Большой опыт работы на реках России, спокойных, зарегулированных, с песчаным дном и небольшой его срок на реках Якутии, горных и полугорных, быстрых и непредсказуемых, с гравийным и каменистым. Видение одного положения современной жизни западных речников и совершенно новый взгляд на работу восточных, точнее, северо-восточных. Жизнь и работа предоставили мне шанс попробовать в своей карьере и то, и другое, сравнивая и сопоставляя, прекрасно!
Частенько приходилось бывать на самом нижнем участке Алдана, обслуживаемого нашим филиалом, где всего два неугомонных переката в совокупности перекрывали по опасности все остальные, находящиеся вверху, до самого Томмота. Интенсивность движения судов с углем из поселка Джебарики-Хая и частые перепады уровней воды создавали дополнительную нервозность для нас, путейцев.
- Езжай-ка ты на Быстрый Яр, - говорит мне как-то начальник, - там что-то непонятное творится, перевозчики жалуются на плохую проходимость, частые посадки, разберись, почему путейцы плохо обслуживают.
- Хорошо, - отвечаю я, - когда ехать?
- Завтра утром, с путейцами, на перекладных, к тебе будут нижние подходить и довезут до места, пока не разберешься, не возвращайся.
Скажу сразу, читая и изучая старые годовые отчеты работы техучастка, листая историю создания его, фронт проводимой работы, понятно и резко бросается глаза именно тот, нижний участок, с его интенсивностью движения и частыми посадками на мель. Происходили они, посадки, как по нашей путейской вине, так и по вине судоводителей, по их нерадивости или отсутствию опыта хождения по таким перекатам. Резкая перемена русловых процессов и донных отложений, а так же трудность и плотный график движения путейцев и тройное, а то и четвертное выставление бакенов за навигацию, а, следовательно, и регулярная смена капитанов на судне, его обслуживающем, не может не сказываться на хорошем качественном обслуживании трудного во всех отношениях, участка.
За пару суток, пересаживаясь с одной путейки на другую, собирая необходимую информацию по работе и для души, пробуя на вкус и взгляд нехитрый быт речников путейцев, своих подчиненных, обозревая по сторонам света рассветы и закаты, по берегам разноцветность лесов и серость скал в период приближающейся якутской осени, красивой и скоротечной, скромный, а порой, и унылый быт прибрежных поселков и наслегов, я добрался до нижнего участка. Не скажу, что бы с восторгом меня приняла команда, привыкшая работать без бдительного начальственного надзора, но, такова их и моя судьба – один наблюдает и контролирует, другой обслуживает и обеспечивает. Каждому, как говорится, свое.
- Привет, Сергей, спускайся на Быстрый Яр, там у тебя что-то неладное, посмотрим, промеры сделаем, - даю команду капитану, вышедшему из каюты.
- Привет, Леонидыч, хорошо, я, правда, там пару часов назад был, диспетчеру доложил глубины, бакен дополнительный красный поставил на «язык» выпирающий.
- Слышал по рации, знаю, поехали еще посмотрим, водичка-то падает, сам понимаешь, Арктический завоз в самом разгаре.
- Артем, запускай движок, швартовы отдавай! – крикнул капитан команду мотористу…
Начиная промеры снизу, с подножья переката, мы галсами шли к его началу, я заносил глубины на лист бумаги, предварительно начертив на нем реку и наши маршруты по перекату. Хотелось сделать подробную съемку участка для наглядности картины. Течение журчало и бурлило, обтекая нас по бортам, показывая свою суть, что глубины все меньше и меньше, теплоход рыскал в разные стороны, не слушаясь руля, Серега, бедный, устал держать его по курсу, и одновременно поглядывая на эхолот, говоря мне цифры с его дисплея.
- Давай еще один галс по самой красной кромке сделаем, вся картина будет на лицо, - прошу его я.
- Давай, только там очень мелко, даже, мне не пройти, тем более, что вода убежала еще на десять сантиметров, - сопротивляется он, - но попробую и разворачивает теплоход в подножье переката.
Судно кренится на резком развороте, хорошим углом ложится на воду, но, как неваляшка, встает на место. Выходим строго по правой кромке судового хода и поднимаемся вверх, прямо на красный бакен, огораживающий злополучный, бурлящий, как котел с ухой, «язык». Все ближе и ближе поднимаемся, я вышел на палубу, посмотреть через борт на воду, благо она чистая, прозрачная и камушки видны на глубине до двух метров.
- Леонидыч! – кричит нервно капитан, поглядывая на цифровой эхолот в рубке, - смотри, глубина резко уходит, не дойдем до бакена! – и стал резко выворачивать руль влево.
Но было уже поздно, теплоход рыскнул вправо, затем резко в обратную сторону и зашуршал по гравию, очищая дно от ненужных приставших элементов. Через мгновение судно, поддавливаемое быстрым течением, замерло, выскочив на мель, встав точно правым бортом против бурлящей воды, с легким креном на левый борт, памятник, да и только! Мастер пути давал полный вперед и полный назад, крутил до упора вправо и влево руль, пытаясь раскачать теплоход – бесполезное занятие, мы встали мертво, конкретно. Об борт билась шустрая водная стихия, игриво бурля и шурша, подмывалась под днище и выскакивала с другого борта, создавая завихренья потока и откладывая там мелкие камушки и песочек, создавая горку препятствий. Мы обошли с наметкой весь теплоход, заглядывая за борт и измеряя глубину.
