Не прожитая память

I
В расточительно просторной, полной оконного света спальне благодушно проснулась пробуждённая солнечными лучами Маргарита Егоровна, милая застенчивая дама, по трагичности жизненных стигм неизменно одинокая и почти и не знакомая с оптимизмом. Заурядно обеднённый восторженностью её день начался традиционно - с мыслей и самой себе адресованных монологов.
"Уж с полжизни почти отбыла, а всё без проку без особого, так в ожидании своём обыденном век и влачу... Да вот только зачем, вопросить мне всё хочется. Всё ответности ведь жду, чистой верности, обоюдности... Всё гадаю вновь, где моя участь окажется, с кем... сквозь всю бездну житейскую да проследовав. Что там в этой повседневности грядущей вслед за очередным сегодня последует, что придёт... Ведь судьба пестра, и не нам решать, что избрать ей и выдумать. Знаю, всем, поговаривают, тут своё, персональное, да вот только не каждому в равной степени веское. Объяснил бы хоть кто сей досадности смысл. Всех же по-разному быль заботой окутала: коих праведной, коих пагубной, коим хлеб без соли, коим соль без хлебушка. А тропа далека... Да ведь тоже исхоженной станет. Всё ведь рано иль поздно кончается. Всё ресурс свой предельный имеет. И не всякий раз плодотворный и производительный. А под финиш что... Там лишь пустошность. Своевременно на удачу уповать надо."
Дама встала и, мило поёжившись и непринуждённо оторвавшись от постоянства переживаний, медленно приблизилась к зеркалу: "Вроде вся такая и красивая, и вполне себе сладкая и приятная." - провела Маргарита Егоровна рукой вверх по бёдрам: "И ведь одна... Как заблудшая в чуждой местности странница. Али птица, от стаи родимой отбившаяся. Аль ослушница, прочь отвернутая. Сложен свет наш земной, нерадив. Как темница, вся быль. Только кто бы да выпустил..."
Оделась. Неторопливо заварила кофе. Многозначительно поглазела в квадрат оконной серости. Задумчиво помолчала. Пора и в жизнь идти.
На улице скучно. Неотступный зной лета исподволь иссушает пустые окрестности. Мерно тянутся редкие хмурые пешеходы. Всё, как прописью писано: сезонный классицизм в самом апогее собственной демонстративности, прямо таки эталон типизированного жаркого времени года. Воздух густ. Равномерные контуры домов мирно сглажены лёгкой перистой дымкой. Монотонные черты утомлённо подавлены. Краски нарицательно приторны. Город тих. Прогулка вполне заурядна. Направление тоже не серьёзнее тривиального - до булочной и обратно. Вот и всё, что для краткого чувства надобно. Красота же ведь... Красота. А у сердца внутри всё же грустно.
Вернулась домой. Наелась. И вновь красота. На пару часиков точно.
А далее в грусть...

II
На скамейке у унылого старенького подъезда безучастно скучает благодушно растерянный Савелий Семёнович, тихий и трафаретно преданный молчаливости молодой человек, посиживающий, кстати, исключительно не спроста, а ожидая своего замечательного и уже давно сугубо единственного приятеля - Алексея Борисовича, весьма более расторопного и столь же явственно отданного вдумчивости и постижению собственного развития. Вокруг миролюбивое лето - тёплое и наивно игривое. По бездонному тихому небу медленно ползут витиевато причудливые ажурные облака. Вдалеке равномерно потрескивает осторожно жужжащий жук. Из открытого окна тянет сладким яблочным запахом. Покой и упоение. Как минимум, снаружи. А вот и Алексей Борисович - традиционно подтянутый и щедрый на внутреннюю инициативность.
"Приветствую." - протянул руку Савелий Семёнович.
"И я с вами то же самое творю. Как поживаете?"
"В самом апогее заурядности. Всё привычно."
"Стало быть, стабильность. Она же стагнация."
"Она же жизнь..."
"Ну не вся..."
"Например, наша."
"Да до нашей свету дела особого нет, так что не мучайтесь - подохнем, никто и не заметит. Давайте лучше в пучину дискуссии подадимся, там забавнее. Чем намедни душу терзали?"
"Всё тем же - неустанным думами о судьбе и о мире, нас окружающем смутном."
"Так об оном и не думается. И неестественно то всё соответствующее."
"Так и есть. Я вот всё об идеальном времени помышляю - какое именно из времён изо всяческих на подобный статус претендовать способно и уполномочено?"
"Да любое - дрянь. Рациональных то ведь не дано. Древность преклоняется перед духами, средневековье борется с язычеством и строит религии, современность в принципе отрицает бога как такового, а футуризм и вовсе не верует даже в самого себя. Все от чего-то бегут и куда-то стремятся. А приходят единогласно лишь в никуда. И так везде. В любой из эпох и государственностей."
"Ну и где тогда счастья искать? Коль одна лишь безвыходность."
"Безвыходность - талисман свободы, равная иррациональность любого из предпринимаемых действий гарантирует и равную невозможность не ошибиться, а значит, одновременно и полную отстранённость от ответственности за последствия."
"Так или иначе как-то, на хоть сколь прозрачные думы сие не настраивает."
"Так это и не эталон инструмента для с миром взаимодействия. Размышления - это бег: благодаря таковому, можно удрать от опасности, а можно и заблудиться. Их результат всегда двояк. В дурной ведь яви хорошо не помечтаешь."
"Так и не мечтается то вовсе, даже неказисто хотя бы."
"Тут ещё же и от мира зависит. Мир - это инструмент, что подобно рубанку корректирует силуэт болванки сознания, и с кем-то неосторожно переусердствует и оставит от человека только стружку, а к кому-то даже и не притронется."
"Да, непросто у жизни любовь к себе заслужить... Не легко."
"Вкус жизни познаваем лишь при целостном её потреблении, полноценном и полном, это, как с тортом: съешьте от подобного лишь крем, и ваше представление о продукте будет категорически ложным."
"А кто-то ведь и вовсе не откусит..."
"А вы о них не думайте. Сострадание к проигравшим всегда уравновешивается ненавистью к победившим."
"Так вдруг и я одним из них буду..."
"Тогда и о вас аналогично никто не подумает. Всё ж просто."
"Это горестно. Даже траурно. Как панихида. По себе же."
"Так это ведь так или иначе потом. Красота всех обольщений в их несметной отсроченности. Живите ожиданием, лучших помыслов теплом. Человеку нужен не свет, а шанс купить фонарь, надежда нужна человеку, упование."
"Вот так ходишь всё да ходишь, а в конце всё равно тупик оказывается."
"Так в том и ирония. Платье потерявших надевается на тело ищущих."
"Сие прискорбно."
"Для нас. Для мира то нет. Его смысл - спектакль, антрактов не имеющий, равно как и не беспокоящийся ни о числе зрителей, ни об их наличии в принципе."
"И так просто из оптимиста перейти в трагика. А из тела цветущего в труп коченелый. Так сия грань, увы, беспощадна..."
"А так и бывает, так оно и водится: раз и предел достигнут, точка кипения пройдена, и вот ты уже не жидкость, а пар. Или лёд."
"И столь не радует это, столь гнетёт."
"Так и есть, какими бы мысли и обстоятельства пёстрыми ни казались, но город узнаётся по перрону, а жизнь по представленным ею же ценностям. Мир лишённый идеалов это ад."
"Наш?"
"Чей же ещё? Или вас и в оные утаскивали? Мир - это ад, именно в прямом смысле, и если ваш смысл его понимания какой-то иной, искажённый, твёрдо скажите ему - не кривляйся! И будет, как мой."
"Вот и попробуй без тоски пожить..."
"Ну так таковая тоже лишь судьбою же одною и детерминирована. Учтите, людей сближает непосредственно не сам зонт, а удачное сочетание такового с дождём, создающее актуальность его наличия, так же и всякий смысл первостепенно зависит ни в коем случае не от мыслителя, а от находящегося вокруг него мироздания и его закономерностей и свойств, нашему рассудку дано быть лишь зеркалом - в зависимости от обстоятельств либо более кривым, либо менее."
"Меня ещё тема людей беспокоит... Считается, что общение с любым из них обогащает, но так ли это? Ведь вроде бы и верно, но порой столько удручённости от такого общения одновременно получать приходится."
"Тут я вас немножко поправлю, не само общение, а сделанные исходя из него следствия. Сами же люди, как и их мысли - и шлака не ценнее. Как и временная современность. Выбирайте в качестве истин лишь наиболее стойкие и незыблемые основы. Не хватайтесь за ветки, держитесь за ствол, и никогда не смотрите, куда идут вами же затронутые люди, люди - это не пастух, люди - всего лишь овцы."
"В плане современности прямо очень очень соглашусь с суждением о людях. Наша нынешняя современность - это то состояние времени, когда избыточное присутствие человека сделалось просто невыносимым."
"При чём человека, как раз именно лишь не самого дальновидного и полезного. Присутствие же, например, тех же гениев практически неосязаемо."
"Да уж... Беда таки с обществом."
"Так и есть. Заявляю определённо, что самое ценное, что есть у людей в нынешней современности, это тело: посмотришь подчас, такие телеса бывают, ох... и хочется и трахать их, и ублажать, и любить, а парой слов обмолвишься, и сразу прочь бежишь, как от радиации."
"И ведь так обманываешься с ними порой."
"Обман - доверия дитя. Будьте рассудительней - не без скепсиса внутри. Это порой полезно. И не ориентируйтесь на среду окружающую. Там всё относительно, лишь соразмерностью одной окрылено. А то всё фарс. Высоты, взятые от дна, Олимпом мнить дано лишь глупым."
"И в этой бездне подобий истину и не вообразить то, и не представить никак. Не то чтобы самому встретить. Ни истину, ни любовь..."
"Но постараться можно. Ведь, глядя лишь на овалы, представить круг таки дано. Но ложь и впрямь, увы, везде. Любой среднестатистический политик или моралист врёт куда больше самого последнего сектанта. Посему и выходит, что меж правдой и ложью - лишь шаг, меж миром и помыслом - пропасть."
"Что же тут и искать? В данном то омуте."
"Что мы ждём? Мы жаждем точки невозврата. Жаждем шанса застолбить достигнутое и добиться сохранности. Той самой, что, увы, столь редка и почти неосуществима."
"Где же выхода искать? В коей из ипостасей из нынешних..."
"А вот тут, увы, тем более не утешу. В здешнем мире дорожек в благое не водится. Особенно для не самых удачливых. Видно, некий личностный магнетизм для успешности требуем. А без наживки ведь что в море удочку закинь, что в реку, что в траву - много  не поймаешь."
"Отчего же всё ищем, жаждем да порываемся? Ещё и помощи абстрактной всё просим у любой несуразности. Объясни вот поди сие..."
"Ну уж так, видимо, тут у людей принято: считать, что занозы сомнений должен извлекать непременно именно специалист, вот и идут они то к священникам, то к психологам, то к сектантам - просить разума подать да покаяться позволить. Ведь, не покаявшись, не сможешь грешить в полную силу и далее. А это проблема."
"Не постичь идеала... Таким макаром особенно."
"Идеализм - ключ от несуществующего замка. Таковой тут сугубо не востребован. У люда нынешнего обывательского потребностей не много. Как у птиц: кормил бы клюв да грели перья, другие промыслы не в счёт."
"Мир убог..."
"Мир убог, согласен, но не судите средства, критикуйте цели. А таковые всегда в тени. Не преследуйте ветреного, не полагайтесь на людей, доверяйтесь лишь идеям, люди запросто передохнут и пропадут, изживут и себя и всё им даденное, а затея не умрёт. Затея сохранится. И, даже если этот мир погибнет, не затруднительно воспроизведёт себя снова - точь в точь и без ошибок."
"Как же жить?"
"Живите по-умному: для сладких напитков - рот, для горьких - ведро, всё ж элементарно. И твёрдо помните, далеко ходящим коротких дорог не посылают."
"Для чего нас и вовсе создали... Для чего нам она, эта быль..."
"А вот подумайте... У медведицы, у той, что большая, тоже есть ковш, а зачем он ей? А? Вот и нам тоже жизнь - выдать то выдали, а зачем - не сказали."
"В чём же к лучшему путь? Как пройти именно им и не иначе никак? Что поделать потребно для данного?"
"Обостряйте взыскательность, тренируйте. Купив лишь плот, в пучину не полезешь; купив фрегат, к речушке не пойдёшь."
"А у меня взыскательность, как у безногого в обувном..."
"Это плохо. Даже и не расстроиться в полной мере в случае данном. Дурной то головой никнуть ведь - не трагедия."
"Так и пытаешься эту голову хоть некой содержательностью забить. Всё сидишь да и думаешь - может, есть таки некий смысл в нашей жизни бессмысленной... Может, и имеется... Может, не так и прост этот мир топорный."
"Люди пихают в ближнего кусок плоти и именуют это страстью и апогеем экстаза, а вы сомневаетесь, прост наш мир или нет, примитивен ли, ну, как идиот, честное слово... Уж простите, коль грубостно."
"Так я ж и не сержусь. Может, и впрямь неумный я. Кто же знает..."
"Тут ума понятие - штука, сугубо аморфная. Дурак и в Африке дурак, а вот столь почитаемый умный умным слывёт лишь средь тех немногих, кто его таковым да признал. Выводы излишни."
"Так хоть умней, хоть отупляйся, а время течёт... И, как правило, в никуда лишь..."
"Время - это плита, очаг, а ты в нём кипящее блюдо, и каким тебя сварят - решать лишь эпохе, а коль таковая сугубо пуста и бессодержательно, то и течь ей вместе с вами подобает, как вы измолвились, лишь в никуда, впрочем, не удивительно ведь."
"Что же самое ценное тогда? В этой временности."
"Рассудок. На хранить таковой непросто. Рассудок - это валюта, на которую вам предлагается приобрести практически что угодно: наигранную дружбу, деланное уважение, всевозможно представленный полигамный секс или демонстративную фальшивую преданность, выбирайте в угоду вкусу, так сказать, главное, разумом поплатитесь, остальное ничуть не существенно."
"Для чего же весь мир? Вся действительность здешняя."
"У меня сенситивная теория мироздания: жизнь идёт ради чувств - чтобы кто-то почувствовал себя любимым, преисполнился гордостью или ощутил неимоверный кайф, для этого и живут - и мир, и вселенная, и мы с вами."
"Сие вдохновенно. Но порой из всего спектра этих самых чувств наша память сберегает лишь самые скверные и постылые? Как же так?"
"Так память, что стена: сколь сильно ржавый гвоздь в неё ни забей, сохранит за милую душу. А хороших "гвоздей", стало быть, видимо, и не было..."
"Да и будет ли... В душе всегда то штиль, то шторм, то лодки плавать не хотят, то лодки вовсе потонули."
"С наклонной плоскости вверх не катаются, соглашусь. Но и сил терять так уж безнадежно тоже не стоит. Верьте в правильность, в силу мысли праведной, всё и вся преобразующей. Мысль - это тягач, способный уволочь что угодно, кого угодно и куда только вздумается: что человека, что судьбу его, что всю историю людскую, стоит лишь в требуемой голове для того поселиться, а дальше всё - на любой беспредел надоумит, только так при чём, без запинки без всяческой. Страшное дело, между прочим. Как и время."
"Это да. Дыхание сдувает пылинки, ветер - ветки, ураган - брёвна, время - эпохи. Жестка судьба..."
"Истина. Так и есть оно. Взаправду рассвирепев, пропащая судьба, как правило, никогда не сравнивает человека с землёй: ещё и яму вырывает, а уж с её то дном как раз вровень и кладёт, в унисон."
"Страшно то. Ни деваться некуда, ни бежать не к кому."
"А вы сразу всеми кострами грейтесь. И со смертью обнимайтесь, и с жизнью милуйтесь, главное, себе измен не делайте."
"Всё здесь лишь смута, мрак. Вероятности теория скользкая."
