Сочинитель сочинителю друг.
(Анализ сочинительства методом «от сохи»)
Номи сирами
Ума-но ситосуру
Макура мото
© Мацуо Басё.
Написано пером – не вырубишь топором.
© Народ.
Я, Харитон Сарамливый, готов поспорить по ставке сто к одному, что Пегтымельские петроглифы есть самая, что ни на есть литература. Причём, художественная литература.
Конечно, согласно «Толковому словарю иностранных слов», литература [лат. Litteratura – написанное, от lit(t)era – буква ] совокупность письменных и печатных произведений народа, эпохи или всего человечества. То есть, буквально, литература это то, что написано буквами. Но тогда, выходит, то, что написано не буквами, а, к примеру, иероглифами, это уже не литература. А как же, в таком случае, называть бессмертные сочинения Басё?
Так что, если не быть буквоедами, то в Пегтымельских петроглифах присутствует всё, что присуще художественной литературе: сюжет, персонажи, завязка, кульминация, развязка.
Опять же, попробуй вырубить топором Пегтымельские петроглифы!
Ставлю сто к одному, вряд ли кому это удастся.
А вот устное творчество – не литература, сколь бы обширно оно ни было. Литература – то, что написано. То есть, по определению, и многотомный роман, и служебная записка, и рецепт на лекарство, и предвыборный лозунг, написанный красной краской на заборе, и матерное слово на том же заборе, как ни крути, а это всё литература.
Рассказанный анекдот – ещё не литература. А записанный анекдот – литература.
Следуя тому же определению, литературой являются как сочинения Кафки или Маркса, так и доносы бухгалтера Тейтельбаума в ОГПУ.
По Далю литератор – словесник, писатель, сочинитель. Так что, выходит, доносчик Тейтельбаум точно такой же литератор, как Ермолай-Еразм или Гомер.
Конечно, сочинение сочинению рознь. Особняком выделяется художественная литература. Которая, как ни странно, приносит наименьшую пользу в быту. В отличие, например, от учебника по сопромату или руководства пользователя посудомоечной машиной. А то и не приносит вообще никакой пользы, и даже вред.
Существуют, опять же, в художественной литературе и разные жанры, это и козе понятно.
Как-то один автор, гордо, я бы даже сказал, нахально, относящий свои корявые сочинения к художественной литературе, уверял, что в рассказе должно быть определённое неведомым бюрократом число страниц. А если, дескать, рассказ короткий, то это совсем не рассказ, а чёрт его знает, что. А если рассказ длинный, то это уже повесть или роман. Или тоже, чёрт его знает, что...
А вот как бы не так! Моя любимая «Повесть о Петре и Февронии Муромских» размером в четыре страницы формата А4. А, к примеру, рассказ Замятина «О том, как исцелён был инок Еразм» занимает восемь страниц.
Литературных жанров много. Все, наверное, и не каждый литературовед сможет назвать. Но, по сути, жанр всего один – рассказ. Ведь автор всегда о чём-то рассказывает. Рассказ, записанный на бумаге, камне, глиняных дощечках, папирусе, электронном носителе. Автор рассказывает читателю нечто: в прозе ли, в стихах, длинно ли, коротко, грустно ли, смешно, жёстко ли, мягко.
Причём, у каждого народа есть наиболее характерный для него жанр. У большинства европейских народов это новелла. У евреев – анекдот. А для русской литературы чаще характерна повесть. Но даже и учебник по сопромату тоже своего рода рассказ. А как же?
Здесь не идёт речь о принятой литературоведами классификации жанров. Границы между жанрами весьма условны. Например, нигде, кроме как в русском языке, обычно не различают рассказ и новеллу. Автор же просто, взобравшись на свою колокольню, смотрит куда-то там, и делится своим видением.
Итак, бросаю взгляд со своей колокольни. Как зарождается рассказ? А примерно так.
Вот едет барон Мюнхгаузен или там, граф Люксенвуксен проведать свой родовой курятник на другом конце княжества Лихтенштейн. И, коротая время, рассказывает спутнику какую-то историю. Или делится впечатлениями от созерцания природы. Через час карета подкатит к конечной цели путешествия, курятнику. Возле которого рассказчик закончит рассказывать, а его спутник, пока не забыл, запишет этот рассказ на бумаге или каком подручном средстве. Страницы полторы. Так чаще всего и создаётся литературное сочинение.
А вот едет в тарантасе русский барин Лупсердяев, или там, Кулебякин, из Петербурга, проведать имение в Казанской губернии. И тоже рассказывает что-то, коротая время, своему спутнику. День едет, второй, третий… седьмой… девятый…
Уф! Приехали…
Так прикинем, насколько же будет длиннее история, рассказанная барином Лупсердяевым, истории, рассказанной графом Люксенвуксеном? Да листов бумаги не всегда хватит!
