Истоки рек и речушек, больших и маленьких, узеньких и звонких, малы и маломощны, тонки и прозрачны. Силы им придают горы и их снежные покровы, льды, лежащие по отрогам и склонам. Когда эти самые снега и льды начинают «плакать», таять под напором неугомонного небесного светила, под его жаркими палящими лучами, а дожди, рождающиеся над вершинами тех самых гор и проводящие свои подтопления подножий тех же самых вечных серых изваяний льются холодными хлесткими потоками, тогда и начинаются на реках неописуемые страстные танцы некогда спокойной воды. Появляется ощущение Шаманского обряда очищения берегов и склонов над реками от всего ненужного и неудобного, мешающего жизни и существованию. Грозная масса, собирающаяся вместе из тонких ручейков, бежит и, причем, быстро бежит по склонам, ложбинам и оврагам, сметая на своем пути все, что попадается, а попадается, уверяю вас, многое. В скорости, это многое, вместе с бурлящим грязным или чистым потоком выбрасывается, выплескивается и сливается в основное русло, большое и мощное, более степенное и размеренное, но принимающее их, быстрых, журчащих, неугомонных и шустрых и все то, что они с собой несут…
Земснаряд техучастка возвращался в родные пенаты под буксиром теплохода смежного подразделения. Когда происходят такие вещи, крайнего в ответственности за случающееся не найдешь, как в поисках государственной тайны, а покомандовать движением народу, хоть отбавляй. Одни дали команду буксировать до начала участка, обслуживаемого нашим филиалом, другие разрешили только до определенного километра Алдана довести, а что на этом километре, всем начхать. В результате двоевластия получилось безвластие – «у двух нянек дитя без глазу» - бросили земснаряд, на котором нет ни продуктов, ни денег для их закупки, ни сигарет, ни топлива для вспомогательного двигателя и, следовательно, подачи наружного и внутреннего освещения. Короче говоря, три члена экипажа ехали впроголодь и без каких-либо элементарных условий человеческого существования, без воды для нужд помывки и приготовления оставшихся макаронных изделий. Да еще судно бросили посередине реки, чуть ниже по течению от впадения в него, основное русло, грязной равнинной речки Томпо, такой грязной, что вода, из нее выходящая, превращала прозрачное чистое доселе русло Алдана в сточную яму с серо-рыжей мутной водой и таким количеством плывущего прибрежного хлама, что мама ты моя! Ладно, хоть, пока вода на месте стоит, а если прибавление будет, тогда караул!..
Я находился на самом нижнем нашем участке, точнее, на теплоходе, его обслуживающем, когда диспетчер передал для меня информацию, что земснаряд бросили именно там, где я описал. Экипаж на борту без продуктов и сигарет, воды и топлива и мне предлагалось на путейке спуститься на пятьдесят километров ниже нашего участка и по возможности что-то людям привезти. Конечно, флотская солидарность гласит о помощи ближнему, и мы пошли в поселок за продуктами, благо и у капитана и у меня были деньги. Затарившись всем необходимым, мы пустились вниз по участку, а на вечернем радиосеансе диспетчер объявил о проливных дождях в наших краях и, следовательно, резком подъеме уровней воды в этой самой грязной речушке и тех, которые недалеко от нее впадают в Алдан. Экипаж путейки, исходя из опыта прошлых лет, заготовил чистой воды с Алдана и мы подходили к устью того самого грязного притока.
Проходя устьевой участок, нам сразу бросилась в глаза перемена цвета основного русла и четкая разделительная линия слияния двух рек. Цвет был не в пользу нашей реки, дальше текла вода непонятного рыжего цвета с множеством предметов всевозможного берегового хлама, пока редкого и не крупного.
- То ли еще будет, Леонидыч, вечером увидишь, что нас догонит, - повествовал капитан, - ужас будет.
- Да не пугай так, посмотрим, - парировал я.
- Я не пугаю, увидишь, обалдеешь!..
Через час мы пристали к борту земснаряда, стоящего метрах в тридцати от правого берега Алдана. Нас встретили три аборигена, не мытые, не бритые, с бородами и усами, тощие со впалыми щеками и горящими, без курева, глазами, ни дать ни взять, афганские или чеченские моджахеды. Им бы еще оружие и все, хана, точно горные вояки!
