Дав приказ штурману вести судно на базу, я прошёл в свою каюту и пару минут проплакал, чтобы снять стресс. Не полагается капитану проявлять слабость на глазах подчинённых. Тщательно упаковав подарки и пакет для Эльзы, зашёл в каюту Лукьяненко. Посидели молча, как на поминках. Но жизнь продолжается. Пошли на свои рабочие места.
Толчея волн, которая когда-то заставляла мотобот прыгать поплавком, вызывала лишь лёгкое покачивание корпуса. Обогнув «затылок» Рыбачьего, попали в шторм. Волна была около шести баллов. Снижение скорости движения только увеличивало качку. Рискнув увеличить скорость, удивился ходовитости судна. Теперь оно прошивало волны насквозь. Часть волны выше носа прокатывалась по палубе, смывая всё на своём пути. Пришлось приказать палубной команде задраить все люки, закрепить чехлы, всем запретить выход на палубу без приказа. Палубная команда прекрасно знала своё дело: все были в спасжилетах и со страховочными средствами, зацепленными за леера или скобы. Корпус корабля был сконструирован так, что можно было от кормы до носа пройти, не выходя на палубу. Теперь судно вздрагивало и лишь слегка покачивалось, протыкая волны. Чтобы придерживаться принятого курса приходилось идти под углами к направлению ветра – так уменьшалась боковая качка.
После доклада о выполнении задания и передаче продовольствия жителям деревни, интендант сразу же предложил написать заявление на продажу в личное пользование отпущенного мною продовольствия.
-- Пусть лучше удержат из зарплаты, чем накажут вплоть до понижения в должности. А то и звание могут понизить.
Хоть и жуликоватый был мужик, а достаточно добрый.
Пришлось идти на судно, чтобы по отпускным накладным установить количество отпущенного. Заглянул Лукьяненко. Кок, ведавший продовольственным складом, объяснил, почему я копаюсь в накладных. Я прошёл в кабинет интенданта эскадры. Прикинув стоимость переданных продуктов, он стал перебирать варианты и способы снижения растраты, иначе, я в течение полугода не смогу получать зарплату. Попросил разрешения войти и обратиться по срочному делу Лукьяненко. Он положил на стол начальника толстую пачку бумаг. Тот сначала просто взглянул на бумаги, а потом заинтересовался их содержанием и стал перекладывать одну за другой.
-- У всех указано одно количество?
-- Мы торопились, чтобы успеть.
Судя по тому, как Лукьяненко избегал встретиться со мной взглядом, я подумал не самое лучшее. Ведь я не указал растрату спирта и топлива. Наверно, я изменился в лице. Интендант откинулся в кресле, посмотрел на меня и спросил Лукьяненко:
-- Он не знает?
-- Никак нет! Потому и торопились.
Начальник пересчитал листки, прикинул что-то на бумажке. Результат показал Лукьяненко.
-- И где же столько взять?
-- Ну, ошиблись трошки. Торопились же.
Посмотрел на меня.
-- Не понял? Все твои написали рапорты на покупку отпущенных тобой продуктов. Я так понимаю, чтобы с тебя поменьше пришлось. Просчитались второпях. Муки им потребовалась в два раза, сахара в пять раз больше, а с тушёнкой пролетели на шесть банок. Так что они с тебя. Вот что, ребята! Я хоть и жулик, но по-настоящему добрых людей очень уважаю. А вы одни добрей других. Идите по домам. Я найду способ списать всё это. Уж если что-то не будет получаться, тогда позову на помощь. Больше никого не задерживаю. В отчётных рапортах это дело не указывать.
Пришлось за дверями интенданта объясняться с Лукьяненко.
-- А что, всё на себя взять захотел? Ребята не видели скудность их существования? Каждый взял на себя по чуть-чуть, чтобы на тебе не сказалось. Я никого не призывал, просто, объяснил, что понял, что на тебя это вешают. Они ещё больше хотели попросить, вот в галдеже и запутались.
-- Это что за «ты»? Что за панибратство? Распустил я вас!
Однако, чуть не выпавшая слеза разбила всю напускную строгость. Не выдержав, я обнял мичмана.
-- Спасибо! Я бы сам как-нибудь. Спасибо за такой экипаж! Спасибо!
