Несправделивость

Светлана Курносова
(Справедливости ради автор хотел бы отметить, что история имеет в основе своей реальные события, кои, к неудовольствию героини, имели место быть и для адресата совершенно незаслуженно.)


Нет, вот ты мне скажи, есть в этой жизни справедливость? А я тебе так отвечу: "Нету!". И точка!
Вот, к примеру, я - женщина солидная, положительная, завскладом уже лет двадцать как, а вот  случится же что-нибудь, так только диву даешься! Нет, ну, действительно! Вот недавно - тоже...
Хожу я два раза в неделю в бассейн. Ты понимаешь, не столько, чтобы фигуру поддерживать, сколько пообщаться. И ходит с нами одна, тоже дама в летах. Хорошая такая, приятная женщина, как я  поначалу думала. И заприметила я, как ловко она после плавания укладку волос феном себе мастерит. Уж так красиво, что загляденье. И всякий раз такая шикарная у нее прическа получается!
Ну, я же личность-то предприимчивая. Дай, думаю, под видом комплиментов, попрошу-ка ее и мне сделать прическу. А то в парикмахерской дорого, так я задаром себе не хуже укладку буду иметь.
Подхожу к ней как-то после плавания.
- Какая, говорю, вы молодец, Дарья Петровна. Вот смотрю я на вас и не налюбуюсь. Уж такая вы мастерица. И как красиво у вас укладка получается! Вы курсы парикмахеров заканчивали?
А той-то приятно. Она, мол, да что вы, я так только, сама для себя.
- Ой, говорю, а я думала вы -  профессионал.
Дарья Петровна, смотрю, счастливая сделалась, улыбается. Конечно, доброе-то слово и кошке приятно.
- Спасибо вам, Валентина Марковна, говорит.
А мне же ж только того и надо.
- Нет, ну, действительно, Дарья Петровна, вы - молодец, говорю. А сделайте-ка и мне такую же замечательную укладку!
Та заулыбалась, дескать, соглашается.
И начался у нас вот прямо, ты понимаешь, "салон красоты". Она фен включила, тот шипит страшно, будто ругается. Расческа у ней  в руках такая, знаешь, круглая, щетинистая, навроде как профессиональная, и этак по-деловому меня расчесывает. Дарья Петровна улыбается, я улыбаюсь. Благодать! А беда-то вон  - недалеко ходила.
Крутила она, крутила мой чуб своей этой расческой круглой, дула на меня  феном этим дурацким, потом стала мои волосы раскручивать, видать, чтобы другую прядь закрутить, а волосы спутались в этой щетине и - никак! Смотрю - дергает она, дергает мою шевелюру разнесчастную, а раскрутить не может.
У меня улыбку моментом сдуло с лица. Сижу, думаю, пропала моя головушка! Уж бог с ней, с прической, кабы волосы на месте остались!
И ты понимаешь, уже и народ стал собираться. Прямо вот я в центре внимания оказалась. Все мне сочувствуют, охают-ахают, советуют, а ничего сделать не могут. А я, как дура, сижу с этой расческой на лбу, молчу, как рыба, да только глазами хлопаю. Ситуация! Ты подумай! Нет, ну, действительно... Кому бы выпало в дураках оказаться, так а мне-то за что? За какие такие грехи?
Так  и не удалось распутать мой чуб. Охранник Михалыч тут же рядышком стоит. Руками развел, мол, пора, милые женщины, на выход. Бассейн, видишь ли, закрывается. Ну, что поделать? Пришлось собираться. И как я, думаю, по улице-то пойду - в этаком-то виде? Женщина солидная, положительная, завскладом уж лет двадцать как, и на тебе - на лбу расческа! Ну, ты понимаешь?
