Молодым, "необстреляным", помощник машиниста числится до первого сбитого пешехода. А как соб"ет, так на три дня в отгулы, для восстановления нервной системы. Полагается по инструкции.
Санька ездил помощником машиниста уже года два и никого не сбил, если не считать трех коров из какого-то деревенского стада, случайно забредших на пути. Ехали по длинному перегону между двумя полустанками. Несколько коров чёрно-пёстрой породы отбились от стада и вышли на насыпь. Санька заметил их далеко, начал громко сигналить, но торможение применил не экстренное, а служебное. Глупые коровы не поняли предупреждения. В результате, молодой помощник, как ни старался, затормозить не успел. Был июль и жара, и запах парного мяса пополам с навозом, быстро проник в открытые окна кабины. Две коровы, которых отбросило от удара, лежали поодаль, а одна - прямо под локомотивом. Машинист взял топор и вниз. Санька хотел было с ним, но ноги как будто налились свинцом, а к горлу подкатила тошнота. Машинист, понял состояние помощника без слов и коротко отрезал: Сиди!
И чего ему вспомнился этот случай? Не спроста, думал Санька, вглядываясь в далекий зеленый глаз.
Миновали переезд с молодой дежурной. Старый знал ее лично, так как работал на этом участке дороги много лет. Он помахал девушке рукой, достал беломорину, постукал гильзой о портсигар и закурил. Суровый дядька, прошедший войну, всегда курил только Беломор. Говорили, что до войны он успел поработать на строительстве канала имени этих папирос: на паровозе подвозил когда стройматериалы, когда зэков. Конечно он видел смерть не раз и трупами коров его было невозможно вывести из равновесия. Санька его уважал и боялся. Уважал за огромный опыт, а боялся за прямой, немигающий взгляд. За крупные черные зрачки, еще сильнее расширяющиеся к ночи. Санька смотрел в них и ему казалось, что он видит два бесконечных черных туннеля с колкой искрой света вдали. А еще за огромные кулаки побаивался. Они были так велики, что ручки кранов и рычаги, сжатые ими, казались спичками. Хотя, если сопоставить все пропорции тела машиниста, то он выглядел вполне гармонично: рост под метр девяносто, в плечах - косая сажень.
И снова июль. Встречный ветер забивает кабину горячим воздухом. Всплыли из памяти те самые коровы. Веки отяжелели, - пора меняться. И тут Санька увидел далеко впереди, на путях, какую-то светлую соринку. Не в глазу ли? - мелькнула мысль, и он раза два сморгнул. Соринка не исчезла, а увеличилась, - человек! Санька резко рванул вниз рычаг тормоза и нажал на педаль подачи песка. Под колесами заскрипело. Махина поезда начала тормозить, но двадцать вагонов с углём давали большую инерцию. Саньке казалось, что состав несётся не снижая скорости... Человек уже был хорошо виден: сидел на рельсе боком к поезду, обхватив руками голову, как будто специально, чтобы закрыть уши и не слышать сигнала. До столкновения оставались секунды, и гудок уже свистел как-то сипло и беспомощно. У Саньки рубаха прилипла к спине, а руки, казалось, окаменели от напряжения. Он больше ничего не мог сделать, оставалось только ждать...
Поезд замер в двух метрах от молодого самоубийцы, который продолжал сидеть на рельсе, зажав уши и не понимая, что происходит.
Старый машинист, тем временем, спустился на насыпь. Подойдя к бедолаге, он положил свою тяжелую ладонь на шею парня, поднял за шиворот и поставил на ноги. Парень замычал чтр-то нечленораздельное, но тут же замолчал, встретившись с немигающим темным взглядом машиниста. А тот, отпустил ворот рубахи, и убедившись, что парень прямо стоит на ногах, резко выполнил хук справа. Бедняга, взмахнув руками словно крыльями, оторвался от земли, проетел метров пять и громко брякнул ботинками о шпалы. Затем резко подскочил и мгновенно исчез из виду. Машинист выплюнул погасшую беломорину и вернулся в кабину.
-Ну ты больше так резко-то не тормози, а то снова останешься без отгулов.
135