Потому и характерна для русской литературы повесть. Потому что, по ходу длинной дороги, рассказчик, между делом, будет рассказывать и всякие другие истории, так или иначе связанные с основной.
А для европейской литературы повесть редкий жанр. По причине коротких расстояний, быстроходного транспорта и куда более хороших дорог. Понятно, что барин Кулебякин, приехав в казанское имение, будет навещать соседей. И история, рассказанная собеседнику, по пути в соседнее имение, будет, конечно же, короткой. Таким образом, получится уже не повесть, а рассказ. Страниц на пятнадцать...
Недаром жалуется на трудности сочинительства пролетарский поэт Маяковский.
"Поэзия — та же добыча радия. В грамм добыча, в год труды.
Изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды".
© Маяковский.
А какая же, выходит, по Маяковскому, задача наиболее трудна для сочинителя?
Самое трудное - это соразмерить имеющийся в распоряжении сочинителя материал с объёмом сочинения. Если у сочинителя материала на две страницы, то и вписать сюжет он должен, самое большее, в две страницы. Ещё лучше – в полторы. Если же он не сумеет так распорядиться материалом, и растянет сочинение на пять страниц, то выйдет ерунда, а не сочинение. Чтобы сочинение не было пустопорожним, раздутым, требуется приложить много усилий. Как-то там говаривал пролетарский поэт про тонны словесной руды, из которой надо извлечь только нужные строчки? Ленивый, либо неспособный, сочинитель засорит сочинение разной ненужной для сюжета мякиной, витиеватыми фразами, с перечислением каждого цветочка и цвета глины под ногами. Полагая, что чем больше, тем лучше.
Так, деревенские девки больше любят не того гармониста, у которого тоньше слух, а того, который играет громче.
Хотя председатель совета народных комиссаров Ульянов-Ленин ещё сто лет назад твердил: - Лучше меньше да лучше!
Конечно же, каждый из нас восхищался мастерством Роберта Юлдашева, который вытворяет (не побоюсь этого слова) с простой тростниковой дудкой бог знает что. От Моцарта до Меркури. От башкирских пастушеских мотивов до тяжёлого рока. А как звучит в его исполнении «Полёт Кондора»!
Но вот седьмую симфонию Бетховена он не исполняет. Увы, у тростниковой дудки не хватает выразительных средств для симфонии.
Так и не у каждого автора хватает выразительных средств для написания не только романа, но и маленького рассказика.
А вспомним:
«Письмо это вышло более длинным только потому, что у меня не было времени написать письмо короче».
© Б. Паскаль.
То есть, если в вашем распоряжении кусок пегтымельской скалы, вы должны отсечь от него всё лишнее. Иными словами, если у вас есть сюжет на две страницы, а вы сочинили рассказ на полторы, вас можно смело зачислить в сочинители, и даже назвать литератором. А если вместо двух страниц настрогали пятнадцать, значит, вы взялись за непосильное для вас дело.
Роман же - это тот же рассказ, но отличается от рассказа и от повести многими сюжетными линиями, то сходящимися, то расходящимися, иногда даже почти не пересекающимися. Часто роман европейский не длиннее русской повести или даже добротного рассказа.
Если музыкант возьмётся исполнить симфонию, располагая лишь балалайкой, у него заведомо ничего не получится. Так же точно и сочинитель, плохо владеющий языковым инструментом, располагая материалом для рассказа из двух страниц, размажет этот материал на двадцать страниц. И выйдет не рассказ, а размазня. Конечно, если автору платят по копейке за слово, а никакой путной профессии, которая бы его прокормила, он не имеет, то, наверное, он будет стараться следовать примеру Яролимека.
Как тут ещё раз не вспомнить гениального Басё? Отказавшись от тридцати одного слога в пользу семнадцати, Басё явил собой живое и наглядное подтверждение истины: краткость – сестра таланта.
Ставлю сто к одному, вряд ли кто сможет назвать автора, который превзошёл бы Басё, ну, хотя бы, в жанре путевого очерка:
Блохи, вши,
Лошадь мочится
У изголовья.
© Басё.
Поскольку я, Харитон Сарамливый, в детстве мечтал быть машинистом поезда, то и для меня литературный сюжет чаще всего ассоциируется с дорогой.
Вот мой герой, Иван Пупков, садится в пригородный поезд. Это завязка. Развязка же может быть разной: Иван доехал до своей станции; Иван не доехал до своей станции; или же, чёрт его знает, доехал Иван до своей станции или не доехал.