"Бросьте, нет таких теорий, есть лишь сущее и его явь, есть прошлое и будущее, которое в равной степени уже свершилось, только к вам не дотопало, не пришло. А настоящего и вовсе не присутствует: сия штука - состояние, крайне несвободное и сугубо лишь подчинённое - тому, что неизбежно и принято за вас, при чём ещё очень давно, задолго до появления и материи, и пространства, и времени. Ужас же. Но ведь зато, если так взаправду подумать, какая ж забавная вещь выходит: ведь судьба мироздания расписана аж на триллионы лет, вот мы в какой-то день встали и пошли под дождевой плаксивостью заполненным небом на остановку, стали ждать автобуса. Или трамвая. А ведь ещё до сотворения первых динозавров было чётко спланировано какой именно маршрут нас повезёт, какое в нём достанется место, какие и с какими судьбами будут в нём пассажиры и сколько царапин окажется на том или ином окне. А ведь каждый из них должен был прожить от самого первого предка именно той судьбой. какой прожил, пройти все войны и эпидемии, совершить именно те знакомства и браки, которые совершил, для этого, в конце то концов, должны были когда-то изобрести эти самые злополучные трамваи и построить ваш город. Какова была вероятность в эпоху палеолита, что вы будете сейчас воспринимать именно эти мои слова? И именно сейчас, в этот момент моей жизни. Каждый жест, каждый звук, каждый миг сугубо спрограммирован, предначертан. Предначертан самой сущностью яви, самим её неощутимым телом, что обосновывает и свойства материй, и принципы появления мысли, и результаты любых исходов. А вы говорите теория..."
"Само собой, зло в отсутствии добра моментально посветлеет, обелится, но померкнет ли добро в отсутствие зла?"
"Сей вопрос часто задавался людям, например, дьяволом. Теперь и вами."
"Эх, жизнь..."
"Жизнь не вальс: сперва покружишься, потом подружишься - так в ней не канает. За всё расплата подобает, хоть и за мелочь сущую, сперва чечётку пляшешь, потом подошву чинишь, и так всегда."
"Есть два стакана, в одном жизнь, в другом помои, стаканы разные, да разливали с одного ковша."
"Верно сформулировали, лучше и не обобщишь."
"Как же счастье найти? Ведь вновь не ответите."
"Так если б только мог... Но счастье ведь ещё бы и сохранить, сберечь. То трудней. Счастье ж не листва: ежесезонно не возобновлять себя не обучено. А в остальном вполне себе и сносно. Скажу лишь одно, что счастье, как бог - хотя бы единожды взаправду повстречавши, точно не спутаешь "
"Всё равно не отрадно то, только духом падать зовёт."
"Сие есть глупость. Глупость и грех. В плен к беде идти. Вы же помните, что при сдаче в плен, оружие сдаётся вместе с честью. Твёрдость духа продав, в миг лишь в мелочность скатишься, опустеешь."
"Всё рано лишь грусть. Что здесь есть - роль одна. Да и то размытая. А ведь самое ценное из всего."
"Так то оно так, только что она, эта роль - тоже лишь облачение хрупкое, и ведь даже я - кем тут только ни бывал, кроме злодея, всякой всячиной, и одёжку бога, кстати, тоже примерял, было дело, великовата правда чуть-чуть, не дорос. Посему вам набрасывать тоже не советую, спадёт ещё - так голым и останешься."
"Соглашусь. Пешки мы. Все и каждый. И средь общего безумия сего, как ни парадоксально, ещё ведь и на чьи-то мнения порой опираешься да страшиться умудряешься, ориентиры искать и пред негативом содрогаться."
"Желая перестать бояться порицания, в первую очередь разлюбите похвалу. Отстранитесь от мнения кого-либо. Вознесите собственное. Под ним и следуйте."
"Было б то легко..."
"Соглашусь. На чёрном фоне белой краской особо не разрисуешься. Но сдаваться не надо. Как минимум, суете."
"Это да..."
"Мы в столовую, помнится, собирались. Кваса попить, как всем лето терпящим подобает. Не пора ли?"
"Ах, точно. Пора. Пойдёмте."
Пошли.

III
У обманчиво приветливого окна безучастно безмолвствует беспечно благодушная Маргарита Егоровна - ритуально скучает и традиционно грустит. Копит мысли и застенчиво плетёт полотно повседневных суждений.
"Вот и ещё утро одно. И опять столь же тщетное. Столь же пёстрый и суетный город и столь же стойкое перманентное одиночество. А ведь хочется совершенно оного - непосредственно ощутимой оправданности, полноценности явственной, смелой терпкости. Хочется счастья. И не эфемерного, не аморфного, а настоящего, того самого, как мне видится и как с детства с самого я лишь только себе его и представляю - как тогда ещё в старой и столь родной деревне таковое живьём лицезреть мне представилось. Никакого иного варианта его воплощения для себя я и не рассматриваю. Лишь подобную только реализацию безупречную сердцем чту и котирую внутренне. Максимально полное, бессмертно непорочное, неподкупно чистое и необъятно громадное, бесконечно несметное и неимоверно глубинное, жарко трепетное и насыщенно терпкое, бездонно величественное и непередаваемо ценное и святое. И столь явственно помню я это время светлое, столь отчётливо и подробно. До деталей до самых до мелочных. До крупиц."
Здесь имеет смысл сообщить то, что речь в данном случае шла о безоблачном раннем детстве, проводимом всякое лето в родной для её родителей деревне. В той то самой деревне и имелся столь запавший в юную душу девушки альянс - Фёдора Михайловича и Марии Степановны, местной влюблённой пары, тогда уже сугубо не молодой и по воле не лучших мучительно горьких стигм бездетной, крайне поздно друг друга встретившей и почти ни на миг не предававшейся стихии разлуки. Сей невиданно крепкий союз оказался для памяти Маргариты Егоровны исключительно примерным и безвозвратно неизгладимым, став безоговорочным эталоном человечьей взаимности и межличностного единства.
"Как сейчас помню." - вздохнула Маргарита Егоровна: "И крылечко их старое, монотонно зелёной краской покрытое, и беспечно воодушевлённые лица и исполненные несоизмеримо бездонной внутренней глубины глаза, и объятия, трепетно нежные, и сквозящую в каждом из жестов заботу, без остатка пропитанную беспрецедентной привязанностью и не предвзято откровенной, пленительно сладостной теплотой. И ничем иным, кроме как элементарным стандартным чудом, подобной гармонии и не назовёшь. Не охарактеризуешь. Столь беззаветна та близость была, столь показательно совершенна и неотразима. И иной для себя я с тех пор и не хочу. Не желаю. Лишь бесконечно верю в возможность полностью посвятить себя своему партнёру, до последней капли отдавшись именно обоюдно бесценному чувству непомерной взаимности, удивительно пылкой и настойчиво ласковой, где имеется лишь единство, лишь сквозящая прелестью мира гармония, не признающая вовсе ни грани, ни разделения ни малейшего меж вошедшей в неё парой душ. Мне хочется счастья. Беспрецедентного доверия и покоя, беззаветного, благостно блаженного цветения и упоительно терпкой нужности, колоссальной востребованности и уместности, безупречного понимания и тотальной всеобъемлющей разделённости - и духовной, и жизненной, и телесной. Мне желается рая. Но не в небе пустом, а в объятиях любящих. Я лишь так хочу - до блаженства чтоб, до предела людской перманентной сплочённости. До полёта в экстаз, в бездну безропотной солидарности. В счастье."
Дама задумчиво понурила взор и тоскливо вздохнула: "Доведётся ли так, получится ль..."
Маргарита Егоровна неторопливо встала и посмотрела на настенные ходики: "Да, скоро уже три, пора бы уже и собираться..."
Стала одеваться.
Путь предстоял весьма несложный и вполне себе исполненный истинной тривиальности - к постоянной в течение многих уж лет подруге, Эльвире Антоновне, яркой и бойкой даме, дюже инициативной и природно напористой.
Маргарита Егоровна щёлкнула ключом, аккуратно подёргала закрытую дверь и резво посеменила вниз по ступенькам. На улице спокойно. Летний зной благодушно терпим. Очертания ленно расплывчаты, иллюзорны. Мир стабильно тих, неестественно восковиден и загадочно окаймлён сонной дымков невзрачно белёсого тумана. Даль бесцветна. Деревья изобилованы листвой. Небеса одиноко скучны и протяжно унылы. Пешеходы редки. Настроение обыденно подавлено, скупо скрашено безразличием и безэмоционально. Через пару кварталов у условлено выбранного светофора неприметно стоит броская, несколько взбалмошная дама, кого-то ждёт.
"Ну наконец-то и ты." - повернулась она к подошедшей Маргарите Егоровне: "Чего опять так долго?"
"Так я же никуда не рвусь..."
"А зря. Пошли давай в кафе, посидим хоть немного."
"Пошли."
В кафе не людно, атмосфера загадочно амурна, столики кучно загнаны в центр, лица посетителей трафаретно единообразны и пресны, воздух густ.
"Ну вещай давай, что да как у тебя." - расположилась Эльвира Антоновна: "Жду повествование слёзное."
"Так ничего нового... Всё так же жду. Жду и надеюсь. Да пустоту претерпеваю."
"Ну и глупая ж ты. Хоть нашла бы кого. Что ж всё мучиться то, ерундой проживая. Сколько мужиков вокруг болтается, а ты. Ну, как безумная, честное слово."
"Так это всё фоновое, второстепенное. Я привязанности хочу, глубины и существенности, а не маски улыбчивой."
"А что есть эта существенность? Пустота, симпатично поданная. Глупая ты. Нет никакой взаимности, кроме самою же собой несуразно воображённой. Ты, как не от мира сего - в такие сказки веришь, аж страшно за тебя. Бери, что имеется. Не понравится, поменяешь. Быт - штука наживная. А при мужике пребывать - дело важное. Из его спины и на других поглядывать сподручнее."
"Вакуумом не надышишься, нет сей истины верней. Не планирую я в монетку разменную играть, девальвировать не хочу. Сердце, оно одно - разобьётся, не залатают."
"Тьфу ты. Сердце... Вот тоже мне сокровище. Этих сердец пруд пруди. Даже друг другу их, говорят, пересаживают. Ты, первый день будто живёшь: ни смекалки, ни ловкости. Поизворотливей быть надо, поактивней. Не ища, и не найдёшь."
"Так, смотря что искать - суеты то её и так полно..."
"А что не суета? Слова высокие, ночи лунные да прогулки? Всё ж на нет сойдёт, поистратится. Дальновиднее нужно быть, умней. А не грёзы всё детские травить. Да капризничать. Несерьёзно даже."
"Так разве ж счастья желание - это каприз?"
"Счастье, счастье... Что оно есть? Сама ведь не знаешь? А всё мудрствуешь."
"Знаю..."
"Опять свои stories детские пересказывать будешь? Смешно."
"Хоть и детские, а иных, более глубинных, я и не видела."
"Так и не увидишь, если пытаться не будешь. Сколько раз я тебя звала на дискотеку или в лётное к парням на свиданку. И всё отказ за отказам от твоей душеньки неженской."
"Так что ж я против воли то собственной сделаю."
"Тоже мне царица мощи нравственной. Что ломаешься то всё? Ну ведь ересь треплешь. А всё равно свою линию безрассудную гнёшь."
"Так сама ведь гнётся так..."
"Всё. Кончай. В эти выходные идём гулять. И не отнекивайся. Даже и не смей. Поняла меня."
Дама замялась.
"Ответа не слышу убедительного."
"Поняла..."
"Неужели. Свершилось таки. И прекращай поведение прежние, не ребёнок уже."
"Так подчас бы и стала обратно ребёнком то. Тогда хоть безысходность не чувствовалась да люди не такими гадами казались."
"Соску не предоставить часом? Брось чудить то. Странная ты, Марго. Ой и странная."
"Да обычная я..."
"Тогда чтоб подобного больше мне не демонстрировала. Ясно тебе?"
"Да ясно то ясно... Но..."
"Никаких но. Не принимаются но никакие. Не глупи давай."
"Постараюсь..."
Принесли заказ. Начали есть.
Маргарита Егоровна удручённо задумалась и безучастно вздохнула: "К чему все эти авантюры... Зачем... Ну не такая я, не обычная, не обыденная. Как они понять не могут. Так ещё и подначивают ко всему. Кошмар. Реально кошмар. Ну и и мир... И столь вроде бы сложен и одновременно так немыслимо примитивен и прост. Тоска да и только."

IV
В небольшой тесновато-уютной, мило-застенчивой комнате благодушно ютились два её увлечённо беседующих обитателя - один постоянный, Савелий Семёнович, а второй - великодушно зашедший в гости, Алексей Борисович. Интерьер был бесстрастно прост, а быт бесстыже скромен, но диалог шёл весьма живо и на подобной мелочности не зацикливался.
"Чем хоть дышите? Как живёте?" - приободрил приятеля Алексей Борисович: "Как там ваша брешь внутренняя? Не планирует уняться?"
"Да вроде бы терпимо и даже вполне себе в рамках некого миролюбия, при чём довольно константного и обнадёживающего, но душа, как и впредь, в благодать не спешит, всё опять на пустом спотыкается. Вновь на мир сей смотрю неустанно и невзгоды одни в нём лишь вижу, неполадки, сугубо конкретные. И всё мается сердце моё, всё свербит там внутри, безнадёгою каторжной ум выматывая да бессильем немым лютою мучая."
"Так по-другому и никак. Комфорт доступен только телу, а духу ж - рвенье до тревог."
"А счастье - призрачное дело, не отыскать к нему дорог." - лаконично продолжил Савелий Семёнович: "Я искренне стараюсь не грустить, верить и пытаться, даже в людей стараюсь вновь поверить, коль хоть сколь те меняются."
"Это зря. Провинившихся гнать надо. Гнать или бить. Ведь, кто в притворстве виртуоз, тот в откровенности никчёмен. Конформизм бессмыслен, нелеп, компромиссы - выбор тупорылых, запомните. На безвыходность только засмотрись - в раз же в ней навсегда и погрязнешь. Ума затменье - шоу, увы, лишь предсмертное, убивающее. Боль до памяти жадна, неимоверно вкрадчива - аж до жути. Фатализм не бухта: коль попал, так запросто вон не выйдешь. Конгломерат души и боли дано разрушить, лишь убив. В брешь безумия шаг - штука гиблая. Разъезжающуюся пропасть дано перепрыгнуть лишь в одном прямом направлении, никакой обратной дороги уж точно не выдастся."
"Так в том и тоска. Ведь благомыслия и чистосердечности уж почти что ни в ком и не водится. А могло бы ведь..."
"Могло... Человек - это ёмкость, залей её человечностью, и будет ангел настоящий. Не заливают, увы. Грязь вбирают да мрут."
"И порой даже мечтаешь просто уйти не разочарованным. Умереть пред тем, как успеют предать или бросить, обмануть  оставить отвергнутым. Хотя сперва хоть нашли бы ещё..."
"До пожара сгореть - счастье редкое, это факт."
"Грустно то... Жизнь светла, полна затей, многогранности, а ведь запросто под откос летит, и шансы - и есть, и не твои..."
"Так в строе бус ценна лишь нить: не важно, как щедра на события и подарки ваша судьба, важен лишь её итог, благополучный финиш, добрый и логический, а иначе всё то не в счёт, любую феерию прервать не долго, любую сказку, а уж тем более быль. Вот и думайте, чем гордиться и что ценить. Что умным - пыль, безумцам - рая кладезь. В том вся и сатира. В том то весь и рок. Не спешите судьбу благодарить, в ней, главное, проклятье с наградой не спутать. А в остальном всё просто, всё, как всегда."
"Как же себя тут да утешить?"
"Я свой путь оправдываю ролью центра вселенной. Если вся история идёт исключительно ради моей жизни и весь мир смиренно ждал миллиарды лет от сотворения вселенной до лишь моего тут появления, то, так уж и быть, тогда и я не стану особо роптать и продолжу ждать счастья."
"Как вы лихо... Мне на такое ума не хватило, увы..."
"Расхвалили. Так после такого на свою голову посмотришь, такая огромная - ух, аж самому с собой на вы говорить хочется."
"Хоть самомнение нам оставлено. Как всех благ венец. А то ведь что вокруг - хаос, серость, спешка и суя, глупая и бессвязная, но подчас тоже с неким спектром закономерностей и логического потенциала... И попробуй сие объясни..."
"Тоже мне вопрос. Весь гнев любого режиссёра гремит с актёрских только уст, бог ни с кем тет-а-тет не беседует, исключительно голосами прочих к нам в сознание пробирается да обстоятельствами всяческими, те или иные заведомо предопределённые выводы вызывающими. А непосредственно с глазу на глаз чтобы, тут так не водится."
