Из центра улицы, течет прогресс,
автомобилями, как гной из ранки,
а серые, унылые подранки,
деревьев голых, окаймляют стресс,
домов, облупленных, за годы перебранки,
бетонно-серых стен, с природой этих мест.
Пол года холодно. Пол года сыро.
Не в сыре дело. Денег нет давно.
унылая, культурная пальмира,
дворцы, каналы, из другого мира.
Балтийской безысходности сукно.
Здесь город человеческих остатков.
Ведь каждый город в человеческих останках.
На кладбищах. В земле, на старых грядках.
В Крестах и Петропавловской тюрьме...
Кроваво красный след, в кирпичных кладках.
От центра, до окраин пересуды.
От центра, до окраин разговоры.
В правительстве сидят сплошные воры!
Бухгалтеры, с зубами барракуды!
Себе вертя брильянтовые норы.
Христопродавцы. Беспредельщики. Иуды.
Узбеки тюбетейки здесь не носят.
Работают, где раньше, вся урла.
Бомжи, бродяги, под культурных косят,
интеллигентно выпивая из горла,
Взирая на прохожих свысока.
И милостыню, между прочим просят...
Порой случайно встретишь моремана.
Что много раз прошел вокруг земли,
и почему-то возвращался! Странно.
Ведь мог остаться в Гонолулу, на Бали...
Здесь пахнет морем. Если ветер с моря.
А чайки притесняют голубей.
Здесь если спросишь у кого, - Простите! Sorry!
То можно слушать до скончанья дней...
Вернуться? Чтоб хлебать родное горе?
Натянутые провода, как струны.
Как в партитуре, нотный стан, в диезах чаек.
И кодой, Фа минор, печальный странник,
нахохленный, полярный, как полярник,
усталый альбатрос забрел сюда,
раскачивая, струны провода, и издавая крик израненного гунна.
Что этот город мне? Что я ему?
Мы с ним чужие. Словно два прохожих.
Он мне навряд ли выбраться поможет.
А я ему, случайный прыщ на коже.
Как альбатрос, чуть чуть передохну.
Взмахну крылом. И полечу... О Боже.