Вышла я из бассейна, иду, а саму аж трясет. Такое зло меня разобрало, что вот прямо молнии из глаз сверкают. И как на грех, кругом народу - тьма.  Видимо-невидимо. Вечер, все-таки. И всем, ты понимаешь, вдруг приспичило на улицу выйти. Ну, дел что ли никаких нет? И прут, и прут, и прут, понимаешь!  Мозгов-то - нуль да маленько!
Шла я сначала по проспекту. Стою на перекрестке - светофор выжидаю. И как нарочно, все на меня оглядываются, смотрят. От смущения голову отворачиваю, а куда тут отвернешься, когда кругом люди? И стала я потом уже нагло прямо в глаза всем смотреть. Пускай, думаю! Раз вы на меня глазеете, так и я на вас буду! И ты понимаешь, иду и вот прямо в упор на всех смотрю из-под расчески. Они - на меня, а я - на них. Гляжу - дедок идет, щупленький, махонький такой. Увидал меня, губки задрожали, того и гляди расхохочется. Схватила его за грудки, что, мол, старый, и ты туда же - в смех? Смешно тебе? И одно ему прямо в глаза смотрю. А он косится на расческу-то, губки скривил, "тык-мык-пык!", толком и сказать ничего не может от смеха. Да придурошный! Мозгов-то - нуль да маленько! Народ от меня врассыпную   шарахаться стал. Так вот  до дому и дошла.
Прихожу, думаю, хорошо, что я одинокая. Кота покормила быстрей да шмыг в ванную. Вооружилась маслом подсолнечным. Дай-ка попробую волосы маслом смазать, глядишь, они и распутаются. И что ты думаешь?
Вылила я, значит, на эту расческу, (будь она неладна!)  пол-бутыли масла, а эффекта - нуль да маленько! Только, Господи прости,  обмаслилась! Сижу, вся склизкая, морда как зеркало блестит, а расческа - как была на месте, так и осталась! Что делать? Такая меня обида разобрала, что страх и сказать. Расплакалась я. Женщина солидная, положительная - и сижу прямо в ванной, реву, как корова, ну? Ситуация!
Поревела-поревела, да думаю, слезами горю не поможешь, надо что-то решать. Вспомнилось мне, что через улицу парикмахерская  имеется. Собрала остатки воли, кое-как  слезы да масло с рожи-то полотенцем вытерла, помчалась.
Когда вошла в зал женской стрижки, все так и остолбенели. Тишина такая, ты понимаешь, как в полночь на кладбище. А я бегаю кругами, шумлю, мол, спасите! Сделайте хоть что-нибудь! Руками размахиваю, ажно ручка от расчески, что тот хвостик поросячий, трясется аккурат над правой щекой. Парикмахеры, клиентки смотрят на меня, как на полоумную, да от смеха пучатся.
Глянула  в зеркало -  себя и не узнала. Смотрит на меня какая-то испуганная баба с вспухшими, зареванными глазами на блестящем, замасленном лице, а на голове - расческа. Мамочки мои! Накинулась на парикмахершу,  как рявкну:
- Стриги, говорю,  это безобразие!
Обстригла она мне мой чуб в момент!  Только "чик-чик" - и глазом моргнуть не успела. Подает  мне  расческу треклятую. Взяла ее, в сумку сунула да бегом восвояси.
Вернула я тот инструмент несчастья владелице. И когда с Дарьей Петровной  в бассейне плаваем, так только кивнем друг дружке - "зрасссси" и расходимся, как в море корабли.
Теперь  у меня на голове - будто конь в поле повалялся да траву примял - плешь  сияет. Вон оно! (Валентина Марковна победоносно тычет пухлым пальцем с дешевенькими перстенечком себе в лоб, на котором зияет борозда, как прорубка в густом лесу). Так и хожу. Женщина солидная, положительная, завскладом уже лет двадцать как, а вот поди ж ты! Так есть справедливость, я тебя спрашиваю? Есть? Аааа!... Вот то-то же!
Она отворачивается, сурово смотрит в окно, словно грозясь кому приговаривает: "Нету справедливости! Нету!"