— Любит... Не любит... Плюнет... Насть! Плюнет! — Аня разочарованно выбросила в траву ромашку и надула губы.
Я засмеялась:
— Глупая ты, Анька. Четырнадцать лет, а веришь в такую ерундень.
— Ромашка никогда не подводит, Настя. Мне так бабушка говорила, — серьезно посмотрела на меня Аня.
Через секунду она снова улыбалась.
У Ани всегда так. Настроение меняется за секунду.
Как у ромашки.
— Расскажи о бабушке? — попросила я. В очередной раз попросила. Мне нравится слушать Аню.
Аня положила голову мне на плечо:
— Мы жили в Приморско-Ахтарске. У бабушки там свой дом был. Белый, с красными ставнями. Бабушка его очень любила, дом этот. Она вообще очень добрая была. Всегда мне песни пела. Колыбельные. Я их больше всего любила. Ложусь я на печку, а бабушка садится с самого краешка, накрывает меня пуховым одеялом и поет. До сих пор помню.
— Споешь? — спросила я, смотря куда-то вдаль. Задумалась о чем-то, наверное. Уже не помню.
Обычно Аня отказывала. Стеснялась.
А тут запела.
Аня пела про голубя. Грустная песня. Но голос у Ани был красивый, взрослый. Поэтому мне понравилось.
От удовольствия я закрыла глаза.
Аня допела до конца и замолчала. Я тоже молчала. Чувствовала, что она хочет что-то сказать.
— Думаешь, не зря сбежали? — тихо сказала Аня. Даже очень тихо. Но я услышала.
— Не зря. Они бы тебя там затравили. Ты же знаешь... — уверенно ответила я.
— А ты? — Аня подняла голову и посмотрела на меня. Я чмокнула Аню в нос:
— А я всегда за любой кипиш и движуху.
Аня хихикнула и снова прижалась ко мне:
— Спасибо.
Я ничего не ответила.
Прошла неделя с того момента, как мы сбежали из детского дома. Нас, скорее всего, не ищут. Поискали дня три для порядка и плюнули. Нафиг мы им сдались. Лишние рты.
Бежать предложила Аня. Ну как предложила. Просто сказала, что было бы неплохо. А я поддержала.
Мы хотим найти Анину бабушку. И остаться там жить. Аня говорит, что бабушка точно разрешит. Потому, что очень добрая.
Если честно, мы вообще не должны были оказаться в детском доме. У меня вот были родители, у Ани — бабушка. Но мои синячили как черти, а Анина бабушка типа очень бедная. Типа обеспечить внучку не может.
Ерунда, на мой взгляд.
На Анин тоже.
Вот и решили бежать.
Денег у нас не было. Откуда, мы же детдомовские. Поэтому добирались автостопом. А еду выпрашивали.
Унизительно, да.
Но делать-то типа нечего.
Кушать типа надо.
Мы эти, как их... Беженцы, во! Мы же бежали. Значит, беженцы.
Гагик и Ануш тоже беженцы. Из Армении.
Честно говоря, не знаю, от чего именно они бегут. Но бегут они тоже в Приморско-Ахтарск. К дяде.
Аня говорит, что нам повезло. Говорит, Гагик и Ануш добрые. Как бабушка.
Я, в принципе, с ней согласна. Они и правда ничего.
Гагику семнадцать. Он высокий, с большими черными глазами и кудряшками по всей голове.
Ануш — наша ровесница. Ей четырнадцать. Она высокая и смуглая, как турчанка. Глаза у нее тоже черные, а волосы — кудрявые. Сестра, все-таки.
У Гагика и Ануш была своя машина. И холодильник. Они везут их прямо из Армении. Сказали, что это — их богатство. Я думаю, что богатства такими не бывают.
Но Аня сказала, что все бывает.
Я верю Ане.
С Гагиком и Ануш мы едем уже четыре дня.
Очень устали.
Еды у них тоже нет, поэтому делить теперь приходится не на двоих, а на четверых.