"И ведь крайне важно, чтобы именно и баланс был своеобразный между встречаемыми в жизни обстоятельствами и предоставляющимися судьбою людьми, чтобы заранее полученный опыт позволял правильно этих самых людей понять, расценить, растрактовать, правильно и объективно к ним отнестись и отвести им верно соответствующее место, а иначе ведь таких гадов пригреть дано, в таком заблуждении оказаться, что и весь век тебе отпущенный ни на йоту не в прок пойдёт, под откос лишь сведя да напакостив всласть."
"Так и есть, можно и умную жизнь дураком прожить, а можно и дурацкую по-умному справить. И сих основ не отменить. Но большинство просто выбирает заурядность, ничего не имея, ничем не рискуя и устраняясь и вовсе от хоть малейшей оправданности собственного здесь присутствия."
"И ведь ни у кого из них ни даже малейшего тяготения нет к чему-то большему и существенному - ни у единого. Нет, стало быть, ни малейшего и шанса что-либо изменить и исправить, обзавестись чем-то правильным и глубоким, создать искреннюю взаимность, построить счастье, почувствовать любовь..."
"Верно, все они даже и не ищут любви, и не пытаются её найти, изначально ориентируясь лишь на тех, кто просто будет ненавидеть их чуть менее, чем остальные. Они элементарно безнадежны. И их уже не спасти."
"И ведь даже ещё и кичатся порой собственной терпеливостью, неукоснительным систематическим прощением измен и своими повседневными муками с нерадивым, объективно уродским и полным изъянов партнёром. Что не так с людскою массой?"
"Масса сия в большей мере уже просрочилась и требует принудительной утилизации, нравственно разложившихся вновь не соберёшь. Знаете, я, если честно, жутко ненавижу современный гуманизм, он нелеп, непрактичен и элементарно глуп, вот к примеру: если вам мешает муха или таракан, или ещё какой-вредитель, вы его само собой спокойно убиваете? Или веником, или мором - средства не важны. Так почему же, если вы знаете, что рядом с вами живёт гадкий человек - изменник, предатель или лицемер, почему этим уродским социумом и его нормативами вам запрещено укокошить и эту тварь? Ведь мразь людская хуже любой нечисти паразитарной или какой-либо ещё ей подобной. И это именно благоговейная архи-праведная экспансия добродетели, а ничуть не даже подобие какой-либо жёсткости или агрессии, я до дрожи миролюбив и именно как раз поэтому то и ненавижу девять десятых из всех тут присутствующих."
"Люди нынче - дрянь, соглашаюсь, так и хочется с порогом лазарета поравняться и сказать: <Товарищи, ампутируйте мне голову, она крайне мешает жить в этом мире безмозглых и бездушных, глупых, циничных и мелочно бессодержательных, ампутируйте голову, умоляю, я даже вам заплачу.> Боюсь вот всё только, что откажут."
"И меня тогда запишите, только желательно не позже шести, я вечером традиционно в кабак идти планировал. Не хочу его так неряшливо прогулять. Режим ведь, знаете ли, есть режим. Не красиво с ним спорить. Не солидно, увы. Неудобно даже. Не комильфо."
Не комильфо...
__________________________________________________________

V
В околдованной утром комнате, миловидно беспечной и великодушно лишённой неотступной рутинной кручины, безмятежно пробудилась миролюбиво отрешённая Маргарита Егоровна, не спеша поднялась и уселась на не убранную кровать и, понурив застенчиво заспанный взор, заурядно вдалась в удручённые мысли.
"Вот всем смешно, что я счастья жду, полноты понимания и святой вожделенной любви, что наивно считаю, что должен взаимным лишь быть всяк союз и альянс человечий, что не знаю, что значит сквозь фальшь потакать, морду чуждую ближним всласть клича, что, увы, не способна неверною быть, как и сердцем открытым кривящею. А люди этого не чтят и чувств всерьёз не принимают, всё отрицают лишь всякий пыл да над чистым и робким доверием насмехаются. Они не признают романтического постоянства, не признают бескорыстной заботы и добром обусловленной привязанности, не расценивают совместность как чудо и не считают ответность необходимостью. Ихним душам душа не нужна, им лишь куклу, фантома бы в пару. Да побольше зелёных купюр. Или власти тщеславной взахлёб. Им лишь низкое дай, осквернённое. А я... Средь беззаботных и озабоченных, обозлённых, пустых и непризнанных что я тут делаю? Для чего здесь живу и чем буйствую? Коей благостью стану сыта, коей радостью? Где моя тут звезда путеводная? Кем такая столь зверски погашена? Что одна всё я да ненужная. Отчего всё так? Почему? Кто ответит мне... Жизнь идёт, а не в прок, прочь лишь - побоку. Как на дно лишь мча - под откос да в мрак. Страшное данное. Горько, тягостно. И судьба дана, и надежды нет. Лишь смятение. Что за век такой, что за долюшка... Как небес холстом прокажённая. Так и маюсь всё средь бесчинств чужих, так и мучаюсь. Для чего живу... Не объявлено. А внутри тоска... Лишь одна тут родня мне да крестница. Для чего я тут... Для какой игры... Кто ответил бы... Да, увы, молчат."
Дама встала и послушно приблизилась к покорённому негой тумана окну. За знакомою рамой монотонно заурядная городская ширь. Над понуростью вяло сонливой местности обессиленно статичные, разобщённо хмурые непрозрачные облака, безолаберно кем-то растасканные по небесным пределам, бережливо укутанным в пелену одиноко-застенчивой выси. Вдалеке невесомые, произвольно свободные контуры смутных пейзажных линий, убедительно сглаженных и размытых, окаймлённых рекой молчаливости и бездонного томного забытья. Мир беспечен, согласованно верен привычной усталости и бесстрастно сонлив . Так сказать, классицизм повседневного утра.
Маргарита Егоровна сладко зевнула и вальяжно поравнялась с зеркалом:
"Опять свой образ созерцаю... Лишь себе же вновь самой обаяние своё и дарю, как одна на всей планете и явствую. Не с кем мир разделить мне свой собственный, жаль... Так всё странно тут в этой были чудной - ни весомости в ней, ни полезности. И бездонен, казалось бы, свет, а всё равно на мели в нём кукую. И вот так просишься, просишься в счастье, а тебе всё не открывают. Будто сами ключа не имеют заветного. Говорят, чуда ждёшь лишь по глупости, по наивной беспечности пустошной... Но иначе, не ждать коль, не буйствовать, то и смысла в судьбе не останется, лишь дожить чтоб да в землю отправиться, омут бездны пополнив безропотно. А коль кончится тяга до лучшего, то и вовсе, увы, не останется - ни надежды, ни силы спасительной, ничего, что задержит над пропастью, над судьбы ненасытной безвестностью да досады ущельем разверзнутым. Без надежды тоска, смерть. Не красна без подобной стезя, не мила. Вот и горько от яви имеемой. Поглядишь на людей, и так страшно одной из их масти стать, с безрассудностью общей сойдясь опрометчиво, страшно слиться с толпой оголтелою, в их ораве бездушной бесславно пропав, в маскараде циничном и муторном. По реке безнадёги кромешной сплавляясь, с чуда заревом ярким себя не сравнять. Полноту в пустоте размешав, воскресить вновь не сможешь уж более. Весь трагизм бытия в нём самом и лежит. И, что далее ждать, и подумать то страшно. Что там в будущем переменном, непроглядном до боли и ужаса... Что вдали... Кой удел... А в текущем вакуум, тьма, постоянства статичного пропасть. И что вояж нам жизненный несёт, никто из капитанов не расскажет. И содержательности бремя - лишь для насмешек прекурсор. А безрассудство на коне. И ум пред ним обезоружен. Что вокруг тут есть? Средь ветрености, сделанной мерилом. Средь бреда в неуёмных головах. Средь неба купола пустого, что вряд ли нынче и скорбит. Что здесь есть? Смрад один да и только. Краха жадного колыбель. Где всяк - лишь в гибель иммигрант. И не соблаговолит ведь никто поменять попытаться что-либо. Ведь рай творить мы не хотим, лишь ад оптимизируем, в удобоваримую форму из нестерпимой переводя. Потерялся наш мир, пропал. Да и я средь него заблудилась в днях. Закружилась в пустотах раскинутых. И найдусь ли вновь - дело тёмное... И не жизнь тут теперь - беда. Рока пагубность окаянная. Где лишь горе да смрад... Да тоска."
Маргарита Егоровна безучастно отошла в сторону и уныло окинула робко притихшую блёклую спальню: "Так в родных стенах никчемушною и помру, видать. Перспектива, признаться, шикарная. Жизнеутверждающая даже, скажем так. Эх, судьба... А в в выходные ещё и на гулянку навязчиво всученную мыкаться, вот же ж долюшка занесла. Видно, фетиш у яви такой - суетою меня искушать. Бесполезная ты, быль, никакая. Лишь в мечтах весь прок... Да во сне. Тоска..."
___________________________________________________________

VI
У объятого тонкою дымкой тумана окошка безмятежно посиживают два человека - небезызвестный Савелий Семёнович и бессменный его сотоварищ, Алексей Борисович. Как обычно, беседуют и сплочённо мечтают о лучшем.
"Отчего мир сей суетный столь несносен подчас, как же так? Где же логики жар?" - начал дискурс Савелий Семёнович.
"Так логика, она ведь, как одеяло короткое: весь мир целиком объять не способна, не вольна. Нет, увы, у неё вездесущности. Не имеется. Слишком слаб у её чуда - силён, но не для всех, не под каждого, жаль, заточен, не под всякого встречного."
"В чём же мира роль тогда? - перегноем бесцельным стать разве что, в вечной мелочности собственной погрязнув."
"Так единственная, хоть сколько-то объективно понятная как раз. Предлагаю взять за основную."
"Где же счастье тогда? Счастье, смысл, обоснованность. Всё утопия, тщетный вымысел?"
"Да ну что вы, не сказать, чтобы так, в сути все мы по дороге лишь к счастью одному то и едем, только кто-то по к нему ведущей полосе, а кто-то по от него удаляющей."
"Это явно невыносимо, абсолютно безвыходно и бесперспективно. Это ад, а не мир, пропасть гиблая."
"Так то для вас, а остальным - раздолье. Их больше беспокоит не то, что везущий их корабль тонет, а то, что при этом играет неподходящая музыка. И вы даже и представить не можете, насколько редкостно нынче прозрение. А без него не жить, пресмыкаться только. В том то вся и боль. Ведь на чёрное белое говорить - никакой отнюдь ещё не бред, бред - добровольно с этим соглашаться."
"Так всё ведь следствие былого, халатной участи пустой. Коль вечно засыпать и просыпаться только днём, то можно подумать, что никакой ночи и вовсе не существует, не имеется. Человечество элементарно лишено права на нормальность, мироздание зреет в ужасе, в болоте."
"И таковым ещё и упивается. При чём до мандража. Кривое зеркало - спасенье для уродов. Убогий мир даёт ещё более никчёмным его представителям шанс хоть отчасти сравняться с нормальными. И порою ведь не только сравняться, а ещё даже и верх над подобными обрести. Вот и тянется нравственный мусор на войну или рвачество рьяное, на распутицы шаткую стать окаянную, неустанно спеша поскорей разорить беззащитных да невинных во всю опорочить, в неотступной грязи замарав. Да и беды - отродье не глупое. Подбираются так, что и ни упрёка не бросишь: фатализм обеспечивают отменный. Ведь тот же самый мокрый пол - подошве скользкой просто пара. Поди попробуй сохранись. В судьбе такого не дано."
"И ведь столь просто буквально средь бела дня взять и необратимо проиграть, зачахнуть, сгинуть без следа, навзничь пав безысходностью сломленным. При чём даже за смысл да правду лишь буйствуя и лишь верной стези да держась."
"Так в том и толк, что проигрывают не смысл или правда, а лишь их обладатель прижизненный, заурядный носитель оторванный, участь коего быть предначертана очень жертвенной может вполне."
"Что ж спасёт всех нас - в быль эту впутанных? Одуревших да страждущих, в частности. Ждать ли помощи им избавительной? Аль так сразу на гроб лишь посматривать..."
"Так головы людской изъяны излечит разве что палач. Спасенье, конечно, будет, но лишь тем, кто сам же его себе благополучно и организует. Мир бесспорно гадок, но не в край. Обращаться с ним надо уметь, стойкость личную в прок используя. Так то топит отнюдь ведь не якорь, а к нему прикрепляющий трос. Выжить можно и на Марсе. Если истинно уметь."
"Так попробуй научись... На ровной дороге ямы кажутся казуистикой, на ухабистой - цельное полотно утопическим мифом. Нету опыта ободряющего, не присутствует. А живя, как все, альтернативной ипостаси не сыщешь. Да и как иначе всё свершишь - ведь мысли скульптор виртуозный и есть та самая стезя... А мы рабы её да дети. И богом нам, увы, не быть..."
"Быть Богом тут и невозможно, как, например, невозможно быть тем же Цезарем, но зато играть роль Бога и выполнять те или иные его функции людям вполне себе посильно, во всяком случае, избранным. Так что верьте, верьте именно в себя первоочередно. Знайте миссию свою, знайте роль, неуклонно помните её и цените, не давайте отнять или затоптать. Человек в плане потенциала - персоналия, крайне бездонная и несметная. Вчера я был обычный ветер, а завтра стану ураган: ты мне, не думая, поверишь, а я смету тебя к чертям... Всякой мысли ведь великой раз за разом потребно лишь простейшее правильное приложение, точка опоры верная. Тогда хоть горы та свернёт, хоть эпоху опрокинет, сие, как пуля - вот разогнали её, и никакой булыжник по боеспособности не сравнится, так что для чудогенерирования сверхъестественности никакой не требуется, лишь обычная скромненькая идейность и всесильно организованная её подача, только то и всего."
"Про мысль существенно сказали, даже очень. И не человек создан для мысли, а мысль для человека, именно она первична и первостепенна, именно мысль ведёт за собой и сознание, и судьбу, и плеяду намерений, и мы таковую отнюдь не генерируем, лишь зачерпываем из самой сущности нашей яви, вбирая её первородную затейливость и воплощая таковую в бренности выданных дней и структуре освоенных суетных сфер. Мы лишь передатчик - от высшего начала к другим и обратно. И так цикл за циклом, вечность за вечностью и судьба за судьбой."
"В том то вся и жизнь. И аморфно абстрактной её не существует, она всегда припаяна к человеку, к индивиду конкретному, а стало быть, и к его мышлению, к дум тенденции нескончаемой."
"И у каждого своя она..."
"Так и правила делятся на два типа: те, что для умных, и те, что для дураков. Ведь у первых и у вторых и стезя разная, и развитие: у умных тривиальное прямое, а у дураков - обратное. Одни ищут смыслы самостоятельно, другие наоборот отвергают даже кем-либо демонстративно им принесённые."
"Это истинно... Дураки страшней чумы. А таковых как раз весь мир, весь наш социум гадкий. И ведь пред такой ерундой, пред такой ересью преклоняются... Будто пни."
"Так в том и сущность дум у дураков: чужие глупости цитировать бессчётно да личной мудростью сие именовать. Не беспокойтесь - просто их удел, ничего большего."
"И ведь ещё и рвутся в идеалы..."
"Так для себе же лишь подобных. Неизменно помните, многих мудрецов считают идиотами, многих, но не всех, но зато почти абсолютно каждого в должной степени отъявленного идиота обязательно чтят мудрецом."
"И ведь, как ни трагично сие, и без прочего жутко реликтовых умных так ещё и гнобят поголовно, отщепенцами яростно делают, без конца тут и там со всех сил порицая без устали."
"Так всех чрезмерно окрылённых, в избытке обучившихся летать, всегда спокойно обвинят в их страшном неуменьи ползать. Это данность, традиции твердь."
"И ведь вовсе и не на чем участь построить..."
"А так по сути то и есть - ни одна безвыходность в выход не конвертируема, из беды из любой лишь беду же и слепишь. И лишь в верном подходе да в мысли сторонней некий свет благодати логической видится, ведь в обмелевшем внешнем мире глубинность сыщешь лишь внутри. Таковая то судьбы, собственно, и пишет - траектория жизни дублирует контур мировоззрения, не забывайте."
"Не в силах тут не согласиться. Лишь жаль, что жертвенен всяк ум: сознательность, как якорь - спасая от безумств, лишает и эмоций."
