Переход Севастополь - Бухта Провидения (Петропавловск-Камчатский).
Дневник корабельного врача подводной лодки С-73.
Дневник вел лейтенант медицинской службы Леонид Балашевич (1960 год).
Акварельный рисунок, сделанный в моём альбоме капитаном 3-го ранга Василием Кабановым
4 сентября 1961 г.
В месте нашей новой стоянки погода оказалась прекрасной, поверхность моря – без единой льдинки. Утром 2 сентября мы пришвартовались к борту СС-23, нашего флагманского корабля. Оказалось, с большой земли нам доставили свежий лук и картофель. Для нас это большая радость, все истосковались по свежим овощам, и сейчас буквально на ходу матросы жадно разгрызают головки лука. А я неожиданно вдруг получил от Белки письмо. Оно было написано ещё 10 августа, 22 дня тому назад, и неизвестно, сколько сложных путей оно прошло, но всё же попало в мои руки. Трудно описать мою радость. Бельчонок считает, что войны не будет, – её бы слова да Богу в уши!
Едва ли полчаса прошло, как мы получили радио снова сниматься с якоря и следовать в пролив Вилькицкого. На новый штурм. Снова выстроились в кильватерную колонну, впереди флагманского корабля идёт ледокол «Красин», который имеет богатую и славную историю. Это он в 30-е годы обошёл страницы всей зарубежной прессы, когда снял участников неудачной экспедиции на дирижабле итальянского генерала Нобеля. Через некоторое время прямо по курсу появились снова отдельные льдины, но погода оставалась тихой и безветренной. Вот мы миновали вчерашнюю стамуху, прошли мыс Челюскина, самую северную точку нашего путешествия. Все как-то привыкли к этому названию – мыс да мыс. А ведь он лежит севернее северной оконечности Новой Земли! А у нас привыкли даже юг её считать ледовой пустыней!
Во второй половине дня ветер совсем утих, на нас потянуло холодом и каким-то своеобразным, но отчётливым запахом льда. Мы достигли кромки ледовых полей. Колонна сразу перестроилась, и мы встали в кильватер дедушке ледокольного флота «Ермаку». Впереди нас за ним шло ещё две лодки. Я часто видел фильмы о полярниках, о ледоколах, но увиденная наяву панорама своей новизной заставила меня затаить дыхание. Среди неровной торосистой ледяной пустыни движется, давя и ломая льды, подобно гигантскому утюгу, чёрная трубастая громадина ледокола. Всё тихо и неподвижно кругом, даже ветер не шелохнётся, и только посапывание паровых машин ледокола и треск льда нарушают эту непривычную тишину. За ледоколом образуется полоса чистой воды, в которую сразу устремляются лодки, но сломанные и раздвинутые в стороны льдины спешат снова сомкнуться, и нам то и дело приходится выполнять самим роль ледокола. Сначала командир при каждом содрогании корпуса выскакивал из каюты и с ужасом кричал: «А, что, в чём дело? Вы мне всю обшивку сорвёте!» Но потом все привыкли, и лодка шла как будто по кочкам, ломая огромные льдины. Наконец, льдины стали попадаться так часто, что мы совсем отстали от ледокола и, насколько могли, сами пробивались вперёд, тараня корпусом целые торосы. Все высыпали наверх полюбоваться этой необычной картиной – подводная лодка в роли ледокола!
Мы со смехом вспоминали, сколько шуму в своё время было на Чёрном море из-за того, что рулевой не отвернул вовремя от плывущего бревна. А сейчас мы сами тараним многотонные массы льда, и ничего – живы! Черноморцы вряд ли поверят этому. Наконец, мы в результате усердных попыток выбраться из ледового плена окончательно упёрлись в гигантский торос – дальше ехать некуда! Выручил нас ледокольный пароход «Капитан Мелехов». Он идёт зигзагом, и нам очень трудно вовремя поспевать за ним. То и дело упираемся в лёд, даём задние хода, рулевой трудится, как негр на плантации, над ежесекундными командами: «Право на борт, лево руля, лево держи, твою … Лево на борт! Право на борт!» Не меньше достается и электрикам – они вынуждены молниеносно менять хода. Командир уже охрип от крика. Каждую секунду меняются команды: «Правый малый назад, левый средний вперёд! Оба малый вперёд! Стоп оба! Оба полный назад! Стоп оба! Оба полный назад! Правый средний вперёд!» – и так час, два, три, четыре… Командир не уходит с мостика даже попить чай, ему приносят его прямо на мостик. Да и команда не уходит вниз – уже давно за полночь, но на мостике царит оживление. Только к утру, наконец, нам сообщили по радио, что первые лодки уже прошли ледовый массив.