Это сложно.
Мы ели хлеб с сыром, когда Аня снова заговорила о бабушке.
Эта тема не нравилась Гагику. Поэтому они много ругались. Аня говорит, что он просто вспыльчивый восточный парень.
Но все равно злилась.
— Думаешь, так все просто? — с сомнением спросил Гагик, — вот так приехала и нашла?
— А почему нет? — удивилась Аня.
— Нет ничего невозможного, — добавила я. Аня посмотрела на меня с благодарностью. Я улыбнулась.
— Не знаю... Вдруг ты вообще своей бабушке не нужна? Мы вот с Ануш никому не нужны. И ничего, живем... — снова сказал Гагик. Ануш вздохнула.
Аня рассердилась:
— А я не вы, ясно? Бабушка меня ждет! — сказала она громко и топнула ногой.
Гагик усмехнулся:
— Так ждет, что за десять лет ни разу не приехала, да?
— Гагик, не надо... — тихо сказала Ануш и тронула его за рукав. Я заметила, что Гагик немного остыл.
Аня смутилась:
— Просто денег не было...
— Ну да... — непонятно ответил Гагик и замолчал.
Аня не сказала ни слова до самой ночи.
Я залезла на заднее сиденье. Гагик и Ануш давно спали. Они привыкли рано ложиться.
Я высунула голову в окно.
По лицу пробежал приятный ночной холодок.
Аня сидела на земле и чертила палочкой какие-то знаки.
— Спать идешь? Завтра рано вставать... — сказала я.
Аня молчала.
— Эй, котенок, ты чего? — ласково спросила я и начала вылезать обратно на улицу. Вылезать чертовски не хотелось.
Но и Аню бросать — тоже.
Я подошла к ней и крепко обняла со спины. От Аниных волос пахло ромашкой. Это от венка. Весь день сегодня в нем ходила.
— Что с тобой? — тихо спросила я.
Аня покачала головой:
— А вдруг я ей не нужна, Насть? И Гагик прав?
Я отстранилась от Ани:
— Это же полная ерундень! Не слушай его! Он просто завидует, что его в Приморско-Ахтарске никто не ждет! Разве он нужен своему дяде? Да он ему даже не дядя толком!
— Наверное... — ответила Аня и, подумав, добавила, — а вдруг он нас не довезет, Насть?
— Чего? — на моем лице появилась глупая улыбка.
— Ну вот так. Не довезет и все. Бросит на середине. Из зависти, — с вызовом сказала Аня.
— Он не может... — ответила я и почувствовала, что не сомневаюсь в нем, — ну тогда... Поедем дальше автостопом?.. — предложила я.
Аня усмехнулась:
— Мы сокращаем через лес. Тут никто не ездит, Настя. Если Гагик нас бросит, мы останемся здесь навсегда. Надо разведать дорогу.
Я не понимала, почему Аня перестала верить Гагику.
Он же наш друг.
Но я очень хотела, чтобы Аня не нервничала. Поэтому кивнула и сказала:
— Завтра встанем пораньше и посмотрим лес, хорошо?
— Хорошо, — улыбнулась Аня. Я встала с земли и отряхнулась. Стало холодно. Я с надеждой покосилась на теплую машину.
— Ну... Теперь идем спать? — в моем голосе ясно услышалась надежда. Аня хихикнула.
Опять настроение-ромашка.
В этом вся Аня.
— Ложись. Я скоро приду, — весело сказала она.
— Точно? — я неловко переступила с ноги на ногу.
— Точно, — коротко ответила Аня.
Больше спрашивать я не стала.
Залезла обратно в машину.
Аня тихо запела про голубя.
На лес опустилась глубокая ночь.
Утром Ани уже не было. На месте, где она сидела, валялся тонкий прутик.
«Ушла искать бабушку».
Я испугалась. Растолкала ребят.
Гагик и Ануш выглядели сонно и растерянно.