- Глухо, приплыли, - констатировал с досадой капитан, - самим не выбраться. Хорошо, что судам не мешаем, почти за кромкой сидим, да и они здесь сверху в раскат на белые проходят, а нижние прижимаются к белым, красного боятся, здесь сразу муть поднимается винтами. Так что, Леонидыч, сидеть нам, как медным котелкам, до подъема воды.
- Ты что, а кто обслуживать участок будет, давай думать, что делать, - спокойно ответил я, - вода-то падает, думать надо, Серега, думать…
- Есть тема, Леонидыч, - через некоторое время вспомнил капитан, которому тоже, видимо, не очень приятно сидеть, как бельмо на глазу, на этой кочке, - в затоне «лаптежник» стоит частный, я хозяина знаю. Поеду-ка я к нему съезжу.
Он сел на моторную лодку и отправился в поселок…
Через пару часов мастер пути вернулся в слегка приободренном веселом состоянии.
- Будет помощь, но завтра, надо только ему полтонны соляры слить, разрешишь? - проговорил он.
- Хорошо, у тебя запас есть, разрешаю, - ответил я, понимая, что это наш, возможно, единственный шанс сняться с мели…
Дело подходило к вечеру, из-за леса показалась луна, а дневное светило начало прятаться за горизонт, в противоположной стороне света, создавая оранжевую полоску и такой же ореол, предвещавший на завтра жаркую погоду. Мы поужинали, стоя посередине реки, на мели, омываемые быстрой, шуршащей мелкой галькой водой да решили, что утро вечера мудреней, все равно на этот перекат в темное время никто не суется, боятся, да и если помощь придет, только утром, в светлое время суток…
Но на следующий день помощь прийти не смогла, хозяин срочно куда-то уехал, а проходящие мимо нас суда боялись даже близко подойти, жались к белым бакенам, медленно проходили вверх и вниз, везя свои грузы. Капитаны поглядывали с рубок на наш памятник, понимая, как нелегка работа путейца по обеспечению их безопасного и безаварийного пропуска по таким сложным и непредсказуемым перекатам.
Через двое суток, когда вода упала еще сантиметров на пятнадцать, мы уже конкретно стояли на постаменте, окруженные кучками гравия и мелкой гальки. Можно было вылезти за борт и обойти весь теплоход, где воды вокруг всего по колено. Думали, что действительно, простоим здесь до следующего хорошего подъема воды, но помощь, в виде «БТК», все-таки, подошла к обеду, и мы начали приготовление к съему. Перекат бурлил все сильней, показывая всем своим видом, что глубина уже достигла критически маленького уровня и скоро его можно будет закрывать для прохода крупным судам, осуществляющим северный завоз на Яну, Индигирку и Колыму. Капитан с матросом выехали на лодке, что бы принять канат с помощника для буксировки нашего судна. Канат, толстый и тяжелый, серьезно притопил лодку, но рулевой лодки умело доставил его до носа нашего судна. Мотористы жестко и прочно закрепили конец на носовом кнехте и все отошли за рулевую рубку, поглядывая за натяжением буксира. «БТК» начал слегка прибавлять ход, плицы зашлепали по воде, хлюпая и чмокая, канат начал натягиваться. Когда он натянулся гитарной струной, буксировщик чуть добавил копоти из трубы и нос путейки резко дернулся, да так, что в рубке попадали на пол все принадлежности, лежавшие и стоявшие на штурманском столе, а судно не поддавалось. Очень уж хорошо обложили нас камушки, совсем плохо дело. Но капитан буксировщика еще добавил газу и нос начал выправляться на течение, переложив теплоход с борта на борт и сильно накренив его на право. Наверно, на камбузе у кока кастрюльки и тарелки полетели на пол, потому, что мы услышали звон и грохот из жилого трюма. Только это были уже неприятные, но поправимые следствия нашей работы, главное, что путейский теплоход пошуршал по гравию, вылезая на свободную воду, медленно, упираясь, нехотя, но пополз из объятий гравийной кочки…
Закачавшись на волнах из-под колес помощника, катер пошел свободно и плавно, капитан запустил двигатель, дал головному сирену и стал самостоятельно управлять судном, послушным и не сопротивляющимся перу руля. Мотористы отцепили канат и помощник, зашлепав плицами о воду в полную силу, дав в ответ утвердительный гудок, побежал в затон.
- Фу, слава Богу, вылезли, я уже думал – все – будем долго сидеть, прогнозы на воду не утешительные, Леонидыч, - успокоился капитан, направляя теплоход на базу. – Понял, какие у нас здесь перекаты, можно до зимы остаться, можно, вообще, на всю зиму, как повезет или не повезет.
- Да, хорошо, что не сорвали работу, не забудь помощнику долг отдать.
- Договоримся, не переживай, - спокойно проговорил капитан.
Так я, можно сказать, первый раз почувствовал на своей путейской шкуре коварство реки и ее непредсказуемых перекатов. Мелей, конечно, я исходил множество, много раз по двое суток снимался на мотозавозне с них там, на Дону и Волге, но где меленький песок и супесь, а это не совсем то, что гравий с острыми гранями, способными пропороть днище в два счета. Но, это уже издержки нашей работы, необходимые и необратимые по своей сути. Жизнь, одним словом!