Встреча была счастливой, долгожданной, им передали по рации, что мы идем на выручку, хотя, вся наша выручка – не дать людям умереть с голоду, слить им немного дизтоплива и не допустить их опухания без сигарет, что мы и сделали…
Время середины августа, ночки на реке становились холодноватыми и темноватыми, хоть глаз выколи, с большим вкраплением таких же холодных и ярких звезд на небесном склоне. По реке все больше и больше плыло всевозможного хлама, бьющегося о борта путейки и земснаряда, застревающего и скапливающегося между ними. Вода прибывала, так как вахтенный в рубке земснаряда то и дело заглублял раму, служившую надежным, как мне казалось, якорем всему нашему каравану. Понаблюдав все эти действия и красоты, я ушел в кормовую каюту путейки спать.
Глубокой ночью меня с постели поднял треск лопающихся капроновых концов, которыми наш теплоход был надежно ошвартован к земснаряду и скрежет работающей на подъем черпаковой цепи рамоподъемной лебедки. С палубы доносился громкий диалог капитана и вахтенного матроса:
- Режь концы, утонем, перевернемся, быстрее режь!
- Сейчас, мать т…, нож в темноте не найду!
- Да какой на х… нож, топором пожарным руби, быстрее! Смотри, кренит пароход!
Я нацепил в темноте одежду и выскочил из трюма. Перед моим лицом предстала следующая картина: между нашими корпусами застряла огромная лесина с корнями, к ней набилось множество всякой древесной мелочи и вся эта плавающая братья стала распирать борта, напористо пробираясь вниз по реке. Концы путейки не выдержали и стали лопаться, создавая хлопки и трески, а судно начало разворачивать поперек реки. Такие действия могли принести непоправимые последствия для нас, вплоть до утопления судна, так как течение увеличивалось с подъемом воды и удержать нас никто уже был не в силах. Командир земснаряда, видя все это из своей рубки, приподнял раму для самосплава, что бы ослабить давление воды и хлама и весь караван со своей массой и набившейся древесиной несло вниз по реке. Зато это спасло нас от перевертывания, капитан путейца запустил двигатель и начал выправлять судно, а моторист резал оставшиеся концы, по-другому и быть не могло. Еще немного и мы выправили курс, отошли от борта земснаряда, пропустив в свободное плавание весь хлам, собранный бортами. Он поплыл большой, просто огромной деревянной горой, с торчащими в разные стороны корнями и ветками, напоминая своей неуклюжестью морское или лесное чудовище из детской сказки, поплыл медленно, постепенно набирая скорость, подгоняемый течением разливающейся реки…
Потом, подойдя снова к борту земснаряда, мы увидели, что у него в «штанах» творится страшная картина! Хлам набился до четвертого черпака, находящегося высоко над водой, это даже не дом деревянный, целая лесная чаща приплыла на свою погибель.
- Да, Леонидыч, такое здесь часто случается, против хлама нет приема, вообще, Томпо – речка страшная и грязная, хоть и маленькая, не зря же в народе есть поговорка о том, что маленькие всегда скользкие и гов…, а большие добрые и спокойные, - немного успокоившись, сказал мне командир земснаряда, - завтра целый день будем чистить, иначе следующий такой приток никакая рама не удержит. Спасибо за продукты, можете ехать, из Усть-Маи буксир утром выйдет…
Утром гаши на концах восстановили, с командой попрощались и двинулись в обратный путь, покинув железный плавающий остров аборигенов, участок оставлять надолго нельзя без присмотра, такой хлам легко сносит со штатных мест бакена, а там и до аварии недалеко. Земснаряд остался стоять на черпаковой цепи посреди широкого речного русла, ожидая буксировщика из родного затона. Когда мы прошли вверх устье Томпо, и вода снова стала светлой и прозрачной, как слеза, без плывущего хлама, все вздохнули с облегчением, успокоились и мирно отправились по каютам досыпать после ночной нервотрепки, отправились все, кто мог это сделать, находясь вне вахты. А капитан по-прежнему сидел за штурвалом и смотрел вперед, туда, куда бежал его путеец, где стояли его бакена на воде и створные знаки по берегам. Хорошо, что все хорошо кончается, а то помощь другим могла обернуться…