"А таковые здесь и не уместны. Теряя лишнее, обретаешь нужное. Став в должной степени разумным, нутро банально упразднишь, исключив и исканий напрасность, и надежд неоправданных пыль. Ведь участь в сути строго схоластична, фортуне лишь единственной сдана. У человека доля, как у спички: одной сигару подожгут, другой пожарище устроят. И выбор сей вершить не нам."
"Но порой ведь нарочно благое роняем да высокое топчем, в пустое всё рвясь."
"Так в том житейская заточка, уклада горький результат: фанат шипов к бутонам равнодушен, все прелести мира уродам чужды. Равно как и смысл  иль возвышенность энная. Современный человек напоминает мне лист картона, из которого вырезали фигуру: ты видишь её форму, её контур, понимаешь, какой она должна быть, но самой этой фигуры нет, есть только заполняющая её пустота. Не перенимайте ничего людского, в них нынче лишь адское. Стабильно помните, учитель всегда стоит на голову выше ученика, он так обязан, те, кто учат вас легко жертвовать и отпускать, сами шагнули ещё дальше - они и вовсе ничего не имеют, посему то так и крайне легко им увещевать, чтоб и вы без труда всё своё отдавали, они то в любом случае максимум лишь пустотою рискуют, а вы, возможно, и чудом, да только всё равно же ведь отдадите, педагогика - дело сильное."
"К чьим-либо догмам приобщившись, себя закидывай в утиль... Этой правды верней не найдёшь. А ведь дальше лишь гадче да хуже, безысходней во всём и больней."
"Так бесцельности жизненной здешней хоть сейчас обелиск возводи. Да и смысл сам по себе - дело мутное, не всегда объективно понятное или в явственной форме да вскрытое. Смысл - мишень смазливая: так хочется попасть, что аж до дрожи, а дрожащими то руками как раз и промахиваешься, в том то всё и ловковство. Но если уж совсем общо да примитивно, то смысл - это банальное право идти сквозь чащу, не считая деревьев лбом."
"Тогда и вовсе счёт им потеряешь..."
"Так в том то тщетности и омут - в её трясине роковой да в приращении к устоям. На красивом то полу и разбиться не горе, а бездна лжи и обольщений как раз сугубо гармонична да лаконичности лукавства во всей изящности полна. Да и в тупик двигать соратников да попутчиков куча подыщется. Люди же безнадёжны. Вся их эволюция - лишь обычная фикция, фарс, они изобрели более эффективные средства передвижения, но одновременно утратили верную дорогу... Молодцы."
"И ведь губит то их свора именно самых порядочных и примерных."
"Так и коршун лишь свежею плотью питается, все уроды покушаются первостепенно именно на самое ценное и святое, на наиболее искреннюю душу и красивые телеса. Посредственность же сугубо неуязвима, априорной защитой укутана, самой себе такая не вредна."
"Мне, кстати, страшно, что их тут так много - людей этих..."
"Людей тут крайне много, поразительно много, просто до неприличного, соглашаюсь, но всё, что у них есть, это лишь их избыток, лишь непомерная численность и не более, таковая не дарует им ни величия, ни хоть сколько-то твёрдых позиций, ни сплочающего их массу единства, в ней не видится ни спасения, ни оправданности, ни превосходства, подобная элементарно беспомощна, ничуть и ничем не обоснована и невероятно бесплодна и неэффективна, ведь, как ни обобщай, а тонна муравьёв в слона не соберётся, беда людей в самой их сути, в самой нелепости ролей, да и нет уже данной роли, лишь подобие глупое от человека оставлено - необратимо замученное явью, обесславленное и забитое верой в пустое и болью обид, куклы, фантомы - вот, кто мы, тени мёртвые, от самих же себя отрешённые, посему и охват то любой общественный - лишь абсурдности констатация, несуразен он, этот социум, огалтел, смешон, оттого и все данные его количественные - и не убедительны, и не значимы, и до дрожи комичны, размерность труппы из шутов характер шоу не меняет, так что спите преспокойно - уродцы вас не одолеют, им и друг с другом дел полно, тупых, как минимум, уж точно."
"Но чем себя ни утешай, на спотыкающихся глядя, и сам разучишься ходить..."
"Так тут ума несовершенство наружу с жадностью ползёт. Плодов познания всегда чуть больше, чем семян, они вечно в неизменном избытке всегда, в изобилии - неоднозначном и не всегда положительном: те или иные умозаключения так или иначе постоянно несут с собою и какое-либо побочные, подчас крайне горькие и болезненные истины, факты и следствия, подчас сознание и гнетёт, и давит, не только прозрением балует, уж так создали его, так заделали и никак уж не перекроишь, не исправишь, приходится терпеть."
"И ведь и не из чего лучшее лепить или умиротворённость воспитывать."
"Не из чего. Разбив квадрат, с осколков круг не справишь, суета во счастье не переходит, не обращается. Не бывает тут так. Не дано. Но избирательность, как правило, спасает - диктант судьбы извечно двуязычен: и бог, и дьявол текст читают вам, вопрос лишь - за кем записываете... То, что тощему - обруч, для тучных - кольцо, что для глупого - вечность, для умного - миг. Теснота помещения продиктована лишь размерностью обитателя, не забывайте. С мироощущением всё то же самое."
"Соглашусь. Но всё равно свет под тщетность лишь скроен одну."
"Так хороший сорняк и без почвы созреет, и без грядки спокойно взойдёт, даже в вакууме. Это уже свойство падали, а не мира. Но и вы не плошайте, неверье в рай мчать в ад не обязует."
"Так покупаешься, увы, - на фарс тот самый злополучный."
"А он есть прах, всё буйство склок и суета - периферийная лишь шалость, посмотрите на крутящееся колесо - его непосредственный центр всегда неподвижен, он вращается лишь вокруг самого себя, не описывая никакой траектории и не мечась в надрыве один оборот за другим, так же и с жизнью - её подлинно существенные и весомые сферы и ипостаси остаются, как правило, перманентно монументальными, неизменно самобытными и статичными, величие оторвано от суи, ему нет дела до страстей, его удел - лишь совершенство, единственно ценное, истинно непостижимое, абсолютно всесильное и сугубо нерушимое."
"Мало тут подобного, мало... И жизнь сердита да скупа."
"Верно чаете. Она и есть проблем исчадье. Посмотрите на нищенствующих и прокажённых, кто их сделал такими? Жизнь. И ведь и вас в абсолютно идентичного обратит без труда, если захочет. Или наоборот - миллиардером наречёт, кумиром или пророком. Всё в её руках. Кем угодно, задумав вдруг, сделает. И даже не она сделает - сами станете, по тропе той иль оной последовав."
"И всё равно ведь преклоняемся пред нею, пред сложностью да смутностью её."
"Так банальная сложность устройства - его дюжей полезности, жаль, не гарант, не индикатор. Мир лишь элементарно излишне структурирован, избыточно техничен, только то и всего. А задумки все его так - вакуум. С примесью дерьма, обмана да апатии."
"И ведь в гибели страсть угораздив, про дальнейшее можешь забыть... И хоть кем ты тут будь, сгинешь, скуксишься."
"Так плавление - дело, увы, беспощадное, церемониться, жаль, не привыкшее, и по барабану ему: что болванку угловатую в миг всю в кашицу растопит, что изящную фигурную статую в раз целиком без следа растворит. Так же и с душой - коль силён накал, растечётся та, покоробится, формы прежней и память забыв. Человек ломается бесповоротно, сугубо необратимо и, как следствие, сразу и навсегда. В том и горечь всей бездны нам выпавшей, что сохранность в ней - дело краткое. А удача ещё короче. Вспышкой блеснула, и всё - нет её. И не будет. Не увидели? - не её же беда, ваша полностью. Так вот в ужасе и живём."
"И жизнь легка, как баловство, и боль последствий неуёмна... И ведь жутко долга данной пьесы стезя - до отчаянья попросту."
"Тюрьма страшна не камерой, а сроком. В подобном буду солидарен до маслов. По существу ведь абсолютно второстепенно, насколько ужасна жизнь и сколь горестны и прискорбны её обстоятельства и условия, важен лишь шанс избавления от таковых, шанс освобождения и обретения спасительной альтернативы... А в тщетной ёмкости судьбы от ней не сыщешь даже тени."
"Крайне трудно, жаль, в этом во всём обладания твердь не утратить, нереально почти... Как душой ни крепись."
"Это гиблое. Без отчёта рассудку и дня не пробыть. В том то, собственно, и ужас сути бытия, что, весь свой срок стремясь лишь сохраниться и крайне долго прячась прочь от бед, в итоге, весь контроль свой потеряв, нарочно позовёшь их самолично. А дальше только крах. Не сдавайтесь, не уподобляйтесь прокажённому окружению. Таковое изжило себя, ещё только зарождаясь. Позабудьте про них. Сам наш мир целиком ничуть не жалко, жалко лишь редких единичных его представителей, ведь, если, например, погибнут все цветы скорбеть вы будете не по сорнякам, а по розам."
"И ведь, как ни стараешься, всё равно лишь порок да трясина вокруг, лишь обман да бесчестье гнетущее."
"Чем лучше актёр, тем поганее роли. В том и парадокс. И весь смысл лишь смятения адской стезе не предаться. Духовный то сопромат, он, прост: слабость веры под силой сомнений превращает все планы в утиль."
"Эх, жизнь..."
"Жизнь. Она самая. Судьба, что камень под водою: как ни глазей, не углядишь, а коль нырнёшь - привет хребту от треска."
"И ведь, чем больше ты с долей соперничаешь, тем вернее тебя та и губит."
"А в том и соль. В играх с богом выигрывает лишь дьявол. Ногами жизнь не обойти."
"И быль ретивая коварна, и неба искренность хитра..."
"Так в коварстве то все и основы. Ведь не верящим в сладкую ложь великодушно предлагают горькую, но опять же не правду. Цинизм основа естества. Ради гнусной цели вам не предложат кого-нибудь убить, ради гнусной цели вам предложат кого-нибудь спасти. Вас заманят жертвенностью, благопристойной эгидой. Зло приходит не с бурей, зло подкрадывается со штилем. Так сложено. И оному не быть."
"Унизительно мал наш удел, недалёк человек тут, ничтожен..."
"Человек здесь и впрямь только винтик крохотный. Но винтик винтику рознь - один просто так прикручен, а на другом держится вся конструкция. И пыл восторженности слеп - чем громче хвалят победивших, тем проигравших крепче бьют. Красиво упавшие да криво взлетевшие чаще уравновешены. И выше лезть - рискованная прыть. Покуда слабых порицают, излишне сильных погребают. И чем существеннее личность, тем беспощадней всякий спрос."
"Тяжело подобающим быть в наше время. Тяжело и одиноко."
"Идеально подметили. Современная умная мысль, как мяч: ты подаёшь, а отбить некому... Люд бесцелен, их любимая передача нынче - это помехи. Но самому наперекор усердствовать тут тоже не резон: самонадеянных губит пучина, слабохарактерных - мель. И помните, всех большая беспомощность у чувств и у ума."
"Инициатива - дрянь, согласен. Желание поесть - лишь повод отравиться."
"И мир, увы, не поменять. Как и долю свою от него не отвадить, не экранировать никак. Толпа мертва. Безумством заболевших умом не излечить. И лжи болотом в правды твердь, увы, но не дотопать. А тщетность вновь неуязвима, монополистична во всём до кошмара конкретного. Слабоумие бьётся без правил, его не одолеть."
"Ведь, так живя, взрастишь лишь паранойю..."
"При чём вполне себе легко. Зато покой, пришедший после гнева, приятней мёда во сто крат. Любой возникший дефицит - лишь для простого поиска есть повод."
"Так найти бы ещё... Хоть себя для начала. Себя да правильный удел, востребованности жар да трепет полноценной доли."
"Уместность ноты продиктована лишь ходом мелодии, уж куда повернёт мотив, тою партией и сыграете. И знайте - дальновидность не мила. Чем гуще пелена, тем ласковей туманы, трезвость неисправимо болезненна, как и ум. Даже мысли о лучшем начинаются с осознания пределов худшего. В том то и беда. Основная мелочь жизни - это она сама."
"Так стать ещё б хозяином её..."
"А зачем? Все хозяева жизни не в счёт, существенны лишь её организаторы, а временные арендаторы - будущий задел для животного перегноя и подкормка червям, те чревоугодие любят. Будьте выше, весомей - чем дальше цель, тем ближе средства. Стремитесь. И, желательно, к идеальному."
"Но вершина всегда одинока - со всех сторон лишь обрыв, пустота... Или уроды."
"Так, ставши человеком, терпи и обезьян. Средь великих замыслов и затей, самое главное, не увлечься мелочной идеей, в остальном дорога к величию вполне себе свободна. Живите. Мечтайте. Больше моря возможностей лишь океан желаний. И помните - пока дураки мучаются от издержек отпущенных средств, умные наоборот наслаждаются достигаемой целью."
"Да уж... Имея невод, полный рыбы, лишь не забыть бы потянуть..."
"А так и есть. Важно лишь стойкость хранить да во крайности не заглядывать. Ведь всё до ужаса легко: согласие - предтече пораженья, отрицанье - победы пролог. Терпите, ведь мир таков, что всем не любящим пожар в нём предлагают наводненье."
"Чтоб разогнаться побыстрее, наш мир прибегнет к тормозам... Как же сильно я с вами согласен."
"Смелее надо быть. Смелее. Чем жить во имя пустоты, милей подохнуть, но с идеей."
"Это да... Но, чем гуще ведь ложь, тем охотнее естся. Большинству даже попросту не за что жить, кроме вбитого в темя обмана. Это горестно. Крайне пагубно и прискорбно."
"И ничего не изменить. Перевернуть то дано хоть землю, да жаль и вверх ногами та же самая ерунда получится."
"С пониманием жизни оптимизм банально редуцируется..."
"Так пессимизма апогей и есть основа реализма. Ведь, суть узрев, расхочешь вовсе видеть. И действовать, и буйствовать, и жить. Высший жупел - это правда."
"Согласен. Наивный ждёт весны, прагматичный осени, дальновидный - смерти... А величие - миф..."
"Так с величием, главное, связь не терять: скалолазание то же позволяет или сорваться, или наделиться геройством. Одно из двух. А быль и дальше идёт, продолжается. Горящий цирк не повод для антракта."
"Разобраться бы ещё в пьесе нынешней..."
"А для чего? Доверье к правилам игры есть слабость только проигравших. Незнание дороги - отменный проводник."
"Но наугад то тоже ведь нельзя. Ведь, компас потеряв, порви и карту..."
"Идти особо только некуда. Как и спасаться ни к чему. Иль мир спасать. Разложившийся труп консервировать бессмысленно."
"И ведь роль человека - одновременно и его же проклятие."
"При чём неисправимое. Во всяком случае самостоятельно. Походка - следствие дороги, а не ножных стараний плод."
"И столь много здесь нас, пешеходов..."
"Пешеходов то много, маршруты вот только направлений на счёт. Да только все корявые сугубо. Кузнец судьбы отнюдь не ювелир."
"Как разобраться в этом всём? С ума к тому же не свихнувшись."
"Так хорошая машина сознания любой прицеп информации уволочёт, любые тяготы отринет, всё, что угодно, хоть весь мир целиком."
"Это ещё как?"
"Как осознать, что мира нет? Что это матрица разнесчастная. Как разрушить мироздание в собственном мозгу? Да просто ведь. Вот в детстве вас пугали колдуном или каким-нибудь подкроватным монстром. И вы верили. Вы точно знали, что он есть и реален. Как и дед-мороз. А потом детство кончилось и подобные страхи и верования отпали. Потом вы познакомились с религией и узнали о боге и, если дальше пошли учиться и приобщились к материализму, разочаровались и в реалистичности господа. Но вы, даже самым упёртым скептиком будучи, верите непосредственно в сам мир. В то, что, кроме вас, в нём тоже есть люди, что они взаправду живут и умирают, болеют и корчатся в муках, ищут и ошибаются, ненавидят и просят прощения, вы верите в историю, верите, что древность и вправду была, что на средневековых казнях рубились именно реальные головы. И наконец вы верите, что вы - это вы. Вы верите, что всё, что вы помните, было именно с вами, что вы в самом деле этим жили и ни один из сохранённых вашей памятью дней не был в неё элементарно вживлён, а именно проживался вами и объективно существовал. Так во что же вы верите? В информацию. А вы ведь даже не знаете, кто её вам даёт. Истинный бог контролирует и добро и зло. Он сам же грешит и сам же себя и прощает. Всё и вся - лишь детали единого сценарного плана. И тот бог, что здесь общепринят за настоящего - на самом деле есть лишь локальный исполнитель. Как и дьявол. Истинный создатель в стороне, он над ними. Разрушьте всё, что вам говорят. Науки и их расчёты работают лишь потому, что так надо, надо тому самому высшему началу. Разлюбит оно мир, и ни один чертёж не сойдётся, все атомы рассыплются и всё пространство схлопнется в зёрнышко маковое. Творец непостижим. А вы говорите мир, явь, бог. Это временно. Перманентна лишь истина. А здесь её нет."