В пути же может происходить всё, что угодно, здесь куда больше вариантов. В пути Иван может встретить свою любовь. А может встретить всякие опасности. А может встретиться с преступлением. Или всю дорогу предаваться воспоминаниям детства. Или пьянствовать. Или всю дорогу проспать. Или в карты проиграть. Да мало ли чего ещё!
В зависимости от этого на выходе может получиться любовный роман или триллер, фантастический рассказ или детектив.
Как бы ни банально это звучало, все жанры хороши, кроме скучного. Кто это сказал, убей – не помню. Да ссылка на автора здесь и не требуется, поскольку эта фраза давно вошла в разряд крылатых фраз.
«Одному нравится арбуз, другому – свиной хрящик».
© Салтыков-Щедрин.
По мне, так скучнее триллера вряд ли найдётся жанр. Разве что, детектив.
Детектив, может быть, не столь скучен как триллер, но сюжет уж больно предсказуем. Если в вагон, в котором едет Иван Пупков, вошёл Эркюль Пуаро, или мисс Марпл, а может, Шерлок Холмс, или даже майор Пронин, ждите – будет убийство. Причём, через пару-тройку абзацев после появления этих персонажей вы будете знать, кто убийца, и дальнейшее чтение будет бессмысленным. Но у детектива есть одно несомненное преимущество. Детектив – лучшее средство скоротать время в поездках. Через день вы полностью забудете всё, что вы прочитали, и можно будет на обратном пути снова убивать время на чтение той же самой книжки.
А вообще, если вы хотите что-то рассказать, рассказывайте о любви. Если вы сами любить неспособны (увы, бывает и такое), то расскажите о чужой любви. И самое главное. Писать надо на том языке, которым вы хорошо владеете. Желательно на родном языке (если он у вас, конечно, есть), но не обязательно на родном, если вы хорошо владеете, к примеру, корякским, то пишите на корякском. Частая ошибка сочинителей в том, что они берутся писать на русском языке, не выучив, как следует, даже русский алфавит, не говоря уже о синтаксисе.
Эталонным же сочинителем смело можно назвать О. Генри. Который, надо сказать, писал, как раз, ради гонорара, получая по паре американских копеек за каждое слово. Не было у него другого источника дохода... Особенно, в Гондурасах всяких. Но в коротких рассказах которого нет ни одной ненужной фразы, ни одного лишнего слова! Да ни полслова... Потому что – мастерство. А ведь мог бы, подобно Яролимеку, рассусолить иной рассказ на пару-тройку лишних фраз ради лишней копеечки, ради лишнего бутерброда?
Тут кто-то может попытаться посадить автора в лужу. Сказав: Да, есть Басё с его тремя строчками. Но есть и Лев Толстой, написавший целых четыре большущих тома!
И этот кто-то сел бы в лужу сам. Если бы сочинение такого масштаба писал не Толстой, а какой-нибудь Теккерей или Бальзак, то в романе было бы не четыре, а шестнадцать томов.
А если бы доносчик Тейтельбаум не написал чересчур длинный донос, который следователю, в конце концов, надоело читать, то и судьба его сложилась бы иначе. Тогда не достал бы он следователя своими бесконечными доносами, и его не упекли бы в лагеря следом за оболганным им соседом.
Ну да, пора слезать со своей колокольни и заканчивать это сочинение, чтобы не раздуть его до неприличия. Таким образом, сочинение это заняло две с четвертью страницы формата А4.
И насчитывает 1833 слова и 12388 знаков, и 178 предложений.
Многовато. А значит, далековато до мастерства.
А самое печальное, что число сложных фраз, согласно F7, составляет аж 0,5 процента.
«Когда выходил очередной сборник его рассказов
и Яролимек являлся за гонораром,
издатель ругал его на чём свет стоит
и божился, что сам не знает,
кой чёрт дёрнул его напечатать такую чепуху.
В рассказах Яролимека благоухали луга,
синее небо расстилалось над умолкнувшими рощами,
солнце закатывалось в вечерней тишине
(в разливе невероятно ярких красок)
и затихало пение птиц.
Все эти чудесные вещи совершались
единственно для того,
чтобы Карел Яролимек мог купить себе к ужину
копченых сосисок.
В процессе творчества Яролимек
не забывал подсчитывать строчки
и поэтому писал поэтически и пространно.
Он перечислял все цветы в поле,
долго занимался воробьём,
пролетевшим над головой героя,
и особенно налегал на диалоги
в тех случаях, когда оплата была построчная.
С безмятежностью праведника он писал:
«…Оскар заранее знал, что скажет:
— Да. А разве вы не такого мнения?
— Нет.
— А почему?
— Потому!
— Почему же, Эмилия?»»
© Гашек.