ШЕСТОЕ ЧУВСТВО
Это эссе о красоте. О том, что она представляла собой раньше, чем она была после, и тем, что она есть сейчас.
Только у Платона Красота была чем-то чудесным – земная, материальная красота была слабым отражением Красоты мира идей, Красоты абсолютной и вечной.
А в Древней Греции Красота была реальной и физической, это была красота тела, красота здесь и сейчас, красота на расстоянии вытянутой руки. И такой она была даже некоторое (и вполне длительное) время.
Правда, она никогда не была незыблемой, и даже греки говорили о ней, как о чем-то неуловимом, и находили в ней исключительно божественные черты.
Но боги греков были рядом с людьми. Поэтому и Прекрасное находилось тут, рядом.
И только относительно недавно все изменилось.
В период схоластики (или чуть позже) Красота снова стала иной.
Трубадуры, с их Прекрасной Дамой, возвышенными чувствами, нематериальной Любовью, сделали эстетическое - эфемерным и Прекрасное – неземным.
Больше того, само развитие Искусства и искусств шло так, что они сами, их ткань - как будто бы истончалась, становилась неким эфиром.
Появилась музыка – величайшее нематериальное искусство! Живопись (мы видим это и посейчас) из реалистической стала глубоко, глубочайше абстрактной.
Кино, анимация – все это тоже набор эфемерных образов.
Сейчас прошло уже почти как сто лет (а, возможно, и больше) с тех пор, как Красота стала абсолютно нематериальной.
Немногие из нас (но некоторые - точно) помнят строки Гумилева. Вот как он описывал это явление:
«Прекрасно в нас влюбленное вино
И добрый хлеб, что в печь для нас садится,
И женщина, которою дано,
Сперва измучившись, нам насладиться.
Но что нам делать с розовой зарей
Над холодеющими небесами,
Где тишина и неземной покой,
Что делать нам с бессмертными стихами?
Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.
Мгновение бежит неудержимо,
И мы ломаем руки, но опять
Осуждены идти всё мимо, мимо.
Как мальчик, игры позабыв свои,
Следит порой за девичьим купаньем
И, ничего не зная о любви,
Все ж мучится таинственным желаньем;
Как некогда в разросшихся хвощах
Ревела от сознания бессилья
Тварь скользкая, почуя на плечах
Еще не появившиеся крылья;
Так век за веком - скоро ли, Господь? -
Под скальпелем природы и искусства
Кричит наш дух, изнемогает плоть,
Рождая орган для шестого чувства».
Именно таким образом, век тому назад, великий русский поэт пытался понять и предчувствовать (или предугадать) - что же, наконец, поможет человеку объективно (и абсолютно) оценивать красоту, эстетическое, прекрасное.
Ведь ЭТА красота, ЭТО прекрасное – преходящи.
И будет ли возможность ЭТО видеть всем, будет ли некий неразменный эквивалент прекрасного, и какие органы должны для этого возникнуть – все эти вопросы задавал себе (и нам) Николай Степанович.
Ответа он так и не получил, сгинув в чекистских застенках, в условиях где, во-первых такие вопросы и не задавались (и даже не рождались). И решения на них не находились также.
Больше того, тот ужас, который царил там, был настолько полярно далек от гармонии, от Прекрасного, от Красоты – что, напротив, все, что там происходило, наверное, было эквивалентом неприкрытого кромешного ада.
В КРЕСТАХ.
И если бы у человека и был бы орган для восприятия красоты, там бы он точно перегорел бы, ярко и мгновенно вспыхнув, как лампочка в момент ужасной перегрузки.
И, тем не менее, прошедшее время само собой, вполне естественным путем, дало ответ на возникший вопрос.
И если бы Время могло говорить, возможно, сейчас оно бы сказало так:
«Под скальпелем банкира-финансиста,
Умолк наш дух, умолкла наша плоть,
Ведь орган красоты родился быстро».
И этим органом стал наш КОШЕЛЁК.
Ну, или банковский СЧЁТ, на котором аккумулировались средства, вырученные от продажи прекрасного, или же приготовленные к тому, чтобы в это прекрасное превратиться.
И, конечно же, все помнят, что «Не продаётся вдохновенье, Но можно рукопись продать».
И рукописи, и картины, и Прекрасное – все это продавалось, покупалось, и снова продавалось, и покупалось – и так безостановочно.
В конце концов, в наше время и сами деньги превратились в потоки данных, в вереницы единиц и нулей, перекочевали в сети, стали, наконец, набором электрических импульсов.
А ведь что такое сама Красота?
Уайльд сказал, что «Красота в глазах смотрящего». Так оно и есть.
В конечном итоге, Красота – это совокупность электрических сигналов, проходящих по цепочке синапсов в глубине человеческого мозга.
Ничего другого.
И вся система оценки красоты деньгами, кочевания из Прекрасного в денежный эквивалент и обратно, слились в нечто единое, сделались тождественными.
Красивое вновь (через очень долгий процесс) стало нематериальным.
И Красота вновь стала самой собой.