Вскоре навстречу нам прошёл и проводивший нас ледокол «Москва». Это второй по мощности ледокол после «Ленина». Интересно было видеть, как он быстро двигался по двухметровой толщины льду, как будто это была чистая вода.
Утомлённый впечатлениями дня и этой ночи, я ушёл вниз и уснул прямо в меховом костюме, едва коснувшись головой подушки штурмана – на свою койку далеко было забираться.
5 сентября 1961 г. Пролив Дмитрия Лаптева
Проснулся я от страшного удара, который едва не свалил меня с койки. За ним последовал второй, третий. Я выскочил наверх и буквально замер от удивления и ужаса – лодка прыгала по 10-балльному льду под двумя дизелями «оба средний». Оказывается, мы снова попали в небольшую полосу сплошного льда, и так как комдив торопил нас, вахтенный офицер плюнул на всё и врубил «оба средний». Пытка продолжалась почти два часа, но как дорого они нам достались! Нос лодки безжизненно повис в воду, из цистерн бурно выделялся воздух – первая, вторая, девятая и десятая цистерны были пробиты, и лодка погрузилась почти в позиционное положение!
Но, как бы то ни было, мы форсировали пролив Вилькицкого и вышли в море Лаптевых. Оно нас встретило редким битым льдом и длинной, плавной, глубокой океанской зыбью, которая к концу дня перешла по мере уменьшения глубин в острую крутую волну. Ветер всё усиливался и, наконец, достиг огромной скорости, массы воды заливали уже мостик и потоками обрушивались через люк в центральный пост. Качка всё усиливалась. Я не обедал, отказался и от ужина, бросил свои книги – укрылся тулупом и старался сном избавиться от отвратительной тошноты.
А для вахтенных офицеров наступило ужасное время. Волна заливала мостик и окатывала их с ног до головы, поэтому приходилось натягивать на себя всё, что могло защитить от воды, – пошли в ход плащи, гидрокомбинезоны, резиновая обувь – и всё это поверх меховой тёплой одежды. Одевание заступающего на вахту занимало ни много, ни мало – сорок минут! Наконец, офицер с трудом неуклюже поднимался по трапу, и на мостике его ещё вдобавок сажали на цепь – точно так же, как сажают дворняжек, только это цепь посильнее, она удержит офицера, если особенно сильная волна попытается его утащить с собой за борт. Таких случаев бывало немало даже на Чёрном море.
Только к полудню 5 сентября утихло море. Шторм тоже не прошёл для нас гладко – на корме сорвало новенький трап, который старпом достал с трудом в Росте за 5 бутылок спирта. Волна вырвала металлические скобы, которыми он крепился к барбету. А в носовой части вместо аварийного буя красовалась чёрная дыра, из которой болтался обрывок кабеля. Буй – это уже крупная потеря. В дополнение ко всему укачавшийся электрик прозевал, как из подшипника главного вала вытекло масло, он сгорел, и мы остались с одним двигателем. Несколько часов мотористы работали, устраняя неисправность, и наконец мы снова, глубоко зарываясь пробитым носом в воду, полным ходом идём вперёд.
Качка почти прекратилась, и я жадно набросился на еду, нарисовал сатирическую газету, почитал по-немецки, в общем – ожил. А в 12 часов ночи по местному времени или в 4 часа по московскому я выглянул на мостик и буквально застыл от удивления и восторга – над морем стояла ночь! Да, настоящая тёмная ночь с луной и звёздами. А небо! На западе алеет яркая полоса заката, а выше её – зелёное-зелёное небо, и на этом изумрудном фоне сияет фосфорическим светом узкий серп луны и яркая звёздочка Венеры! Нахожу Большую Медведицу, Малую, а вот и Полярная звезда – она почти над головой. В Севастополе она еле-еле видна над самым горизонтом. Василь сразу вооружился альбомом и красками оставил мне на память это чудесное зрелище хоть в виде слабой акварели. Впереди новое, Восточно-Сибирское море.
Продолжение следует.