Я получил смску от брата, когда мы с женой подходили к стойке автопроката в заграничном аэропорту. Прилетели на короткий отпуск, покататься на лыжах. Школьный друг с семьей прилетал туда же из другой заграницы на днях. Собственно, ради встречи с ним и выбрали этот курорт. И тут смска: папа утром потерял сознание в квартале от дома.
Прохожие вызвали скорую, инфаркт, сделали первую срочную операцию, и нужна будет вторая, сложная и дорогая.
Братьев к нему не пускали, маму тоже. Мы с женой собрались в срочном порядке лететь обратно, родные отговорили. И на самом деле, что толку, если мы никак по сути помочь не сможем, да и в реанимацию всё равно не пустят.
В общем, после недели ежедневных переживаний, вернувшись домой, я приехал к папе в больницу, за день перед второй операцией.
Папа был спокоен, задумчив, измазан какими-то жёлтого цвета медикаментами. В шестиместной палате, кроме него, было ещё трое пациентов, или, как они там друг друга называли, "коллег". Говорить было не очень удобно - слушают все, а я не люблю такого. Наш разговор порой прерывался хлопаньем крыльев, ударами птичьих клювиков и шорканьем лапок по подоконнику. Один из коллег - плечистый, седовласый мужчина, лет 65-ти, надел тапки, встал с кровати и, приоткрыв окошко, стал сыпать на карниз крошки:
- Кто-то, видать, прикормил, вот они и прилетают.
Папа вполголоса рассказал мне о своём больничном житье. Что когда его поселили, в палате доминировали представители одного политического полюса. Назовём их сторонниками разбивания яйца "с попки". Они шумно галдели, поражаясь глупости тех, кто думает, что яйца нужно быть с носика, и не давали папе после операции поспать. Лидером этого лагеря был некто Анатолий, папа называл его просто Толик. Тот самый "коллега", который подкармливал птиц - мужчина с добрыми, как мне показалось, глазами, к которому не приезжал ни один родственник, поскольку у него особо и нет никого, а все, кто есть - остались «по ту линию» после недавних государственных перипетий.
Но прошло пару дней – кого выписали, кого добавили, и политический ландшафт в палате кардинально переменился. Воцарился кворум «носиков» во главе с «новосёлом» - пожилым интеллигентом-режиссёром, и вот теперь они не давали папе отдыхать, цепляясь к Анатолию, вынужденному в новых условиях держать оборону в меньшинстве.
- Ты представляешь, никто к нему не приходит, и он сам бегает в аптеку за таблетками. Что может позволить себе, приносит.
По нехитрому виду вещей Анатолия было ясно, что позволить он себе может далеко не всё что требуется в современной кардиологии.
- У вас очень мудрый отец – обратился ко мне Анатолий, когда мы вместе спускались в лифте. Я не смог сообразить, что сказать, и ответил «спасибо».
На следующий день у папы была вторая операция, а я снова улетел ненадолго из страны, на этот раз в командировку. По возвращении, прямо из аэропорта, поехал опять в больницу.
- Ты знаешь, Толик мне тут так помогал – рассказал папа – Ночью начала одолевать астма, приступ кашля, я ничего не мог сделать – ни подняться, ни воды попить. Он тут утки за мной выносил, в туалет меня, считай, на руках таскал, и обратно.
А потом, уже в день перед операцией, говорю медсестре, что, мол, меня ж хоть как-то помыть нужно, а то неудобно перед врачами, а она – «это не входит в мои обязанности». Толик услышал, говорит – вы не волнуйтесь, мол, Константин Львович, сейчас мы эту проблему решим. Побежал, нашёл где-то чистые полотенца, намочил их тёплой водой, растёр ими всего меня. Считай, вымыл полностью.
- Так, а где сам Толик? Выписали уже? – спрашиваю у папы.
– На операции. Хотя, думаю, уже в реанимации должен быть. Ты сходи, спроси, может там чего нужно ему.
Я пошёл узнавать. Назвал фамилию. Врач вышла, и вернулась с его паспортом и какими-то справками. Поинтересовалась, кем я ему буду. Я сказал, что сын Константина Львовича, соседа по палате, – он спрашивает, как Анатолий.
- Анатолий плохо, сердце запустить не удалось, а Константину Львовичу лучше об этом не говорить.
С тяжёлой душой я вернулся к папе на этаж.
- Ну что?
- Ты знаешь, пап, он в реанимации, но доктор говорит, состояние стабильно тяжёлое.
Папа посмотрел на меня внимательно, и всё понял.
Мы посидели, помолчали.
Через какое-то время зашла дежурная сестра мыть полы.
- Ноги поднимите, пожалуйста, и сумку. А вот эти тапки заберите отсюда, чего они здесь стоят? Чьи это тапки?
- Можете их уносить – ответил папа.
- То есть как это, придут же люди, будут искать.
- Нет. Люди не придут.
И тут за окном захлопали крылья - на этот раз птица была всего одна. Она пару мгновений посмотрела на всех нас - на оставшихся коллег, на папу, на меня, и взлетела, плавно набирая высоту, над тёмными ветвями ещё не проснувшихся деревьев, над крышами домов, устремившись куда-то вверх - в ясное, голубое, весеннее небо.
К., 02-03-2019