Я ходила из стороны в сторону:
— Надо искать. Как думаете, она жива? — спросила я и внимательно посмотрела на ребят. Ануш опустила голову.
— Тут много диких зверей... — сказал Гагик.
— Она могла... — неуверенно начала Ануш.
— Надо искать, — упрямо повторила я. Гагик кивнул. Я села в машину.
Мы ехали несколько часов и напряженно всматривались в дрожащие от жары пейзажи. Как Аня успела уйти так далеко — я не знала.
— Смотрите! — внезапно закричала Ануш.
Аня лежала на обочине. У нее была большая дыра в животе, и не хватало двух пальцев. Глаза были открыты.
Мы молчали. Были в ступоре.
Аню бросать не хотелось.
Гагик предложил похоронить в холодильнике.
Других вариантов у нас не было. Мы согласились.
Потом начали плакать.
Гагик кричал и бился головой об асфальт. Ануш задыхалась. Меня тошнило.
Аня начала пахнуть.
Гагик сказал, что надо копать могилу.
Я не знала, чем себя занять. Пошла в поле за цветами.
Через двадцать минут Гагик крикнул, что могила готова. Внутри лежал холодильник.
Он взял Аню за ноги, а Ануш — за руки.
Из дыры в животе вылетела огромная муха.
Меня вырвало.
Ребята положили Аню в холодильник. Ануш закрыла ей глаза. Гагик начал закапывать.
Я положила букет из четырнадцати ромашек. На одной оторвала несколько лепестков. Для Ани.
Гагик бросил горсть земли.
Ануш всхлипнула и отвернулась.
Я вспомнила муху их живота.
Снова вырвало.
Гагик сел за руль и посмотрел на часы:
— Одиннадцать сорок.
Я ничего не ответила.
Он выплюнул сгусток крови и сел за руль. Я молча отошла от могилы.
Надо ехать.
Через час мы были на вокзале. Вышли из машины. Долго молчали.
— Приезжай в гости, Насть. У нас воздух хороший, фрукты... — тихо сказала Ануш и опустила глаза. Гагик зло усмехнулся. Я поняла, почему.
Теперь это звучало нелепо.
Я рассеянно кивнула. Обернулась на большие вокзальные часы:
— Двенадцать сорок одна...
Гагик тряхнул темными кудрями и усердно стал вытирать рукавом боковое стекло. Ануш уткнулась лицом в белый платок. Она плакала.
Все-таки, они очень любили Аню.
Я помахала им рукой и скрылась в толпе.
От вокзала шла долго.
Стало одиноко. Вспомнила колыбельную Ани.
Начала петь.
Заплакала.
Дальше шла в тишине.
Плечи и щеки стали красными от солнца. На ногах появились мозоли. Очень хотелось пить.
Но остановиться я не могла.
Не имела права.
Дом я увидела сразу. Белый, немного облупившийся от снега и дождей, с красными ставнями и тяжелой дубовой дверью.
Как в сказке.
Во дворе сидела старушка. Она стирала. И тихо мычала себе что-то под нос. Может, даже про голубя.
Я облокотилась на калитку. Она скрипнула.
Старушка подняла на меня голову и неловко встала с табуретки.
— Это дом Холоденко? — сдавленно спросила я. Голос дрожал.
Старушка молчала. Смотрела на меня и молчала. Потом бросила в таз тряпку. Медленно подошла ко мне.
Ноги стали ватными. В горле стоял ком.
Сейчас я скажу про Аню.
Старушка подошла совсем близко и заглянула мне в глаза:
— Аня?..
Сердце перестало стучать.
Я вспомнила, что Аня попала в детдом около десяти лет назад. И тогда она была совсем другая. Изменилась.
Мы же всегда были похожи. Нас даже за сестер принимали. Родных.
Может быть, это мой последний шанс начать новую жизнь.
Может...
Я смахнула с щеки слезу. Криво улыбнулась.
И кивнула.
— Слава Богу, живая! — выдохнула старушка и крепко меня обняла.
Я ничего не ответила.