-- Да бросьте, Александр Павлович! Уважают вас ребята. Вот и не смогли в стороне остаться. Для нас это крохи. Людей жалко. Про нас государство вспомнило. Когда до них очередь дойдёт?
В этот раз мы простояли в порту целую неделю. На судно установили GPS-систему и обучили работе с ней штурманов.
Фаина позвонила Эльзе и рассказала о моей поездке. Эльза подумала и сказала, что приедет в ближайшее время.
Согласно следующего приказа, мы шли к Новой Земле. За день до отплытия мы поехали встречать Эльзу на вокзал. Шурочка была ещё мала, поэтому ехала на моих руках. С каждым моим возвращением из походов, мы становились с дочкой всё ближе. В этом я чувствовал руку Фаины, которая посыла её ко мне и подсказывала, как мне поступать. Мне кажется, с каждым возвращением я видел всё более красивую девочку. Она всё больше оживала, становилась ярче. С каждым разом её одежда становилась всё красивее, ещё более украшая этот цветочек. Я уже начал забывать, что она не наша с Фаиной дочь. Как Фаина не чаяла в ней души, так ей платила и Шурочка.
Домой поехали на такси – не хотели простудить Эмму. Дома я выложил перед Эльзой связку бумаг, переданных мне старостой. Перелистав несколько страниц, она подтвердила, что Минодора её бабушка, что она после института приезжала в её деревню с родителями. Вскоре родители умерли, в суете на время потерялся почтовый адрес. Позднее посланные письма возвращались с отметкой, что такого почтового адреса не существует. Из-за недостатка средств, а потом из-за перестройки и реформ съездить к бабушке самой не получилось. Эльза была уверена, что бабушка уже умерла. А она умерла только полгода назад. Судя по дате, за день до рождения Эммы. С той поры Эльза уверенно утверждала, что душа бабушки перешла в нашу с ней дочь. В эту ночь Фаина не разрешила мне близость. А утром мы уже полным ходом шли к берегам Новой Земли.
После возвращения из плавания на причале меня встречали две женщины с детьми на руках, одна из них была моей женой, а другая – любовницей, причём обе девочки были моими дочерьми.
-- Мы тут посоветовались и решили, что Эльза поживёт здесь. Пока для Шурочки освободится место в ясельной группе, за ней будет присматривать Эльза. Она всё равно в отпуске по уходу за ребёнком. Ей приходится оставлять ребёнка одного, когда даже в магазин за продуктами ходит. Квартиру в Питере она приватизировала. Жить она будет в моей прежней квартире. Алёшу придётся попросить перейти в общежитие. Иначе дела с детьми не решаются. Деньги у неё на карточке Сбербанка, поэтому и с этим проблем не будет. Зато в Питере для тебя сохранится квартира. Будешь там проживать во время зимней сессии.
-- Может, заодно сюда пригласить и Надю с Маей? У них тоже проблемы с детьми.
-- Какой ты ещё ребёнок! Пора бы уже брать на себя хоть какую-то долю ответственности за своих детей. Я на тебя осерчала!
Осерчала она очень сильно. На столько, что отослала спать с Эльзой в прежнюю квартиру. Ну, спать с такой женщиной – выражение условное. Трудно поверить, что в её жилах течёт холодная скандинавская кровь. Будь я сексуально слабо образованным, наверно, утром не смог бы подняться с постели, так она меня укатала.
Закончились отпущенные на научные походы деньги НИИ и Института геофизики. У Флота не было средств даже на спасательные работы «Курска». Наше судно, как и большинство военных кораблей, ставилось на прикол до неопределённого времени. Судно консервировалось на зиму, экипаж переселялся в казарму на берегу. Мы сдали на склады неиспользованный боезапас. Радовало лишь то, что, наконец-то, не предвиделось проблем с отоплением. Не обижало правительство и с выплатой зарплаты. Бегство квалифицированных кадров, кажется, остановилось. Во избежание воровства и мародёрства, на судне для охраны оставалась вахта, периодически проводились тренировки отдельных команд. Судно подключили к береговому электроснабжению. Для обогрева вахтенных использовали рубку, подключенную к электрическому отоплению.