"Мне нужен бог - вопросы накопились..."
"Мне тоже - пойду за зеркалом схожу."
"Мне самооценка ваша льстит. Такой безукоризненной и с лампою не сыщешь."
"Так и вы аналогичную воспитывайте. Прорастёт - не нарадуетесь."
"А рассадой поделитесь?"
"Даже должный рецепт поливки поведаю."
"Эх, диво дивное да и только..."

VII
На тусклом пурпуре рассветного немого небосклона задумчиво красуется рассвет. Блаженное безмолвие зари, лаская местность негой краски, внимает пробуждённым очертаниям округи. Белеет ласковый туман.
Маргарита Егоровна встречает утро - пьёт чай и заблаговременно утруждает себя ожиданием - скоро обещает нагрянуть неотступная Эльвира Антоновна. Данный факт, априори немыслимо угрожающий, заставляет заметно нервничать и бессменно держаться в настороженном тонусе - мало ль что, ведь от новшеств благого не жди. Время льётся без усердия, настроение пребывает в рамках подразумеваемого скорого волнения, а мысли путаются одна с другой, неумело совмещая боязливость и отторжение.
А вот и стук в дверь.
"Ну, отворяй калитку. Вот к тебе пришла! - спозаранку, как водится."
"Хорошо. Входи."
"А чего грустная то? Аль засветло проснувшимся да не подали? Ободрись. У нас дел сегодня - громадьё! А ты всё нюни корчишь. Не бузи давай. Не блаженная."
"Хорошо, примирюсь с неизбежностью."
"Как на горе собралась! Срамота. Где ж тебя такую тоскливую сделали? Как царевна-несмеяна. Веселее надо, живей. Мы такое с тобой наворотим - на года вперёд не забудется. На века пойдёт. Ну чего молчишь? Как безротая."
"Ну а что сказать, собралась - веди. Я не противлюсь."
"Не, ну нормальная, нет? Её гулять взахлёб зовут, а та ещё и не довольна."
"Я довольна. Всё в порядке."
"Вот и не кряхти. Давай собирайся, поедем кайф ковать."
"Где ж сей кузницы координаты?"
"Увидишь. Собирайся ты."
"Хорошо. Как прикажешь..." - Маргарита Егоровна нехотя переместилась к комоду и, мобилизовано сосредоточившись, начала облачаться в подходящую сряду.
"Ну что? Напялила обновки?" - поинтересовалась Эльвира Антоновна.
Маргарита Егоровна кивнула.
"Теперь накрасься давай. И потопаем."
"Ты же знаешь, я не дружу с косметикой."
"Странная ты. Кошмар. Вот же чудо то. Ладно, пошли - маршрут тоски не одобряет."
"Ну и куда меня ведут?"
"Брыкаться, чую, так ты и не кончишь. В надёжные места недлинною дорогой, вот куда. На базу отдыха, беду - тебя, волочат - в Енисеевку, у Багрового Вала что. Где мостки дубовые. Знаешь должна."
"Не знаю. Не была."
"Ну вот как раз и побываешь. А новичкам в любви везёт."
"Так везучесть это не про меня."
"Вновь ты траурность одну напускаешь, всё тоской своей сдобрить опять норовя."
"Так меня утешать только портить..."
"Беспросветная ты. Мы за радостью жизни чалим, а твой мир всё миноры поёт да во скорбь облачается."
"Так иная вся сряда ко судьбе моей бренной не льнёт."
"Ну и дура тогда, коль сама же её в безысходность и загоняешь. Бесполезно с тобою, все старания кассы мимо, будто в реку вода."
"Так и надо ли - постоянно куда-то меня вовлекая, энною помощью эфемерною мне забытой сулить?"
"Так забочусь ведь, опекаю да ратую. Ведь не каменная, не могу спокойно смотреть, как ты шансы свои по ветру пускаешь. Ну вот что ты за личность? Ни решительной смелости в тебе, ни подхода здравого, ни практичности жизненной. Будто проклятая."
"Так свечу не держала. Коль и вправду кто проклял, не ведаю. А живу, как могу. Да и вряд ли меняться есть умысел."
"Ну ты чего? Впрямь уж двинулась что ли? Так судьбу же ведь неприкаянной и промаешься."
"Так судьба - не век, пролетит - помру. И с концами уж."
"Идеальный настрой для гуляния."
Обе дамы единомоментно замолчали, взаимно переглянулись - одна недоуменно, другая скептически-оценивающе, и без особого участия поволоклись в вояж.
На улице стабильно безлюдно. Дома ожидаемо скромны. Погода обыденно миролюбива. Пейзаж привычно скуп и тривиален. Заурядная правда лета.
И вот, разменяв предел городских окраин, героини вышли на огибающий тракт и послушно поравнялись с последним ещё населённым массивом. В это время не дюже навязчивый путь сих контрастных двоих путешественниц бездыханно упёрся в заунывно безликий квадрат остановки - место финишной точки их следования.
Вокруг беззаботность минималистичного забытья - крайний для города квартал, дорога почти просёлочная, а на километр пути в обе стороны ни одной многоэтажки.
"Сейчас 35й причалит, и покатимся. Ну а час спустя и приедем." - сообщила Маргарите Егоровне её негласная проводница.
Стали ждать. Через двадцать минут из-за горизонта показался белый пузатый автобус с большими фестончатыми чёрными цифрами 35 <Енисеевка - центр>.
"Залезай. Дождались." - сноровисто скомандовала Эльвира Антоновна и поездка дебютировала.
За широкими нарочито толстыми стёклами потянулся привычно размеренный летний пейзаж - равномерно изрытые пашни, монотонно зелёные равнины и аляписто пёстрые, изобилующие душистыми травами трафаретные лужайки. Беззаботность, в самом же при чём её апогее. Вот оно - от мирской угнетённости средство. Красота да раздолье. Идеализм. Умиляющий шорох колёс прилежно ласкает слух, запах свежести веет дурманом надежды, а душа до конца отдаётся окутавшей сердце гармонии. Эталонность.
Через три ровных четверти часа запыхавшийся странник автобус завернул к небольшой, заволоченной в зелень усадьбе и раскинул железные ставни дверей. Дамы вышли.
Вокруг живописно нативная природа, нега ветра и пустота - ни души ни единственной. На усадьбе большие бордовые буквы: база отдыха <Дом чудес>.
"Хороша табличка..." - заунывно вздохнула Маргарита Егоровна: "Вряд ли только правдивая."
"Да не хмурься ты, всё наладится. Пойдём."
На территории тихо, под навесом пара теннисных столов, в тени зарослей дубовый колодец, тропинки каменные, бордюры крашеные, обстановка радушная. Показательный шаблон. У ресепшена милая несведущая кокетка, всё как подобает - без малейшего знания о свободных номерах, но с услужливою улыбкой.
Представились. Подмигнувшая украдкой недотёпа потянулась к журналу... Стала искать. Оформила. Протянула ключи.
Теперь наверх.
В номере сама аскетичность - кровать да воздух, ничего излишего.
"Сейчас в столовой поедим и ждать вечер будем. А там и жара нагрянет. Славное, я скажу тебе, дело - душу с телом потешить." - зевнула Эльвира Антоновна.
"Если б было стремленье ещё да желание... А ведь так то - что пир, что чума."
"Бесшабашная ты. Пошли, поедим хоть да яств ихних здешних попробуем."
"Ну пойдём..."
В сонном здании столовой тихо, посетителей не много, столы свободны, раздача тоже. По окнам горшки с цветами. В атмосфере апофеоз одиночества. Катастрофически вязкого и непростительно насыщенного. На душе ощущение притупленной безысходности.
Маргарита Егоровна, недолго суетясь, безучастно расположилась у одного из окошек и оставила содержание собственного завтрака на усмотрение Эльвиры Антоновны. Последняя же подобрала для подруги оладьи и плов и, вернувшись, стала нахваливать их органолептические показатели:
"Давай кушай, гастрономия отменная. Да и сервировка ля Paris."
"Спасибо. Постараюсь  не объесться."
"Налегай налегай, подготавливай плоть к предстоящему. Мы с тобой ещё горы свернём, всё масштабное впереди."
"Тут самой не свернуться бы с горюшка. Безответственно то - на удачу во всём уповать."
"Так всю прыть нарочно сбавив, лишь невзгоды и найдёшь."
"А в иное нутру и не верится, раз в печали одной и купаешься. Коль боль в хозяйки напросилась, иной стезе служить и не пойдёшь."
"Тебе для траура и повода не надо - средь бела дня реветь начнёшь навзрыд. Таким, как ты, и рай не угодит. Сама не знаешь, что и хочешь."
"Да я то знаю, что хочу. Да, жаль, не то всё предлагают..."
"Ну что, насытила себя? Пошли по пляжу проберёмся, авось кого там и найдём. Глядишь, и впрямь чем славным скажется."
Задвинув стулья, тронулись в маршрут.
До воды добираться не крюк - с полсотни метров жидкой рощи и вот тебе песчаное панно. Черты заурядны. Воздух чист. Высь девственно прозрачна. Даль неба, солидарная с зенитом, в унисон неприметному белому солнцу молчаливо отчуждена и мечтательно беззаботна. Линии контуров лаконичны, пейзаж растерянно уныл, блаженно вял и сладостно беспечен. Одинокая полуденная меланхолия утомительно приятна. Краски сдержано ласковы и застенчиво нежны. Время беззвучно.
У не рослого пирса впечатляющий массивностью жёлтый зонт, под ним компания.
"Ты раздевайся пока, а я вон тех гастролёров проведаю." - проинформировала Эльвира Антоновна и устремлённо подалась в сторону солнцезащитной конструкции.
"Ну вот опять. Все снова ищут приключений, а я по-прежнему одна..." - удручённо вздохнула Маргарита Егоровна и придалась визуальной слежке за подругой. Излишне ждать сюжетность не заставила - соблазнённая тягой до неизвестного Эльвира Антоновна мастерски влилась в отдыхавшую в тенистости общность и уже вскоре бойко завернула в обратный путь. И не одна: в аккурат по обе её руки каждый приходилось два безупречно обывательских, но фактурных телесно и весьма даже стильно обмундированных в пляжно-разгульные прикиды кавалера:
"Вот, веду тебе улов - двух попутчиков, и не абы каких, а образцово первосортных - орлов! Ух... Только помни, один - мой."
Маргарита Егоровна скупо подняла притуплённо понуренный взор и, прибегнув к привычной своей боязливости, нерешительно протянула: "Всех со мной не знакомых приветствую."
"А она хороша... Беру чертовку на себя. Как раз мне сей фасончик по замашкам - портрет бабёнки, коей ласковость к лицу." - без отлагательств заключил один из нарисовавшихся плотских соискателей.
"Вопросов не имею, поправок не вношу. Она твоя." - дала разрешение Эльвира Антоновна.
"Ну, красавица, как именовать то тебя?
"Маргарита Егоровна..." - смиренно отозвалась дама.
"Маргаритка она, Маргаритка." - оживлённо встроилась Эльвира Антоновна, резво и жарко рекламируя свою горемычную подопечную.
"Прелестное созвучие. Красноречивое." - подхватил ходок.
"Ну уединяйтесь тогда, коль так сошлись." - незамедлительно заметила повторно подключившаяся к беседе Эльвира Антоновна.
"Сейчас ретируемся." - органично подмигнул соблазнитель и, подав новоиспечённой избраннице руку, потащился с нею вдоль граничащей с водной гладью линией берега.
"Расскажи о себе."
"А с кем хоть дело то имею?" - безразлично поинтересовалась отстранённая от дискуссионной вовлечённости Маргарита Егоровна.
"Николай я. Коль по батюшке, то Валентинович. Коль уж именно всецело инициалы мои скромные тебе требуются."
"А всецело, полноценно лишь и надобно. Вы откуда?"
"Не из бездны. Из города."
"Принадлежность достопочтенная, конечно. Не эксклюзивная, жаль, только - город всё таки большой."
"Так и мир не маленький."
"Да, не маленький, но всё же и не бездонный, изобилием лишним не повсюду увенчанный. Так что город - тоже муравейник достаточный, тут да там в стаи толп коронованный. Неуютно в нём в современности, раньше тише был."
"Разве ж дорого то - ностальгию кормить, предстоящим живи."
"Ну а что там в нём? Мелочей то и в текущем ведь хватает, а чтоб существенное что-то, так такого не жди, не объявится."
"Ну вот в настоящем я тебя ещё не трахал, а вот зато сегодня вечером вполне себе может быть. Вот тебе и объяснение элементарное, незатейливое, но в стиле в доходчивом. Хорошо на извилины легло?"
"Сразу с пошлости начинаете? Далеко пойти собираетесь."
"Не глубже, чем природа позволяет."
"Пассаж хорош, интриги маловато."
"Мне льстит сия прямолинейность, столь честной и ясной бравады не часто отыщешь пример. Но тут я даму успокою - шальную стать мою змей жадности не трогал, и в щедрости шамберничать мне лень. Так что считай сие за личную удачу и пыл восторга в визги воплощай. Коль интриги с сюрпризами надо, то на это взаймы хоть сундук. Можем запросто, бойкотировав твою скуку, устроить сладостное трио - мой кореш Мишка, тот, которого подруженция твоя заграбастала, будет здоровским прицепом, изгаляться он любит. Твоя шишига же отпустит его? Не поскупится? А, может, и сама примкнёт. Заодно поподробней друг друга изучите. Да и мы вас двоих."
"Пусть феерия, скажем так, и многообещающая, да вот только, увы, и за золота короб ничуть мне не нужная. Монолит личной участи на переполох схоластической близости разменивать - перспектива не шибко бесценная. Для меня полигамия - признак ограниченности, слабоумия в плане телесности. Мысль и плоть абсолютно бездонны, променяв их на жалкую отмель распущенности, глубину восхищений сведёшь лишь к удачливо сбывшейся случке. Слаб костёр изнутри у того, кто сие да пожарищем кличет. Так что сих потрясений мой нравственный склад не желает. Посему увольте. Уж как-то без меня придётся. Но там же "подруженция" осталась, как вы выразились, дерзайте. Пускай и вы не скалолаз, но и она отнюдь не гор вершина."
"Так одна ж ведь тогда куковать и останешься..."
"И уж точно рыдать по трагедии данной не стану."
"Нелюдимая ты какая-то. Что-то строишь всё ерунду непонятную, мямлишь, будто умная впрямь. Не желаешь сношаться - так сразу и ляпни. Не компостируй черепушку. Не нравлюсь, так другую лярву найду. Что уж выкобениваться то. Да и было бы кому..."
"Ну хорошо. Уж какая есть, знаете ли. На этом, собственно, тогда и разойдёмся. Без прощаний и будущих встреч. Пока." - Маргарита Егоровна безмолвно развернулась и уныло потопала прочь:
"Что за смрад в головах у сейчасшнего люда, что за пыль... Как так жить унизительно можно? Ведь объять весь их быт - что в нём есть? Для чего он на свете тут зиждется? Разве есть в нём хоть доля оправданности? Или смысла крупица заветная? Я вот счастья жду, например. Верю искренне. И всем разумом чётко знаю, что нет у него, у этого счастья, на земле ни эквивалентов никаких, ни аналогов. Я живу ожиданием, благодатью идейности греющей. И обольститься не боюсь. Да, лучшее - фантом, увы, бесплодный, способный лишь манить да огорчать, и веры нет - ни дней пустынных ходу, ни случаю, ни стигмам, ни судьбе, не маслом её писана картина - слезами юными да кровью молодой, но для чего в противном случае здесь быть - во имя коей страсти? Сгнивать умения не надо. Понимаю, что крайне трудно относиться к жизни не так, как она сама относится к тебе, трудно оправдать уместность нетерпимости или признать бесполезность смирения, понимаю - и боль, и безвыходность, понимаю я всё, но, стараясь не сдаться, иду лишь на дно, камень грусти ложится ж не только на сердце - и на разум, и на дела, да и на всю жизнь в совокупности. Жаль формален по сути надежды огонь, никого ещё в нём не согрелось. Эволюция мысли всегда завершается лишь погружением в непрерывность апатии, основными конечными точками познания служат лишь пустота и безвыходность, отрешённость. Да и что тут ещё нам на свете осталось. Коль повсюду лишь бред да бессмыслицы ад. Социум вымирает. Бесчувственность и мелочность воспринимаются за критичность, низость за свободолюбие, жестокость за дальновидность и стойкость. Мир нелеп, несуразен, уродлив, убог. Он потерян. И искать таковой уже просто некому. А Эльвира Антоновна сейчас, наверное, в ударе. Вечером ещё и на дискотеку подастся. И меня, как обычно, потянет вглубь разнузданности сей. А зачем мне оно? Для чего? Для чего оставаться - терпеть? Вот пойду да слиняю сейчас. Что мне стоит? Коей прихоти ради должна я там быть? Только рожицы гнусные их чтоб потешить. Убираться надо, самовольно и без эмоций. Да и в принципе с Эльвиркой поменее видеться. Иль и вовсе отныне сей дамы не знать..."
