все равно, вся твоя жизнь должна быть потрачена на цели, которые укажет тебе Родина.
Или же ее представители. Те, кто придет и скажет пароль: "Родина требует".
Ты можешь даже не знать отзыва, главное – делать то, что укажут тебе представители Родины.
 
Позже, когда молодой человек начинал думать, - чем бы заняться, для него открывалась еще одна сторона ритуального самоубийства, – его неизбежность. Куда бы ты ни ткнулся, где бы ни приложил свои силы, все равно будешь работать на это государство, которое себя твоей Родиной называет.
Это означает, что всю прибавочную стоимость от твоих трудов, все результаты твоих талантов и достижений она присвоит себе.
 
Хочешь ты того, или нет, а всю свою жизнь ты потратишь на нее.
Подобные мысли приходили в голову, конечно, не всем. Только некоторым. Тем, кто ощущал свою жизнь, как некую принадлежащую ему ценность.
 
И тут мы подходим к самому главному раскладу.
Оказывается, твоя жизнь – это такой капитал, которым ты в какой-то мере можешь распоряжаться. Может быть и не как единоличный владелец, но хотя бы как компаньон.
И капитал этот, или хотя бы свою часть в компаньонстве, ты можешь во что-то вложить. И получить прибыль от этих вложений.

Все эти подсчеты:
- кто компаньоны: жена, дети, начальство?
- или прочие зануды, которые наравне с тобой пользуются твоей жизнью?
- и сколько кому из них выделить из основного капитала?
- и сколько кому из процентов?.. - все это очень сложно и нудно.
Настолько сложно и нудно, что можно понять молодых ребят с мозгами, хорошо промытыми образом правильной смерти, которым просто невмоготу разменивать свои жизнь и смерть, вкладывая их во всякие шарашки с двойной бухгалтерией.

Ведь теряется вкус жизни, теряется сама жизнь.
Ты просто можешь с ней не справиться и растратить на пустяки, ничего не получив в результате. Не то, что страшно, думать просто противно и непривычно.
Ждать представителей Родины? – а если так и не появятся с четким приказом…

Поэтому так хотелось им вложить ее полностью, одной купюрой, в хорошее дело – в выражение поддержки далеким братьям.
Семьдесят тысяч молодых ребят и у каждого купюра-жизнь в руках. А? Вот это капитал!
С подобным капиталом можно такую аферу раскрутить – мир содрогнется.

Но, - что решил их общий банк "Родина" делать с этим капиталом, куда он его растранжирил, – сейчас это уже мало кого интересует.
Да и вообще – кто бы как бы там не распоряжался чьей-то жизнью, нам ведь нашей, своей жизни, жалко. Тем более, сколько у нас ее, НАШЕЙ жизни…
 
Вся она принадлежит кому-то:
- нашим желаниям, которые сейчас душу из тебя вытряхивают: надо! надо! – а завтра – ищи ветра в поле…
- пропитанию, общественному статусу и комфорту, на которые мы горбатимся по десять-двенадцать часов в день…
- женам и детям, друзьям и подругам, - да кто только у нас не числится в совладельцах нашей жизни…

И то, что остается нам, - час-полтора в день, да может быть, пару мыслей о жизни, по дороге на работу и домой, ну еще кое-где урвешь пару минут…
И опять-таки начинаешь думать, - на что бы эти монетки жизни потратить? На такое, чтобы дивиденды затмили собою вклады?
И снова приходишь к выводу, что если вкладывать в себя – этот "банк", поиграв на бирже жизни, когда-то все равно протянет ноги.

Вкладывать в "родину"? Вообще-то нормально, понятно и благородно.
Все-таки знаешь, что это - акционерное предприятие.
Знаешь, что приносит прибыль, какую ни есть, всем вкладчикам.
 
Но за этим знанием плетется, вредное такое, осознание.
Осознание того, что любым акционерным банком правят, на пару, наиболее богатые из вкладчиков и совет директоров. 
Тем свою долю вывести раз плюнуть, а эти вообще люди наемные, - им менять правила, вывеску и устав – милое дело, их за это ценить будут в их высших сферах.

А рядовые вкладчики? Ну, на то они и рядовые. В любой момент можно прийти к ним представителем "Родины", сказать пароль – и будут выполнять команду.

Поэтому, поразмыслив, не находишь ничего другого, более перспективного, чем единство и взаимопонимание людей, сближение людей в одно человечество.
Каким бы неказистым ни казалось это предприятие, оно единственное имеет живую, природную основу.
Это вам не банк, - ни пустышкой прибыли не приманивает вкладчиков, ни акциями не торгует, ни банкротство ему не грозит.

В то время как все остальные фирмы-однодневки, какими бы они ни были тысячелетними, - потратив капитал людских жизней и надежд, станут мечтать о слиянии с ним.
Чтобы удостоиться выполнять в нем хотя бы работу хороших отделов.