Александр Сергеевич Суворов
О службе на флоте. Легендарный БПК «Свирепый».
2-е опубликование, исправленное, отредактированное и дополненное автором.
443. Мамино письмо. 27 августа 1973 года.
Сводка погоды: Атлантический океан. Северо-Восточная Атлантика. Понедельник 27 августа 1973 года. БПК "Свирепый" в открытом Атлантическом океане примерно в середине морского района "Фареро-Исландский рубеж" (англ. GIUK gap). Дневная температура: мин.: 12.0°C тепла; средняя: плюс 14.3°C тепла; макс.: плюс 16.0°C тепла. Изредка накрапывает, налётами моросит дождик (1 мм осадков). На ветру, дующем со скоростью 6 м/с, температура воздуха плюс 11.2°C - зябко, сыро, простудно. Ветер умеренный (4 балла) и волнение тоже умеренное (4 балла). Волны удлинённые и на многих гребнях волн белые пенные барашки. Высота волн 1,0 - 1,5 м, длина - 15 м. Такие волны легко раскачивают и кренят корабль, особенно, если он в дрейфе и качается по воле волн и ветра. В этот день солнце взошло над хмурым морем-океаном в 06:20, а зашло в 20:41 (GMT+1).
Как только мы закончили приём почты с танкера СМТ "Олекма" море-океан разволновалось не на шутку, крен в дрейфе на волне увеличился до предельных значений, шквалистый ветер усилился, "запахло" штормом и нам всем (швартовной команде, боцманам, непослушным зевакам, которые хотели первыми узнать, что нам доставили с берега на судне снабжения) приказали убраться с мокрой и скользкой палубы бака внутрь корабля. На самом носу остались только четверо отважных моряков, которые "по скорому" вернули на место и надёжно закрепили наш гюйсшток. Чтобы им немного помочь, вахтенный офицер с разрешения командира корабля дал ход машинам, чтобы включились крылья-рули бортовых успокоителей качки и этот манёвр позволил офицеру, мичману, старшине боцманской команды и "маслопупу" из БЧ-5 справиться с боевой задачей водружения на место гюйсштока. Увы, к этому времени ветер и дождь были уже хлёсткими и я не смог сфотографировать этот поистине героический труд военных моряков на самом краю вздымающейся ввысь и рушащейся вниз носовой части нашего корабля...
Волнение моря-океана усиливалось и БПК "Свирепый" расстался с танкером СМТ "Олекма", который взял курс в строну от надвигающегося циклона поближе к островам архипелага у Исландии, под защиту рядов высоких гребневых скальных гор. БПК "Свирепый" опять включился в борьбу с Атлантическим океаном, который никак не хотел отпускать нас из своих объятий-бурунов. На остатках топлива мы резво пошли на север, к острову Исландия, подальше от «щупалец» обширного циклона, ядром которого был тропический шторм, бушевавший в это время у юго-восточных берегов США в районе "Бермудского треугольника". Лишние «приключения» с полупустыми топливными цистернами нам были ни к чему...
Пока на корабле аврально, дружно и весело "всем миром" подвахтенных и свободных от вахт экипажем таскали по коридорам временно сваленные в тамбурах мешки, ящики и коробки с продовольствием, мы с годком Юрой Казённовым в ленкаюте вдвоём лихорадочно распаковывали мешки с почтой, доставали из них газеты, журналы, письма, открытки, бандероли и быстро-быстро раскладывали их стопками по банкам (лавкам) для каждой из боевых частей и служб корабля. Мешков и писем было очень много, времени сверять фамилии, имена и отчества со списком экипажа корабля не было, поэтому мы с Юрой работали "по памяти", иногда "спотыкаясь" на незнакомых фамилиях. Всё это время в запертую дверь ленкаюты нетерпеливо царапались, стучались и бились желающие получить немедленно свои письма...
Восторг, нетерпение, острое желание немедленно получить письма охватили всех членов экипажа, поэтому за "жиденькой" алюминиевой дверью ленкаюты мы слышали то робкие голоса молодых матросов-дневальных из кубриков, которых годки послали за письмами, то грубые гневные голоса самих годков, которые пришли требовать "своё годковское право", то достойные, но тоже сердитые и нетерпеливые голоса мичманов и офицеров, которые якобы "наводили порядок" и "пресекали бузу" в носовом тамбуре перед дверью в ленкаюту, а на самом деле предлагали "чуть-чуть приоткрыть дверь и отдать им их письма".