Маргарита Егоровна ловко пробралась через брешь в заграждении и посеменила в сторону остановки: "Забери меня, 35й. Забери насовсем."

VIII
И вновь беседа двух людей. Савелий Семёнович традиционно начинает:
"Как всё же глуп и тщетен мир, как сильно полон безрассудства. Ведь ошалевший здешний люд готов топить за все бесчинства, хоть за какую суету, лишь поужасней та б была да потупее. Ну как же, спрашивается, всё так?"
"Да вот так, как тут и есть. Легендой скрашенная ложь милей хоть сколько чистой правды. Для своры общества сие есть аксиома. И его незадачливой когорты ни одним из сценариев и преображений не спасти. Да и лишнее то, никчемушное. Всех падших рьяно поднимая, не век упасть и самому. Не забывайте." - наблюдательно подметил Алексей Борисович.
"И ещё драматичнее то, что, чем краше, насыщенней, содержательней и весомее человек, тем досадней и пагубней окружающие его обстоятельства - безутешнее и тернистей."
"Так дельных ног с путём благим не сводят. Наша явь поощряет лишь бесполезность. Бесполезность, испорченность и косносердечие. В её каверзном дохлом омуте ни цвести, ни пылать не дозволено. Только гнить."
"Как же выжить в кошмаре таком?"
"А вот непросто, увы, не легко. Да и вряд ли то и необходимо... Но для самого начала полагалось бы хотя бы, как минимум, не усугублять окружающую безысходность собственноручно. Неся хрусталь, хотя бы не приплясывайте. Не млада эта истина, не нова - стара. А ведь именно сейчас наиболее и актуальна."
"Это да... Но, увы, осознание всё таки губит - и апатию щедро даря, и в ошибки невольно толкая. И ещё деструктивнее то, что никто из людей ни к чему совершенному и глубинному по большому то счёту и не тянется, не тяготеет. Не имея высокого, люди фанатеют по гадкому."
"Так изменившим с фонарями негоже звёздам присягать. Мир карикатурен сам по себе, хуже уже и не выставишь. Люд не исправить: всласть удобрив все сорняки, увы, ни розы не получишь."
"Трагедия... Ну какое тут счастье..."
"Счастье, как радуга: появляется лишь после дождь иллюзий и сугубо лишь ненадолго. А в остальном лишь тоска..."
"Да бессвязность полнейшая."
"Бессвязность - внятности предтече. Главное, не сорваться раньше срока, удержаться суметь. Пусть и вопреки. Но, жаль, то не бесслёзно отнюдь, не легко: чем уже жизненные тропы, тем краше реющий бурьян..."
"И ведь такой надрыв, такой надлом зачастую в душе, что хоть в петлю лезь..."
"Это разума следствие, повседневных границ упразднения: любая трещина в душе грозит расколом с целым миром, учтите."
"Где же взять это чувство незыблемой стойкости? Для спокойствия основополагающее."
"В правоте собственной. В абсолютной и целостной в себе уверенности. Придя в своё же казино, о сумме ставок не заботятся. Так и тут - выступайте от имени мира, пребывайте его наиболее значимым представителем, тождеством неотъемлемым. В сих параметрах неуместных вопросов не останется. И поменьше наведывайтесь к людям, ведь всё общение с волками доступно в роли лишь овцы. Избегайте подобной несуразности жуткой, сторонитесь стремглав. Всем заблудившимся в безумстве рассудок явно не вожак. А на границе с безрассудством контроль таможенный не густ..."
"И ведь так легко привыкнуть к безутешности здешней - как все оные, падшие те самые."
"Не поспорю - легко. Для потерявшей крылья птицы и клетка - неба полотно."
"И так хочется с неким лучшим совпасть, так желается неподдельного чуда заветного... Только ходишь всё, ходишь, лихорадочно ищешь во всю, а найти не можешь..."
"Это хорошо, что хоть желается, что востребован счастья пожар: всяк пламень чуда есть лишь там, где те сидят, кто хочет греться."
"И мы сидим ждём чуда, и чудо нас тоже ждёт. И так оба и не дожидаемся..."
"Так и вариантов то оных нет. Инициативность коль бесплодна. Ведь при и так раскрытых картах удел мошенника не густ..."
"Эх, свет земной - темницы мрак. И столь властен, увы, таковой, столь силён..."
"Оторвитесь, отриньте его. Сие не так уж нелегко - вся независимость от мира лежит в диктаторстве себя, при чём над собственной ж персоной и абсолютно от и до. Отдавайте отчёт совершаемому, трезвейте темечком, не давайте свой мозг оболгать."
"Увы, стихия человека бушует только в нём самом... Пониманием быль не осилишь."
"Всецело с вами соглашусь, что мысли здравой диктатура сильна лишь в умной голове... Явь мертва. Мертвы и души, и рассудки. Сам мир сей мёртв. Посему и поползновения наши бесправны. Начав свой вектор с пустоты, на полноте не задержаться..."
"Да, по квадратным чертежам кругов особо не начертишь..."
"Соглашаюсь..."
"И ведь мир, твой, казалось бы, прародитель, дав тебе сам факт бытия, непременно тебя же и погубит..."
"Так и есть. Научившие ходить бегать не позволят. Нас взрастили на убой."
"И порою так глупо себя ощущаешь, так бесцельно доверяешься и отдаёшься. Особенно привязавшись или полюбив... И ведь так опрометчиво зачастую, так глупо."
"Так всякой честности пример - лишь наивности личной есть происк. А влюбиться можно практически в кого-угодно, при чём напрочь и бесповоротно, и неважно, насколько мелочным и пустошным, гадкими и лицемерным окажется обожаемый компаньон, это, как со звёздами: не существенно, насколько слаб свет звезды, важно на каком расстоянии от неё та или иная планета, близ самого светила, даже самого скромного, воцаряется в прямом понимании ад, так же и излишне сблизившись с кем-либо, можно попросту сгореть, в раз проникнуться человеком и потом элементарно пропасть. Бойтесь ближнего, чуждый уйдёт, привязавшего же и растворителем с сердца не смоешь. Сердце то обычно, как духи: ты откроешь, а оно и выдохнется."
"Да уж... Всё ж, человека ближним признавая, будь добр и змей питомцами считать..."
"Верно видите. Вся на себя лишь тут надежда. На ум да сердца полноту. Только волю одну нам ценить и осталось... Иных начал и не храни... И, в лодке всякой обитая, хвалу лишь вёслам воздавай."
"Фатализм непререкаем..."
"И к тому же цинично жесток. Чем ярче жизнь, тем жёстче гибель."
"И до погибших и дела ведь нет..."
"Так в том и суть всех проигравших - дать победившим пьедестал. И в том и участь безоружных - вооружённых потешать. Посему никогда не просите подаяния у нищих, человечья порода - не лучший источник для соратничества и защиты, их беспомощный рой способен разве что в лету кануть бесстрастно да на прощанье и вас туда негромко позвать. Это жалко. Не ползите за цивилизацией, летите за богом."
"Так всё равно ведь привыкаешь, вдаёшься в были ремесло. И ничто с таковым не поделаешь..."
"Коль ноги с музыкой сдружились, танцуй, пока не упадёшь. Это неизбежность. Большинство тут лишь так то и делает. Но подобных ничто и не ждёт. Рисковать им тут нечем, как правило. Оттого то и бед для подобных не существует. На пробитой лодке рваный парус не страшен."
"Соглашусь. Знать, не даром трещат - никогда не устраивай уборку на тонущем лайнере... Сохраняй солидарность со крахом."
"Но и никогда не ходи ко шторму без лодки. Будь готов к беде, при чём во всю и на все сто. Всё ж верьте в шансы на успех. Ведь ночь боятся только те, кто не знаком ещё с рассветом. Укрепляйтесь. На последних силах мест первых не займёшь. Быть победителем без боя, как ловеласом стать без баб - сугубо не дано."
"Но мир таков, что ни один за идею зовущий под наплывом последователей, увы, не утонет, равно как и ни один из за еду работающих от обжорства не подохнет."
"И да и нет... В голодные ведь годы, знаете ли, гробовщик и сам умереть горазд, лишь бы клиентура появилась."
"И сущий ад наш здешний поголовный и сатирой ещё ведь тотальной объят."
"Именно. Любая трагедия, просматриваемая с последних рядов, рано или поздно неумолимо становится комедийной."
"И доброта тут, в мире зла, что дождь над сухостью пустыни..."
"И таков океан бытия, что спасённых в нём не счесть из-за их отсутствия, а потонувших - из-за их бессчётности. Посмотрите на землю, сгниют там все, без исключения и до единого, вся драма лишь - успеют ли пред этим расцвести, побыть собой и хоть временно отдаться заблуждению счастья или так сразу ещё зачатками и зачахнут. И, спасясь перед самым убоем, не судьбы, жаль, любимцем становишься, а идиотом, самым при чём натуральнейшим и полнейшим."
"Увы, желание спастись - не этой жизни жалкой роскошь..."
"Так и есть. Жизнелюбие побеждается именно здравомыслием. Средь декораций и актёров всяк зритель - пьесы полный раб, лишь кукловоду подчинённый. Только управляют вами не нитями тонкими, а эмоций да информационной подачи посредством незатейливым. Посему средь шагающих в бездну отстающих не числится, таковая здесь именно неизбежна. А оправданность, жизненный прок, актуальность... Это зыбкое. Всей своевременности срок миниатюрнее микрона."
"И ведь так страшно подчас, так досадно остаться никем, проиграть."
"Это временное, стадийное. Ведь всяких заморозков страх свиреп до дня лишь урожая. Мы боимся не успеть, не суметь, не достичь. Спешить нам надо, не задерживаться."
"Лишь жизни долголетие к лицу, а в умирании уместна краткосрочность... Спешим в никуда."
"И уж точно успеем."
"Разлагаемся... Неустанно и целостно. Только робко."
"Это зря. Последние то аккорды должны звучать громко, заливисто. Чем тоньше жизненные струны, тем виртуознее мотив. Не забывайте."
"И ведь средь данного надрыва ни шанса попросту на свет. Ни единого."
"А так и есть. И смерть лжи, как правило, и не в правде. Здесь любая старая ложь убивается исключительно лишь более лаконичной и комфортною новой. А истина... Истина элементарно не доступна."
"Мир шарадою стал, цирком муторным."
"Так при отсутствии нутра роль оболочки лишь в ветшаньи. С мирозданием именно данная тенденция и творится."
"И беда в нём идейности всяческой..."
"Так идейность любая, что лестница: если плохо закреплена, то не долго по ней ты полазишь, не особисто. А без личностной окрылённости, без убедительно твёрдого идейного стержня внутреннего только спеси лишь ветреность тщетная и остаётся. Да вот только на всякую чашку амбиций заоблачных безутешного обольщения есть молоток."
"Но ведь и пыл здравомыслия, столь несметно спасительного, тоже весь перманентно бесплоден и уместностью дюжею, жаль, не избалован."
"Так и мир несуразен до ужаса. А в бесцельных рамках рассудительность всякая строго никчёмна. Парашют понимания в безвоздушной среде безумия элементарно не функционален."
"Разве есть ещё шансы этот лад неприемлемо гадкий сменить?"
"Не знаю... Но всё так или иначе не навсегда. Возможно, безумие тоже. Ведь актуальность горных лыж жива лишь только до равнины. Всё ж должно появиться прозрение, я сказал бы вам, даже обязано. Ну а то, что вокруг разлад, что псари себя мира владельцами чтут, что бесовская гнусная власть всех в бараньи рога извивает. Так это не навечно. Динозавры ведь тоже думали, что солнце создано светить исключительно ради них. Облажались."
"И ведь и не поймёшь то порой, где добро, а где пагубность."
"Так, собирая колоски, на тех лишь зри, кто сеял зёрна. Важны лишь умыслы и цели. Предлог мотиву не родня. Вас под блаженною задачей поведут, под кристально чистой эгидой и убеждённостью. Но именно в ад и на дно. Бдите зорче, поощрение дьяволом хуже порицания богом во сто крат."
"И ведь нету ничуть - ни покоя, увы, ни поступков весомости. Заблуждений лишь муть да бесхозность душевная."
"А вот тут не обольщайтесь. И покой, и отчаяние - ингредиенты одного и того же блюда. Сущность дней всё равно сведёт любую сценарность лишь только к трагедии."
"А кукловод судьбы земной - шаман, поистине рукастый."
"Ещё бы. По сему не теряйтесь. Не предавайтесь пелене сердешной. Ведь уши глазьям не замена, как и эмпатия уму. Впечатлительность - компас обмана. Храните холодность и твёрдость, не слабейте нутром, не бездействуйте. Стройте лучшее, без него лишь тьма."
"Был лишь прок бы в подобном всём. Так ведь сложно сберечь всё заветное, с непосильною болью воздвигнутое."
"И сие, как ни грустно, не диво. Ведь случайность - творец зарожденья, а рутина - сохранности яд. Любое благо созидается лишь нечаянно, бесконечно спонтанно и вопреки, а вот рушится ходом дней уже вполне себе целенаправленно и прицельно. Ведь в эволюции строений руины - высшая ступень. И сугубо последнею станцией неизменно слывёт лишь депо. То бишь погост. И ведь и смерть, и жизнь одной претенциозности будут - кому бы жить и жить, лишь того то могила и кличет."
"Как же бездну сию обуздать? Роковую судьбу распропащую."
"Судьба - гигант неповоротливый, но всё же вполне таки управляемый и лихому контролю людскому сугубо порой и доступный. Но, увы, раз за разом подчиняемся снова мы сами. Все правила системы принимая. Ведь по извилистой дороге сугубо прямо не пойдёшь."
"Что же главное?"
"Лишь себя самого не терять. Не сдаваться рутине нещадной да душою своей не кривить. Не стать демону проданным - вот что главное. Непрерывно помните, невозможно, увы, размешать в своей чашке дерьмо и при этом выпить чистую воду. Потеряв честь, запасную не выищешь. Пусть хоть все вас предадут, главное сами так в отместку не делайте. Ведь, предавая, предатель предаёт в первую очередь то именно себя, свою душу во власть жадной темени щедро сбрасывая. Понимаю, что трудно отличным от стаи бывать, но так надобно. Не смотрите на мир. Венцом эпохи служит личность. А излишество популяционной численности - штука зыбкая. Одна должная пандемия - и никаких вам мешавших убожеств - ни врагов, ни царей, ни президентов."
"Так и есть. Всё лишь бренно. Лишь временно. И ведь целые года подчас безо всякого смысла спокойно текут, так лишь смертью одной и увенчиваясь."
"Лишь день, но с пользой проведённый, куда ценней, чем тщетный век. А идеалы - те, что нынче, являют разве что кошмар. И популярность преисподней любой из мод тут фору даст. Но то не повод покоряться, не повод душу преклонять. Ведь, чем покорней голова, тем ненасытнее на шишки. Не сдавайтесь, плетитесь и буйствуйте. С безразличием путь весь лишь в ад."
"Так только некуда плестись. Все муки обойдя, блаженства то не сыщешь."
