Пополнив боезапас и запас продуктов питания снова вышли в район Рыбачьего. Там было обнаружено большое минное поле, скорее всего установленное эсминцами, судя по регулярности расположения мин. За счёт работы и в ночное время мы сумели выкроить время для посещения залива, где служили мы с Лукьяненко. Дружеский визит обернулся большим праздником.
Едва мы пришвартовались к знакомому месту, как к нам спустился дежурный наряд с локаторной станции. Дежурный узнал меня и Лукьяненко. Видимо он дал знать на станцию, а оттуда сообщили на заставу и в деревню. С локаторной станции примчались оставшиеся знакомыми офицеры. Пока приветствовали друг друга, пока выслушивали новости, прибыли несколько жителей деревни. Они упросили задержаться, потому что бессменный староста очень хочет повидать нас, а идти быстро уже не может. Стемнело. Кто-то включил освещение причала. Мы увидели, как со спуска к нам движется небольшой отряд пограничников. Офицеры оказались знакомыми. Они тут же дали команды сопровождавшим их солдатам, которые развели костры и затопили баню. Скоро появился и совсем постаревший деревенский староста в сопровождении нескольких жителей. Не соблюдая никаких правил, они полезли к нам с объятиями, плача от радости.
-- Не забыл! Не забыл нас, хулиган! Как мы скучаем без вас!
Прибыла знакомая ГАЗ-66 с «подорвавшимся на мине» жирным оленем и дровами для бани. Не смотря на ночь, на берегу копошились люди. Пришлось организовать несколько экскурсий по кораблю в нарушение всех правил. Пока пришло успокоение после бурной встречи, начала поспевать баня. В качестве благодарности за посещение, в баню отправили часть экипажа, кто не любил париться. К тому времени, как они вымылись, баня согрелась полностью. Все старые знакомые пошли с нами, где мы с Лукьяненко рассказывали о себе и Макарыче. Всех очень обрадовало, что он женился, что купил дом в Сочи. Староста всё восхищался моим высоким званием и должностью капитана такого «хорошего корабля». Немного сожалели, что Лукьяненко так и остался мичманом.
Я узнал, что врач заставы Варвара Егоровна с мужем перевелись на другую заставу, где есть детский сад и школа, когда у неё появился большой живот. Её муж приезжал за вещами и сообщил, что они уже получили жильё. При обследовании у Варвары оказалась двойня. Ни адреса, ни телефона он не оставил. Больше никаких вестей о них не было.
После них в другие места перевели ещё нескольких офицерских семей, которые тоже ждали пополнения. Вместо уехавшего врача прислали молодого мужчину. Электростанция работает без замечаний. Теперь на заставе нет проблемы с водой. Даже пристроили к электростанции утеплённые душевые кабины. Теперь баню топят совсем редко.
Из деревни дочь увезла в Мурманск семью самого молодого жителя. Вспомнить его я никак не мог. Не вспомнил его и Лукьяненко. Другой житель деревни сам уехал в Гремячево к сыну, служащему там на подводной лодке. Умерли несколько деревенских стариков. Кого-то из них помнил Лукьяненко. А полгода назад умерла Минодора. У неё была внучка, которая приезжала лет десять назад, когда закончила институт. Нашли её письмо и сообщили по обратному адресу о смерти бабушки, но никакого ответа не получили. Наверно, она переехала в другое место. Фамилию вспомнить не могли, только имя. Её звали Эльза Францевна. Я сказал, что у меня есть знакомая с таким именем. Староста пообещал завтра сводить меня на могилу Минодоры и показать некоторые фотографии, которые нашли у неё во время похорон.
После бани нас ждало угощение из мяса оленя, из рыбы, местных ягод и диких растений. Я приказал угостить всех разведённым спиртом. Пограничники привезли несколько бутылок вина. Им угостили свободных от вахты офицеров и деревенских стариков. Получился весёлый праздник с грустными нотками. Слишком мало осталось знакомых, как среди пограничников, так и среди деревенских жителей. Пограничники ушли на заставу. Им на смену должна придти другая смена, но знакомых среди них уже не будет. Раз уж затопили баню, то на заставе и на локаторной станции решили помыть людей.
Рано утром мы с Лукьяненко, староста и несколько жителей деревни пошли на местное кладбище. Оно было в четырёх километрах от порта, чуть в стороне от прямого пути в деревню. Туда добирались почти полтора часа. Старики с трудом могли идти. Лукьяненко прихватил с собой цифровой фотоаппарат. Мы очистили могилу Минодоры от травы, он сфотографировал установленный на ней крест и отдельно надпись. Судя по датам на день смерти ей было больше 82 года. Она, видимо, молодилась, чтобы не слишком стыдиться того, что удовлетворяла пошлые желания молодых мужчин. Поклонившись её могиле и всему кладбищу, мы повели стариков в деревню. Староста вынул из-за зеркала завёрнутую в тряпицу связку фотографий, писем и каких-то вырезок из газет и передал мне.
-- Спасибо сынки, что помните о нас. Вы – последний светлый лучик в нашей жизни. Пока здесь стояли ваши корабли, хоть и с трудом, к нам приезжали наши дети и внуки. Теперь, ни мы не можем повидать их, ни они нас. Даже письма приходят раз в год, когда танкер привозит топливо для электростанции. Теперь мы забыты, и родственниками, и государством. Некому стало даже в море за рыбой выходить. Разве думали мы, что до такой жизни доживём. Вся надежда, что последних похоронят пограничники. Больше некому. Уж не обессудьте за скупость, нет у меня ничего более дорогого, чем эти иконы. Вот вам обо мне на память. Простите и прощайте. Вряд ли мы увидимся с вами ещё раз. Не поминайте лихом. А теперь идите, а то расплачусь. Стариковские слёзы очень тяжелы для сердца.
Мы раскланялись с ним и вышли. Как-то не догадались оставить им хоть что-то на память. Для них теперь даже наша коробка спичек будет святыней. Пока шли через деревню до тропы к порту, из беспорядочно разбросанных домов выходили старики и кланялись нам, кто-то крестил нам в след, кто-то дарил на память нательный крестик, кто-то иконку, кто-то просто махал на прощанье рукой. Проходя мимо клуба, я посмотрел на Лукьяненко, обвешанного амулетами и нательными иконами. Он шёл, как робот, механически переставляя ноги. Из его глаз вытекали редкие слёзы. Только тогда понял, что сам в таком состоянии.
Когда добрались до судна, пограничники закрывали баню, собираясь уезжать. Я попросил доставить к дому старосты наш подарок для всей деревни. Приказал погрузить в машину тонну муки, оставшуюся на складе тушёнку и весь сахар. Я знал, что буду наказан за разбазаривание продуктов, но не мог поступить иначе. Я сделал бы то же самое, даже если бы меня потом разжаловали. В благодарность слил пограничникам две тонны топлива.
Находиться тут больше не мог. Слишком много было здесь томящего сердце и слишком велика была жалость к старикам. Задержавшиеся на причале пограничники выстроились в прощальной шеренге, несколько стариков добрались до склона к порту и прощально махали с перелома какими-то платками и тряпицами, с высоты локаторной станции в этот раз достаточно громко раздалась мелодия «прощания славянки». Я приказал срочное построение на палубе в парадной форме. Отчалив от берега мы сделали полукруг по заливу, а когда проходили горло залива, дал длинный прощальный гудок, пока не кончился воздух в ресиверах. Я был уверен, что вряд ли ещё увижу этих людей. Сменятся пограничники и локаторщики, умрут жители, и никто уже нас не встретит так и не проводит, как эти ещё немного знакомые люди.