Стены эти принимали на себя столько картин, что пространство сужалось от фантомной тесноты. Современное искусство, широкое, не нареченное ни одним манифестом, было открыто для понимания. Измерение, помноженное на несколько сотен полотен, вмещало, казалось, десятки тысяч смысловых символик. Неясное, яркое, лишенное формы, взирало с полотен на пришедших зрителей безымянное лицо живописи. Око его не ощущалось мимолетным: оно оглаживало каждый встречный человеческий силуэт, внушало чужое, впитавшееся в цветовой хаос впечатление.
Между тем, не ощущалась жизнь в полотнах. В тонкой их цветовой вязи протекало искаженное, обратное жизни мгновение. Так зеркала искажают человеческую суть, скрывают глубину глаз в рябом отображении лица.
Завернутая в темную пушистую шаль, обнимающую широкие плечи, женщина, скрывшая свой возраст в свежести строгого лица, медленно вышагивала вдоль полотен. Шаг ее, тяжелый и уверенный, не был лишен моложавой легкости. Мимо нее плыли люди, увлеченные полотнами, в их глазах она читала странное повиновение образам на картинах, скупую мысль в черноте зрачка. Им достаточно было просмаковать на языке слово «искусство», чтобы все представленное здесь обрело смысл.
— Что Вы здесь видите? — скрывая беспомощность и недоумение в голосе, поинтересовалась женщина у пожилого мужчины. Он остановился рядом с ней, устремил взгляд из-под седых, нависших над веками бровей на цветное полотно. В зрачках его вспыхнуло искажение картины, отображенное, как в зеркале, — побежали в другую сторону линии, фигуры поменялись местами.
— Все, — грудным голосом отозвался он, опустил голову и добавил: — Или ничего. Иного в жизни видеть нам не приходится.
Мужчину втянул в себя поток людей, отдалил, скрыл в тесноте помещения. Посетители выставки прибывали, от их количества переставало хватать свежего воздуха.
Женщина поджала губы, плотнее запахнулась в шаль, в слепой надежде отделиться от потока, отгородиться от него. Она перешла к соседнему полотну. Взгляд ее падал на пересечение фигур, на их стройность, на хаос их форм. Цветовой спектр представленных картин разнился от простого белого в сочетании с антонимичным черным до цветов иных, не имеющих определенного названия. Она смотрела на эти картины, силилась поймать взглядом то самое око искусства, о котором так трепетно шептались люди у входа, и не видела ничего, кроме бессмысленного набора фигур. Все казалось здесь безликим, парадоксально бесформенным, не имеющим объема, как скучный поток времени за пределами выставки. Настоящее, прошлое и будущее не несли значения, обращаясь в прозрачную струю скоротечного, когда роднились со скукой и бешеным темпом жизни, который ее саму — жизнь — не позволял ощупать даже мельком.
Плеча женщины, объятого теплым пухом, мягко коснулась рука.
— Прошу прощения за беспокойство, — мужчина предположительно ее возраста склонил голову, как бы повторно извиняясь. Взгляд его не был отягощен скупой мыслью подчиниться значению искусства, он был ясен, чист, проникновенен. — Что Вы видите здесь?
Рукой он указал на полотно рядом с собой. Женщина заметила, как мельком он пошевелил пальцами, когда аккуратно указал рукой впереди себя, как бы невесомо, по-свойски оглаживая фигурный орнамент на картине, отслеживая змеистый путь струящегося изображения.
— На них ничего нет, — уже не сдерживая раздражения, ответила она. — Я склоняюсь к мысли, что вся эта выставка — один большой социальный эксперимент. Как много увидят люди смысла там, где его нет.
— В чем же тогда смысл эксперимента? — с легкой улыбкой поинтересовался мужчина.
— Определить количество конформных? Искусство широко и не требует посягательства на истину, потому что истина всегда за пределами искусства. Вложил ли сюда смысл художник? Нет. Смысл здесь определят только посетители, и то по причине, что они заплатили за вход. Мысль, что деньги потрачены впустую, нынче пагубно влияет на человеческий ум. Деньги способны превратить в смысл то, что не несет его в себе изначально.
— Вы ведь тоже купили билет, разве нет?
— Нет, я пришла случайно, по приглашению, — женщина вздохнула, нервно поправила на плечах шаль. — Все здесь — общий порыв приобщиться к высокому, но высокое парит слишком низко, если Вы понимаете, о чем я. Не стоит искать смысл там, где его нет, но где отчаянно Вы хотели бы его видеть.
Мужчина задумчиво улыбался, гладил обросший щетиной подбородок, поглядывая то на полотна, то на женщину.
— Как Ваше имя? — учтиво поинтересовался он.
— Вера.
— Иронично, — легко рассмеялся он. — Имея такое имя, не верить ни во что!
— Я верю, — упрямо возразила она, — верю в пустоту после смерти.
— Знаете, почему? Потому что собственная жизнь кажется Вам таковой, — мужчина погрустнел, оглядел наполненный людьми зал взглядом. Они, как морские волны, качались единым потоком, сновали туда-сюда, подобно взлохмаченным морским брызгам. — У смерти человеческое лицо, Вера. Она в зеркале тех, кто отказывается наслаждаться жизнью.
— Вы считаете это жизнью? — безрадостно, грустно усмехнулась она. — Смысла нет нигде.
— Вот это я и считаю смыслом. Живите, как Вам хочется. Я прожил на этих картинах целую жизнь. Иногда нам сложно отразить произошедшее яснее, чем это получается через образы. И как бы знаешь, что сказать, а как — не имеешь представления. Здесь рождается смысл — понять, каким языком Вы хотите рассказать людям о себе, своей жизни, о опыте, который Вы приобрели, столкнувшись со сложностями.
Женщина удивленно вскинулась, перевела на него взгляд, уязвленный прямотой истины. Глаза ее, как родоцветная синь моря, оттеняли шипящие людские волны позади, втягивали в себя все бури и штормы.
— Желаю приятного Вам вечера, Вера, — мужчина вежливо поклонился, бережно взял ее руку и невесомо поцеловал тыльную сторону ладони. — Было приятно Вас послушать. Хотелось бы, чтобы Вы обрели смысл своей жизни.
Фигуру его поглотил морской поток людей, захлестнул беспокойными вихрами волос и одёжек. Вера смотрела ему вслед.
Картина перед ней мерцала чернеющим оком искусства.