"Верно мыслите. Но, рутине поддавшись, и тем более омута чернь не покинешь. Ведь, чем красивше ночи звёздной россыпь, тем ненавистнее рассвет. Привыкание к гадости - дело азартное. Но и от него избавление есть - в альтернативе светлой, в правде искренней. И опыт таковой всегда неизгладим. Хоть раз сумевший в небо взмыть ползком плестись не согласится. Так что всё таки ищите. То туманное лучшее да расплывчатое благое. Только ничего оного не видьте - ни барьеров, ни граней, ни лжи, ни условностей. Мчите лишь твёрдо и только вперёд. И помните нещадно, самые непререкаемые границы - те, что в голове. С умом открытым всё в твоих руках."
"Соглашусь, удрав от погони, главное, не узнать, что подобной то вовсе и не было. Крайне многое от головы лишь зависит. Это факт."
"Вот и думайте ей. Да почаще. И не страшитесь потрясений. Упасть ужасней, чем подохнуть. И кнут в божественных руках куда милей, чем в дьявольских, но пряник."
"Это да... но ведь всё равно порой спотыкаемся, путаемся и сдаёмся - перед финишем самым уж явственным..."
"Так, чем ближе мишень, тем корявее руки. Учтите, по дороге в чудо есть развилка в ад."
"Жаль, горестно всё то, прискорбно. И не поделаешь ничто. Увы, коррекцией осколков по-новой чашку не собрать."
"А только так оно и есть. И ведь подлинные беды никогда не отступают в никуда, не уходят. Чем тише дремлющий вулкан, тем смертоносней пробужденье. Но всё же действуйте, прошу вас, не сдавайтесь. И, ввысь идя по головам, не забывайте в первую очередь периодически трогать и свою собственную. Коронуйте лишь себя, не вдавайтесь в размерность всеобщего горя. О масштабах обычно печётся тот, кто место пустое лишь сам. И поменьше доверяйте. Кому бы то ни было. Рьяно помните, достаточно хорошо законспирированный дьявол может восприниматься за бога сколь угодно долго."
"Так высший дьявола талант - способность выдать всем себя за бога, знаю я то. Да уж, беда... С судьбой полемика так или иначе в принципе излишня. Всё равно ведь, как захочет, так и сделает. И ведь все в равной степени бесправны... Все до единого."
"Верно. От муравья и до слона иерархичность лишь в их эго."
"Беда."
"Беды нынче популярны. Основной плюс яда в том, что его приём не требует собутыльника. Беда константна. А покой... Покой - утопия. Ведь на дороге кольцевой любое бегство лишь на время."
"Да и траурность этого самого покоя любых отчаяний больней."
"Беспечность, слитая с прозреньем, и есть тревоги ипостась. Но болезненность - топливо мысли. Лишь в страдании точится разум, лишь в пучине его роковой."
"Да и так уж с рождения мучаюсь... И так чужд этот мир наш земной, так противен, увы, и далёк..."
"Так чужбина любая - понятие отнюдь не географичное. Сродство диктуется нутром. А таковое есть здесь не у многих. Но, коль сей мир проник таки к вам в душу и от неё сыскал свой ключ, смените внутренний замок лишь, заблаговременно пред этим всех всё ж вошедших прочь прогнав. Боритесь с чужбинностью, противодействуйте - и инакомыслию, и ошибкам любым. Всем бедам ведь лишь мелочность виной. Никто не спотыкается о горы. Величие опасным не слывёт. Не бойтесь высокого... И не допускайте низкого. Не идите с суетой на компромиссы. Не забывайте об одном - простить врага дано лишь в форме трупа. У всех обид один палач - неумолимая расплата. Умейте быть собой. Быть собой и ничего не бояться. Страх - прививка от ума. Учтите, не только победителей не судят, но и проигравших не оправдывают. Это факт."
"Про величие метко ляпнули... А что там, кстати, с красотой?"
"Красота - подделка величия."
"А секс - любви?"
"В принципе да. Секс - дериват таковой, если точнее. И одновременно её же жемчужина. А чуда осколок - безделушка гигантская."
"Да уж... Вот так посмотришь тут на всё и понимаешь, что дело то в сущности дрянь: мир вызывает отторжение, люди - ненависть, бог - сочувствие. Ничего хорошего. Как ни верти."
"Дельно подытожили. Так, увы, и живём - вымирая..."
"И надолго ли так?"
"Как знать... Время покажет."

IX
Благодушное тихое утро молчаливо заполнило мирную атмосферу робкой застенчиво-грустной и смятенно-простенькой, беззаботно сонливой спаленки Маргариты Егоровны. Одинокие неяркие лучи ловко поползли по вещам, любознательно изучая однотипно неброскую меблировку. Монотонное время без труда разлилось мило беспечным забвением. День начат.
За окном утомительно тает туманная ширь небосвода. По углам пропадают без дела ползущие книзу тени. Равномерно блестит однородно окрашенный пол. А на просторно раскинутом ложе кровати пребывает привычно задумчивая обитательница сей меланхоличной гармонии. Пока ещё спит. Но такое отнюдь не надолго - ещё минута, и Маргарита Егоровна, ожидаемо встрепенувшись и удовлетворённо поёжившись, упоённо потянулась и продолжительно сладко зевнула:
"Вот и нового утра черёд. Новых мыслей и прежде освоенных хлопот. Тех же дел и типично похожих раздумий. Спектр отпущенной вольности не фантастический. Да и мир многогранности тут не конвейер. Не бездонна действительность, знаю. И чем дольше живёшь в её логове, тем сильней от него отторжение. Неприветливость всё ж ведь выматывает. Да и эпохи поверженной вымирание - дело тоже не шуточное, не простительное. Да и что там эпохи одной... Вымирание людей, вот, что страшно, вымирание мира - самих его принципов, самих смыслов и основ, самой сути здешнего человечьего предназначения и ежедневной нашей прижизненной бытности. Не осталось людей, лишь безумцы повсюду да ироды, идиоты, шуты, пустозвоны, уроды и циники, вот и социум весь. Их идолы извечно лишь тираны, им образумиться несчастье не грозит. Так что мира стезя - указатель, сугубо, жаль гибельный, лишь смятенье одно всякий раз без стыда и внушающий. Повсеместен при чём сей бардак. Золочёный песок их благих обещаний - в перспективе обмана труха. Но, как встарь, не страшась, доверяемся. Здравомыслие ж нынче в бегах. И догнать, жаль, едва ль уж получится. Посему и не радостно. Временное то торжество рассудка, как ни горько, триумфом, увы, никаким не является. Поликуй - сколько сможешь, а потом и в могилу укладывайся. А свету ведь всё равно - одни покинут его, оные пополнят. Обновление неумолимо. Жизнь есть бездна, в лишь которой тонут, а не купаются. И начало людского пути от его же конца лишь досадности груз отделает. Ситуация и взаправду, признаться, незавидная: сумбурность яви да безвыходность упований - вот две крайности судьбы, корректировать здесь можно лишь степень смирения - роковой обречённой готовности гроб навестить да пред ним тщетных лет обездоленность вынесть. Ведь удачу свою обронить только раз нам дано, после более впредь не отыщется. А бессмысленность, всласть подступившая - хорошо, если только одной тоске руки развяжет, а то ведь порой ещё и безумиям. Таковым всё вокруг обступившее в унисон лишь и скажется - мозговая корявость, душевная пресность да идейная ветреность к личной сдержанности, жаль, не обязывают. А судьба не только одному контролю не подвластна, но местами ведь даже и анализу. Чем не омут, не дно? Ведь любая твоя здесь здесь - лишь классический способ реализации собственного поражения. И чем выше инициативность, тем трагичней у подобной последствия. К совершенному мир беспощаден. И смешна да бесправна души бездыханной экспрессия. А свет надменно вторит лишь простое - коль некуда идти, идите в никуда. И, как ни радуйся редкостным крохотным частностям, совокупность диктует своё, недостаточен счастья такого ресурс, чтоб спасти, - обольстить только разве что и горазд, разочаровать да о тщетность разбить окончательно. Мир убог. Смысл в его здешней нынешней интерпретации элементарно нелеп, не оправдан, сугубо вредоносен, бесцелен и глуп. Современная явь это склеп, гробница, это дерево без корней, где источником всей продуктивность служит вакуум, пустота, всё и вся самолично производящая и всё и вся же собственноручно и поглощающая. Здесь страдающим предлагают полюбить страдания, терпящих стращают тем, что они слабаки, что лишь гнев на себя накликают роптанием, что их боль так то может ведь запросто и усилиться. А столь щедро разверстое буйство реалий уж свой то, поверьте, возьмёт. Ну а нам только мучиться. Да и что человеку осталось, коль и сам Бог уж подавно в бессилие впал. Нет тут светлого, ни надежды, ни чуда, ни спасительных шансов, ни веры, ни кем-либо убедительно подтверждённых гарантий. Есть лишь бред. Бред и его адепты. И я..."
Дама встала, поравнялась с окном и облокотилась о подоконник, безутешно всмотрелась в проглянувшуюся будничность городской, ровно дышащей рутинностью суеты. За стеклом пустота - монотонная томно-блаженная муть белоснежных немых облаков в боязливо-несмелой, мерно тускнеющей выси, растворённой во скучной вуали тумана, полный приторной строгости равномерно прямой горизонт да типично равнодушные облики города. Близ по левую сторону лёгшего фланга искусно сплочённые симметрично покатые крыши. Справа проще - нескончаемо долгий простор одноликой пейзажности в виновато редеющей бездне широт. Эталон повседневной подавленно-сникнувшей городской обстановки, где средь серых, невесомо расплывчатых черт неподвижно тоскуют столь до боли знакомые виды обездоленно хмурых, уступчиво подавленных равнодушных пределов, в этот раз с непривычным кокетством утопленных в боязливо намеченной обесцвечено-сонной, осторожно грядущей к обеду дождливости. Вот и вся картинка.
Маргарита Егоровна миловидно пожала плечами и протяжно вздохнула: "Где тут смысла константы бессменные? Где здесь я? Пустота лишь одна. Неприкаянность. Столь до боли за годы знакомая. Тяжело одной... И самой лишь себя окромя ни один то вовек не поможет тут. Не утешит и сердце не вылечит."
Дама тихо уселась напротив зеркала и аккуратно провела рукой вверх по бёдрам.
"Опять теплом своим с собою же делиться. И так, увы, но каждый раз."
Маргарита Егоровна медленно развела ноги и, спустившись в лоно личных прелестей, положилась на несдержанность мечт и пикантную ловкость моторики.
"Столь хорошо... Столь безумно приятно и комфортно. Как же сильно так внутри горячо. Как в печке. Какое всё таки блаженство - телесной радости приют. Лучше рая небесного всякого. Всё ж как мало для радости надо. Чудеса..."
Упоение продолжилось. Ободрённая негою дама сноровисто завела вторую руку за спину и увлечённо скользнула вниз уже сзади: "Всяки хочу, всюду. Обожаю сию одновременность."
Маргарита Егоровна вожделенно ускорилась и, начавши почти задыхаться, непроизвольно перешла на стоны.
"Всё, теку. Несите ведро." - дама судорожно задрожала и, пройдя сквозь безумство конвульсий, с облегчённостью сбавила темп и удовлетворённо откинулась назад, безмятежно придавшись самодегустации:
"Какие сладостные соки - не плоти часть, а просто мёд! И ведь какая умом непостижимая несправедливость - такая вкусная и совсем одна. Только с собственноличной же персоною своей и утешаюсь. Ну а чем же ещё мне довольною и быть? Лишь одною собой. Ведь иначе и вовсе хоть в петлю ползи. А так и впрямь - тело потешишь, и на душе посветлее становится. Не живёт она с плотью в разлуке. Эх, ещё что ли раз... Что ж я себя - не люблю уж что ли?"
И вновь приятность на повтор.

X
В неизменно подавленно скромной комнате одиноко. Савелий Семёнович сидит без компании, читает начатую накануне книгу, где, как помнится, остановился на монологе кого-то из тёмных сил.
"Помню, как кто-то вякнул при сотворении мира, что тот никогда не разрушится, не развалится, не падёт, не исчезнет. Такой ерунды наплёл. Ну глупец, что взять... До сих пор его череп на полке храню, талисман безумства мой персональный, а вы - вы ещё наивнее, вы у мрака помощи ждёте, а сами светом балуетесь. Учтите, перед дьяволом тоже есть грехи, и, в отличие от бога, он таковые благодушно не прощает... Сожгите господина! Мне он осточертел."
"Эх, спалился мой герой. При чём во смысле именно прямом. Теперь и читать не так интересно. Но занять себя надо. Алексей то Борисович всё равно лишь к полудню завалится." - заключил Савелий Семёнович и продолжил кропотливое освоение предоставленных содержанием истин.
Так пролетело ещё с добродушных два с четвертью часа. И вот он, звонок.
"Вот визит свой держу, как и было о нём оговорено."
"Вижу явственно. Проходите, вдвоём посидим."
"Посидеть - посидим, как и водится. Да вот как бы ты только ни слёг... Новость есть. И не самая нашей дружбе желанная."
"Что за невидаль? Уж не мрёт ли кто?"
"Не до сей, разумеется, степени, но последствий, сводимых к разлуке, в нашем случае не избежать."
"Интригуете."
"Так и сам ведь заинтригован по горло. Уезжаю я в город соседний - женюсь. Да, тебе своевременно не рассказывал, но, поверь, - не по криви душевной и не по энному к тебе недоверию, а лишь по жутко банальной причине той, что и сам весь в сомнениях был. Ведь чужое то действо руками разведёшь, а своё заприметив, как суслик, робеешь. Лихорадишься."
"Ну и ну... Всё ж по барам ходили..."
"Так ведь там и познакомился. Так что зря на чём свет стоит их браните. Но сие допустимо. Лишь меня, вас прошу, уж с землёй не равняйте. Не должна нашей мысли коммуна распасться. Я вам адрес дам. Будем письма друг другу слать. Даже именно сюда в гости первым делом и приеду, как авто только справлюсь купить. Посему вы так сразу меня за перебежчика не чтите. Я ещё реабилитируюсь. Предоставьте лишь шанс."
"Так я ж и не серчаю. И умирать в тревоге не спешу. Письма - дело добротное. В них подчас ещё глубже характер у мысли случается, ещё весомее и метче. Ну а скуки я тут не боюсь. Уж, если что, - в ваш бар ходить с печали буду, заместителем вашим там негласно слывя. А то я по-старинке ведь счастье вылавливаю, с романтикой в напарниках - читаю вот книжки, а потом свой номер пишу на развороте и две буквы "S" оставляю - Савелий Семёнович то бишь. Ну и знак свой мужской ;, чтоб излишнего места личным данным не отстёгивать. Да, увы, не звонят..."
"Так со связью, наверное, тёрки. Не тоскуйте. Верю, что и вас в обоюдности балаган заберут. Иначе и не бывает."
"Дикость жизни обратное вторит. Прямо в душу орёт."
"Так не слушайте. На нелепости зов и логичности кляп ведь найдётся. Я вам сущность деталей сейчас доложу, а потом вместе кваса попьём, попрощаемся, так сказать. Как раз в моём баре, кстати. Вам ведь в нём моих лет неуёмных преемственность сохранять. Устраняться от должности сей возбраняется."
"По рукам."
Без раздумий уселись. Откупорили кадку солений. Достали мёд. Разложили остатки заначных оладий.
Беседа пошла.
________________________________________________________

XI
Вот и снова привычное утро, но теперь уже мрачно понурое, неприветливо клёклое и постыло бесстрастное. Ну а что - как никак конец сентября. Маргарита Егоровна уже бодрствует. И ещё бы - сегодня её день рождения. 25 лет. Даже сущность у даты округлая. Не отметить - грешно. Героиня особо не суетится, посматривает вдаль да мирно собирается с мыслью.
