(из книги "Слобожанские пасторали")
Любую бабку если внимательно послушать, так что там Сага о Форсайтах. Все старики, которые в этих краях сегодня живут, на самом деле нездешние. Один дед Борис был старожилом, да и того теперь Бог прибрал. Село, хоть и старинное, да коренные жители остались на кладбище. Пробовали как-то у деда Бориса по-расспрашивать, на тему, что же случилось вначале семидесятых прошлого века? Слухи-то разные ходили. Но он всем втирал про то, что будто была авария на здешнем заводе, а какая, про то с него подписку брали о неразглашении. Где тот завод, какой завод — ничего от того завода мы не находили. Может хозяйственные люди по своим дворам все до гвоздика растащили? И был ли тот завод. Но что-то такое тогда случилось, что люди поголовно, как мухи, по-вымирали, не оставив после себя даже потомства. А кто-то просто успел от того мора бежать. Вон, до сих пор хаты развалившиеся и заросшие бузиной на каждой улице имеются, как напоминание о страшном и неизвестном.
— Пани Мария, а вы откуда родом?
— Из Воронежской области. Меня сюда оттуда хохол украл.
— Прямо так и украл?
— Ну, я особо не кочевряжилась. Мне все равно уже дома житья не было. Меня батька так невзлюбил, что хоть беги куда глаза глядят.
— За что же это?
— Было за что! Когда мама померла, нас у отца на руках оставалось четверо, мал-мала меньше и все девочки. А соседи, через два двора, вдова с дочкою были боговерующие. Дочке той давно уже замуж пора, да никто не брал. Вот и пришла она на девятый день после маминых похорон к нам с гостинцами. Как сейчас помню, три кулечка, всем поровну сушеные груши с конфетами. Младшей-то из нас еще годика не было, ей те конфеты без разницы. Пришла, значит, она и говорит: «Девочки, а вы будете меня мамой звать?» А нам-то что? — конфеты сладкие. «Будем» — говорим. Так она к нам и переехала. И хорошей мамой была, любила нас, как своих, а своих-то у нее так и не завелось. Были мы ею и накормлены, и всегда чистые. И обшивала она в доме всех, так что отец только на отрезы материи и на обувку нам тратился. И хозяйство на ней не шуточное. Батька и коров, и лошадь, и свиней держал, а уж про кролей и птицу разную говорить нечего. И в школу на собрания она ходила, даже в родительском комитете состояла. А мы, как подросли, так батька и загулял. Причем, загулял с матерью того хлопца, с которым я хороводила. Вот как-то прихожу с работы домой (я тогда уже в колхозной столовой на раздаче стояла, меня туда мачехина родичка после семилетки устроила), а мачеха лежит на тахте и плачет. Я к ней: «Мама, чо вы плачете?» А она мне: «Папка наш к завхозихе Катьке ушел! Он к ней теперь каждый вечер ходит.» Батька, мужчина видный был, в колхозе бухгалтером работал, баб-то много вокруг него крутилось, не смотрели, что жена и дети имеются. Ну, я к своему Юрику: «А ты в курсе, что мой папка от живой жены с твоей мамкой шараебится? Она семью нашу рушит!» Рванули мы с Юриком к нему домой, а там заперто и слышно ах да ох на весь двор — срам да и только. Юрик давай кричать-колотить: «Мама откройте» Они там затихли, но двери не открывают. Тогда Юрик окно вышиб, а батька мой через другое окно сиганул и огородами домой убежал. Юра давай мамку лупить, а я за папкой погналась. Прибегаю домой — он на диване лежит, в стенку уткнулся и молчит. Я ему тогда все сказала, что про него думала. А за Катькой-завхозихой потом скорая приезжала, в больницу ее увезли, там она и скончалась. Юрке за то, что до смерти мамку избил ничего не было. его председатель в армию отправил. Тогда как раз весенний призыв проводили. А меня батька люто невзлюбил, прямо хоть домой не приходи. А куда деваться-то? Мы ж там все беспаспортные были. Далеко без разрешения председателя не убежишь. А рядом воинская часть, от них машина к нам в столовую продукты возила. Наша заведующая меня подкалывает: «Ой, как же этот водитель на тебя заглядывается! Уже выспрашивал, не замужем ли ты!». И девчонки туда же: «Хлопцы демобилизуются, поехали, проводим.» Ну, ладно, все не дома, куда больше ноги сами не идут. Сели в поезд, мол до Давыдовки доедем, а там сойдем и обратно. А поезд скорый, без остановок, мимо Давыдовки и так до самого Харькова. А один демобилизованный хлопец так от меня до самого Харькова и не отходит. Приехали в Харьков, а хлопец этот и говорит: «Ты теперь моя. Я тебя украл и домой телеграмму отбил, что с невестой возвращаюсь.» Ладно, думаю — убежать всегда успею, а пока посмотрю. Сели мы в автобус и к нему в село. И прожила я с ним без году пятьдесят лет. Двух сыновей и двух дочек вырастили. Сыновей в девяностые годы на разборках бандиты поубивали, а дочки живы-здоровы. И невестки меня не забывают.
— А внуков у тебя сколько?
— Пять внуков и три внучки. Уже и правнуки пошли, скоро третий будет. Я бабуся богатая. Ну, они там все самостоятельные, меня больше по праздникам вспоминают. Одна только внучка Настенька со мной живет, мою старую душу греет.
А сюда я из мужниного села переехала, когда овдовела, да по объявлению в телевизоре со вторым мужем познакомилась. Теперь вот и его пережила. Сама кручусь, вдвоем с Настенькой.