Осень в Маноа
У наступающей осени скромное и измученное лицо —
предмет бесконечной зависти множества подлецов,
в общем, и недоделанных от природы детишек лета,
вечно мелькающих в этих солнечных эполетах.
Нет, их никто не винит за безумие и за фарс:
господи, если хочешь лететь на Марс — то лети на Марс!
Если милее бочка или шалаш из расшитых шторок —
пожалуйста, лишь бы твой дом для тебя был действительно дорог.
Лишь бы не распевать в суматохе, как юркий чиж,
улетая на зиму с голой задницей. Но спешишь;
а спешка касается только не самых мудрых —
поэтому я забываю, что вечеров мудренее утро.
Осень же приноравливается к каждому шагу — они
напоминают текущие в штиле мертвецком августовские дни.
И остановку на двадцать четыре часа не назвать потерей,
если вокруг тебя непроглядная и густая темень.
Только рассвет говорит о том, что пора засыпать,
что ты заблудился, что потонула твоя кровать
в ярких костюмах, подушках и наволочках — анонсы
времени разрушают твои часы; и вокруг разбросан
мир бесценных идей, но ни минуты их записать —
ты занят вечным движеньем. И это движенье — назад.
А осень не допускает фальстартов и опозданий,
она узнаётся по количеству облысевших зданий,
по количеству встреч, по толпе из горбатых спин,
по усталому выражению тех, кто давно не спит.
И теперь, приближаясь к её началу, как никогда до
этих коротких пор, я вижу горы из золота Эльдорадо —
листья, опавшие бесконечностью во дворе,
тысячи ног, влекущих всё это в проём дверей;
маленькие трагедии, составляющие одну большую;
сколько причин для следствий и для всеобщего шума,
но за безмолвием укрывается даже бог войны,
все эринии Тартара бегают за Эдипом или умерщвлены;
буквы окаменели, как на губах Горгоны — невыносимо
молча топтаться на мёртвых листьях у магазина,
думать о том, что улыбки и все стихи — как-никак
те же листья, оставшиеся на подошвах и каблуках,
что последний всемирный крик прозвучал впустую,
лишая потомство его прощального поцелуя.
7. VIII. 2018