"Вот и снова сижу в день рождения, с опустелостью годы деля. Вот и вновь этой самой моей пустоте подтверждение, далеко не ходи. Для чего я тут? Каждый раз в этот день сей вопрос я в себя заколачиваю. Ведь и жизнь вроде есть, пусть и не шибко иллюстративная, но зачем-то же всё же вменённая, и вот вроде живу я её, живу, а себя всё найти не могу, не удосуживаюсь. Что за гиблая доля такая мне тут? Что за проклятость? Как ветрами в раз всеми гонимая. Никому средь всей яви не нужная. Что и скрыться б лишь в первом же омуте. Да при чём с головой и без шанса на действо возвратное. И нет тут подавно ни смысла, ни выгоды. Только тщетности гнёт да беспомощность. Так что всех подчинившей напрасности дней лишь похлопать осталось нам бедненьким. Широка, видно, мели река, коль никак во глубинности степь не пробьёшься. А планета всё крутится, мечется, суетится, неустанно преобразуется, ускоряется да бесследно, без сомнений, труда или жалости своевольно разменивает эпоху за эпохой, вырывая их проеденные ветреностью дни, как страницы, и равнодушно обрекая столь беспомощно хрупкую явь на безальтернативно безвыходную полную подвластность беспросветную данному сумасшествию. Что здесь есть вокруг? Суета да никчёмность. Обман, досада да разлад. И трудно трезво относиться к судьбы изнанке и беде. Увы, порой наш мир не мил и без войны. И нет, нельзя, увы, здесь жить - нескончаемо маяться только. Да страдать... Горько биться об истины стену, но ещё горче о стену суеты. Как ни крепись. Да и сила нынче слабости равнозначна - изъяну зловредному, адаптироваться под разлад под всеобщий мешающему. А до беды всегда чуть меньше шага. Сам мир то умер уже. Не спасти. А за себя страшно. Идёшь, пытаешься, рвёшься... И опять лишь впустую. И всё равно ведь пробуешь. Но средь теней одних сам солнцем тоже, жаль, не станешь. И вот так посмотришь на людей, позаришься, поразглядываешь - все надменничают, смеются. А самой плакать хочется. И увы, крайне трудно ощущать себя именно на распутье - ощущать некую несвершённость, неполноту, несбыточность и неминуемость глупостей и ошибок. И вот сия то возможность всё изменить в сочетании с одновременной неспособностью это сделать и ломает тебя до руинности. Но другим до сего всё равно. Всё гуляют, бесчинствуют. Хотя людям дали ведь не только право творить беззаконие, но и право выбора. Они предпочли первое. А я вот нет - не смогла, не сумела рассудка лишиться, всё терплю до сих пор да усердствую. Но благодати жизненной замок к моим отмычкам хладнокровен... На него ж лишь судьбы открывашка годна. Не у всех только доступ к подобной имеется. Не у каждого. Не любому фортуной согретым бывать. Оттого то всех больше и горестно. Неудачница я, получается, бедолага во всём невезучая. Уж, коль судьба так холоста, то дальше лучшего не жди. Не объявится. Да, признаться, не дюже уж сильно в такое и верится. Эх.. Тоска... А ещё ведь праздник. У несчастных подобных и быть то не может. Горемыкам они ни к чему."
Маргарита Егоровна подняла отрешённо безжизненный взор и неторопливо огляделась: "Так много места, и так мало меня... Какая разочаровывающе тягостная несправедливость. Необъятная. Провалиться бы пропадом, испарившись навек - целиком, до конца и бесследно лишь. Но забыться здесь - счастье, увы, не простое. Хоть порой и настолько животрепещуще незаменимое. Ведь о сущем тут только подумай, только брось в его омут лихой свой неопытный взгляд непорочный, в миг все радости прочь улетучатся, заодно как раз и самообладание последнее с собой на пару забрав. Как же просто тут остаться только склепом, предназначенья пламень не раздув. Не отыскав, не вызрев, не раскрывшись. Как просто ждать и не дождаться, непомерно верить и остаться всё же обманутым, воспевать быль и оказаться её же средой и поверженным. А надежды приют - казино то же самое: хоть и знаешь - обманут, но проверить то хочется, вдруг ведь сбудется. Но, как правило, явь неприступна. Неподвластна попыток огню. И смирение в ней постыдно, и самоуверенность глупа. И, увы, ни посыла тут нету, ни повода, чтоб хоть что-то в баланс из упадка назад да пришло аль хоть с меньшим напором бы рушилось. Нет глубинного в буйстве пропащего. Нет то даже и шанса возможного - на мёртвых землях жизнь не зародишь. Да и в сердце подавно упадок... Век таков, что всех чаще людской оптимизм подтверждают лишь страх или робость - неготовность погибель принять, сей плачевно трагический минимум в настоящем - почти идеал, потолок глубины жизнелюбия. А ведь здесь, как ни грустно, по факту ни намёка то даже, увы, на намёток иль грёз пребывание. Ожидание только послушное. Вероятней всего, лишь бесплодное. Что за мир тут такой... Что изо всей вменённой были для счастья нету и угла. Да, собственно, и самих соискателей у подобного нынче не много. И бесславен такой синергизм. Обескровлена лучшего почва, обездолен заветного рай. Нет нутру для цветенья источника, увядает душа. Да и жизнь с нею в такт за компанию. И наш доступ к её созерцанию - привилегия вряд ли полезная, шквал лишь тягот да бедствий несущая. И убивает даже не сама непростительно непомерная жертвенность бытия, убивает её беспрецедентно роковая абсолютная бессмысленность. Но таков уж у были сам умысел - понапрасну сердца дожигать. И мироздание, что ад, по существу - точь в точь, ни больше и ни меньше. Только крики местами потише да в риторике гнёт послабей. Утешаться тут нынче и незачем - ведь спасение в радость во имя лишь, а банального фарса коль для, то погибель подчас так и краше то. Да и что здесь разумно хранить? Только память, как чувств страхование. Память прошлого, в сердце проникшего, память лучшего и себя. Вот умирает ли прошлое? Умирает ли в мире хоть что-то? Коль уж в летопись века вошло. Умирает ли счастье? Ведь оно лишь одно тут по сути исконно существенно, а всё оное что? - эфемерности дым да рутинности пепел измученный, на тепло не способный ни капельки. Понимаю, что плата за всё - обольщение. Что вся вера - лишь чадо наивности. Но как же сильно, чёрт возьми, мне всё же хочется тут веровать во счастье. Жаль только, шанс с таким сойтись не длительней, чем миг: пролетит, сгорев, и уж больше его не будет. Как, собственно, и жизни однажды... И меня."
Маргарита Егоровна бесстрастно вздохнула, виновато утёрла ненароком проронившуюся слезу и, поднявшись, застыла пред шкафом: "Почитать бы чего... Раньше много во книжках торчала. Даже помню, по молодости свой номер на последней страничке оставляла... да чужие активно выискивала. Да, увы, попадались одни уж нашедшие, до меня сто звонков получившие. Что поделать - судьба..."
Героиня непродолжительно пошарила по полке и достала излюбленный томик стихов.
"Прочтём страницу взятую на бум."
66я.
"Не спрашивай, кто дарит мне цветы
я их сама вчера себе купила
ты в лучшем случае лишь звал меня на ты
а я тебя, как жизнь свою, любила..."
"И тут тоска. Как по мне прям точь в точь настроение взято." - удручённо вздохнула Маргарита Егоровна и откинулась в мысли: "А вот что, кстати, есть здесь любовь? Как понять её? Объяснить... Для меня это свойство, без личного опыта не передаваемое. Любовь - как прозрачность: коль не видел ты стекла или глади водной, то и не вообразишь то вовек сего качества части материи. Посему бесполезно описывать. Для любившего всё просто, а для лишь пародией жившего - тёмный лес. Я верю, что о любви невозможно молчать, невозможно её утаить или в маску укутать - о ней никогда не врут в отрицательной степени. Не говорят <не люблю>, когда любят. А вот наоборот, увы, бывает. Ведь и мир сам здешний искренности, жаль, не способствует, лишь к наживе шальной да циничности власть побуждая. Тут приветствуют рвачество, лихость, обман. Беспринципность да мелочность личную. Родись, повзрослей и начинай гнить. Вот и весь лейтмотив сих реалий никчёмных. Уж какая любовь... Не до ней."
В идентичных невзрачных раздумьях пролетел и остаток от дня. Солнце скрылось. Распростёрся безжизненный вечер. Маргарита Егоровна нехотя собралась, напялила шляпку и поплелась по пустующей улице - прогуляться да снова дома.
"Какая дивная и скверная погода, да - именно и дивная, и скверная одновременно, в едином лице, как та же политика, например, точь в точь... И не так уж и холодно, и ведь зябко, увы - изнутри видно лезет ознобленность. А вокруг безлюдье. Да немых фонарей глазья жёлтые. Какие же вы любопытные, сволочи, всё на меня, не моргая, таращитесь. Я ведь даже не раздетая. Что глядеть то. Не на что ж... Да пусть хоть весь свет в пять с лишним миллиардов парных глаз лицезреет. Сейчас вот сяду средь аллеи да ублажать себя начну. Надоело всё. Все устои и рамки дурацкие. Да забытости вечной печать. Хоть куда беги, а с самою собой не расстанешься."
Маргарита Егоровна, раздосадованно махнула рукой, скупо перевела дух и, отдавшись унынию в скованность, безразлично побрела обратно восвояси.

XII
В опьяненных минорно-бесцветною, усмиряюще ласково-трепетной дымкой отчуждённо постылых окрестностях, экономных на всякую пёстрость и прилежно объятых густыми немыми клубами непрерывно-сплошной, тускло-пепельной робко-седой пелены, без хотя бы намёка на светлость творимых затей занимается горькая поздняя осень. В равнодушно-бесстрастном пустом окружении скудных безмолвных окраин непричастно тоскуют с лихвой окаймлённые болью скупые картины обнищало-заброшенной, горькой, неприкрытой в благую фальшивую маску, беспощадной рабоче-квартальной разрухи, симметрично дополненной быстрым лихим увяданием, без стыда забирающим прочь постарело-иссякшую прыть поредевшей былой живописности, уходящей совместно с минувшим сезоном в непроглядный и траурный мрак. Подходящий к закатности вечер, кадр за кадром лишаясь своей освещённости, ожидаемой ночи навстречу расстилает  рекой нарастающей томно-тревожной тоски добродушно тенистую хрупкую негу умиротворённо угрюмых, скоропостижно потухших аллей, до бесстыже-нативной шальной наготы обнажённых за день бесповоротно распрощавшимся с неотъемлемо свойственной раньше былой говорливостью ветром, до конца покорившимся отрешённо-беспечному, убедительно сковавшему пасмурный край и разлившему едкую грусть умиранию, наводнившему мигом поблекший ландшафт, столь комично-кокетливо нацепивший на даль безмятежно меланхоличную тонкую шаль неприветливо непогожей, непростительно легкомысленной, страждущей прежнего лета зябкости, неумело взывающей к кое-как обнадёживающим, ещё тёплым денькам, вряд ли многообещающим и, увы, но досадно бессильным пред крадущимся исподволь холодом.
По растерянно стынущей улице безучастно шагает озадаченно-хмурый Савелий Семёнович - созерцает округу да терзает сознание горечью мысли.
"Как же всё таки был я неправ, полагая, что плен одиночества не окажется чем-то хоть сколько мучительным, как же сильно, увы, ошибался. Столь немыслимо тяжко теперь в собеседников полном отсутствии. Письма ходят. Сущность почты гневить не могу. Но, увы, это многим не то. Лишь с бумагой на пару единою так хоть волком и вой и от забвения. Отчуждённость - понятие зверское. Человеку нужно ведь присутствие. Понимания трепет дарящее. Ещё и бар тот закрыли. Лишь два раза сходить и успел. Видать и впрямь для одного Алексей Борисовича он и зиждился. Пустота... Пустота да апатия. Излечиться б от тягот нутра. Только где же оно - исцеление... Коль опять без конца одиночество. Эх, тоска..."
Герой свернул на обратный путь, разменял с две-три пары кварталов и ступил на родное крыльцо, осмотрелся: "Листья клёна, гладь луж да безмолвие. Безутешность, печаль и потерянность - вот оно, актуальное ассорти. Безнадежна палитра страданий... А теперь ожидай только их. Безысходность, коль вкратце сказать. Да особо и не добавишь. Безысходность, она, и есть безысходность. Вот безысходность и всё. При чём везде и во всём. Даже в воздухе этом. Даже в нём безысходность конкретная. Эталонная в личном формате. Неотступная. Вездесущая... С надрывом. С неизменно гнетущей лихой полнотой и, увы, без и тени намёка на финиш..."
А теперь домой. Вновь письма утешаться отдушиной.


ПОСЛЕСЛОВИЕ:
И вновь день рождения. Маргарите Егоровне 49. Во всё той же одиноко-мечтательной комнате вечер, торт доеден, а свет обессиленно слаб. День подытожен. Символизм соблюдён.
Дама сонно взирает в столь привычное зеркало, как бы извне изучая себя и свою безутешную внешностную эволюцию:
"Ну спасибочки, топка эмоциональная, и золы от меня ты за жизнь не оставила. Я всё счастья искала, мечтала, ждала... Что ты участь со мною да сделала? Что от юной той девы оставила? Как тогда трезво помню то лето заветное, ту деревню и счастья наглядного опыт перший мой. А сейчас? Что сейчас мне осталось? Умереть то я пока не смогла, не соизволила, а себя вот, увы, исчерпала. Что за мир? Кто в больших городах от тоски дохнет, кто в маленьких, кто в разлуке, кто во взаимности нелюбимой, а кто и вовсе лишь сам по себе. Так подумаешь поглубже - столь бесцельно ведь это всё. Нелегка ты, увы, осознания лестница. Не со всеми тебе к полноте по пути. И не пройти стороннею дорогой - кем участь приписала, тем и быть. Быть, терпеть и обольщаться. Да обманываться во всю. И ведь даже порой и складно моя бытность эта шла, даже порой и комично местами, а всё равно лишь во слёзы ночные вылилась. Да в беспомощность оробелую. А ведь силы и вправду лишь малость осталось - для рывка вряд ли хватит. Да и к небу теперь уже точно, увы, не взлечу. Не бывать чудесам во вселенной моей. Поздно. Кончились. И начаться то толком не дюже успев. Всё о боли забыть ведь хотела, всё мечту ждала. А пришла в пустоту. Коль душа на тоски лишь волну тут настроилась, уж потом и не переключишь... А так живёшь ведь и не гадаешь то даже, и не думаешь. Ждёшь себе просто да надеешься. Но, как известно, мы полагаем, а жизнь располагает. Так вот запросто при чём иногда весь наш путь и переиначивая да все карты мигом суетливо меняя. Эх как же сильно всё таки подчас маршрут судьбы нам выданной запутан. Но нынче уж едва ли таковой мою хмурую быль удивит иль встревожит. Лишь и вовсе добьёт только разве что... Да и что теперь ждать, коль в забвенье уж двери распахнуты. Пролетела она, эта жизнь. Прошла. Воплощаться уж больше в ней нечему. Дорогело, увы, всё, что грезилось. Да и я со всем тем заодно. И повторно, на бис, не зажгусь. Как уже и не опоздаю. В бренность кануть всегда ведь не поздно, в пустоту не успеть не дано. Да, может, всё и к лучшему лишь это. Не миллениум маяться всё ж ведь, не с полвечности долю терпеть."
Маргарита Егоровна обречённо вздохнула и посмотрела на являвший абсолютно ничем не примечательный силуэт затерявшейся маленькой книжечки подоконник: "Вот же что оно, точно, а я всё думала - ну куда же сходить позабыла. А, оказывается, в библиотеку. Вот и вспомнила. А то с чувством некой недовершённости так весь день и сижу. Ну хоть с чем-то прогресс. Бреши в памяти победили. Помню раньше искала всё, что кто номер свой в книжке оставит. Да давно это только было. А сейчас уж никто и традиции то данной, наверно, и близко не помнит. А я застала. И сама всякий раз свой писала. Да, увы, никто не звонил. А, может, и сейчас проверить? Мало ли..."
Героиня встала, взяла томик в руки и целенаправленно обнажила последний разворот. И ведь впрямь не напрасно: на засаленной корке две извитые буквы "S" и отчётливо виднеющийся номер с трафаретно полагающимся в конце гендерным значком, в данном случае ;.
"А вот это уже занимательно. Ну а что? Вот так возьму да и позвоню. Вот прямо же и сейчас. Должны же под занавес ошибок и победы быть."
Дама поднялась, добралась аппарата и начала было набирать, как вдруг неловко застопорилась и раздосадованно махнула рукой: "Тьфу ты, господи, ещё и телефон не работает! Всё то у меня не ладно опять... Ну тогда и не судьба, значит. Что ещё..."
Маргарита Егоровна удручённо повесила трубку, безразлично отложила не сумевшую скрасить надеждами книжку и, беспомощно выключив свет, со смиреньем отправилась спать.
Не судьба.