Мешки с почтой складировали у меня в ленкаюте и мы с радиотелеграфистом Юрием Васильевичем Казённовым (годок призыва 16.11.1970 г.) начали их разбирать и раскладывать письма по боевым частям. Юра был до меня корабельным почтальоном, мы с ним практически полностью знали по именам и фамилиям почти всех членов экипажа. Поэтому мы как можно быстрее, начали раскладывать письма по кучкам – боевым частям и службам. В это время в запертую дверь ленкаюты сначала робко, а потом всё настойчивее начали стучаться «посланцы» за почтой. Сначала нас спрашивали: «Когда можно прийти за почтой?», потом: «Когда можно забрать почту?», а потом – «Отдавайте сейчас то, что есть!»…
У нас с Юрой Казённовым был приказ замполита капитана 3 ранга Д.В. Бородавкина: «Ничего и никому не отдавать пока не проверите все конверты, чтобы ничего не потерялось, не испортилось, не помялось, не пропало». Однако писем было столько много, что мы, работая как угорелые, не могли быстро с ними справиться. В дверь ленкаюты теперь не просто стучали, а грохотали кулаками и каблуками. Затем кто-то начал пытаться открыть дверь чужим ключом или куском проволоки. Потом ребята за дверью начали ругаться матерными словами, грозить всеми возможными карами, а в конце нашей авральной работы – даже грозились «убить к чертям собачьим!»…
Мы с Юрой Казённовым лихорадочно работали - нещадно распаковывали бумажные многослойные мешки, доставали пачки газет, журналов, писем, квитанций. Потом мы быстро разбирали почту, раскладывали всё по стопкам на банках (лавках) ленкаюты. Сначала мы работали весело и дружески отвечали тем, кто бесновался за стенкой, а потом, струхнув, сначала огрызались, потом тоже начали отвечать и орать матом, а в конце нашей работы, когда штурмовавшие ленкаюту устало притихли, резко распахнули дверь и впустили моряков внутрь…
- Проявите характер! – встретил я матросов, мичманов и офицеров голосом и тоном донельзя сердитым. – Что вы, как бабы, раскудахтались! Встать смирно и строго выходить по одному! Получать все письма на боевую часть! Запомните, отвечаете за каждое письмо головой! Не перепутайте и не потеряйте! Ясно!?
Дело в том, что в обязанность и в ответственность корабельного почтальона входила доставка почты: газет, журналов, писем, телеграмм, вызовов на междугородние телефонные переговоры, квитанций на денежные переводы, телеграмм, бандеролей и посылок только лично в руки адресатов. Допускалось выдача писем, отсортированных по боевым частям и службам, на руки дневальных и подвахтенных, с последующей проверкой доставки почты без потерь и ошибок. Однако этот порядок пришлось нарушить, иначе ребята взломали бы дверь или привели её в негодность бешенными ударами ногами...
Последнее слово я не просто сказал, а рявкнул, как иногда это делал наш старпом капитан-лейтенант Н.В. Протопопов. Дебоширы и матершинники, которые только что грозили «выбросить нас за борт в океан», притихли и послушно начали подходить, получать из моих рук и рук Юры Казённого легко рассыпающиеся пачки разномастных писем, открыток и телеграмм. Отдельно я вручил письма некоторым мичманам и офицерам, которые не утерпели и тоже пришли к ленкаюте. Остальные письма в офицерскую и мичманскую кают-компании отнёс Юра Казённов, а письма командиру корабля и замполиту, вместе со свежими газетами и журналами, отнёс я.
После того, как все письма до крайнего были розданы всем адресатам, корабль полностью «замолчал», всё стихло, не слышно было никаких иных шумов, голосов, скрипов, стуков, команд и рапортов. Было слышно только гудение электрических кабелей, трансформаторов, дросселей, работа машин и механизмов «на самых малых оборотах», да скрип корпуса корабля. Даже то, что БПК «Свирепый» устало и умело опять вздымался на гребни больших пологих океанских волн и с размаху врезался в них, разметая вокруг себя огромные веера брызг и отбойных волн-бурунов, не мешало экипажу корабля сосредоточенно читать, читать и перечитывать письма. Читал письма и я…
Мы с Юрой Казённовым честно рассортировали всю почту и ни разу не прерывались, хотя и он и я получили немало писем. Мне в этот раз пришло восемь писем: три письма от мамы, одно долгожданное письмо от папы, письмо от моих школьных друзей Славки Юницина, Кольки Движкова и Вовки Корнеева, а также какое-то письмо от какой-то Ольги Баум из Калужской области... Когда я остался один в ленкаюте, я сначала начал убираться, собирать кучу разорванных остатков бумажных мешков от почты, увязывать их в пыльные стопы, утрамбовывать, сминать, сворачивать, но через несколько минут я всё же не выдержал, бросил это дело и взял первое письмо (по дате отправления) - письмо мамы.
- Милый и дорогой, золотой наш сыночек Сашенька, здравствуй!! - писала моя мама и я изо всех сил, "вусмерть" утомлённый утренними приключениями и переживаниями, авральной работой по приёму почты и её сортировке, вскочил с места и забегал по ленкаюте, больно ударяясь костлявыми голенями о края банок (лавок). Я рычал на себя, скрипел зубами, старался сдержать вал слёзных эмоций, рвущихся из меня как шквалистый ветер и волны Атлантического океана, но справиться с ними было очень трудно...
- Очень перед тобой виновата, что давно тебе не писала, - продолжала торопливо писать моя мама и я не только вчитывался, но и вглядывался в её почерк, представляя себе, как она это делает дома или на работе. - Вся душа изболелась, что не смогла выслать посылочку ко времени (выхода на БС - автор), а теперь вот с письмом задержалась, просто и оправдываться неудобно, но теперь буду писать тебе часто.
- Не обижайся и не сердись, я постараюсь обо всём тебе писать. Каждую минуту мысли о тебе, ежеминутно мы с папой, да и Верочка тоже, мысленно с тобой. Хочется всем нам от чистого сердца пожелать вам хорошей погоды, спокойной службы и быстрейшего возвращения на родные берега. Силы вам всем, воли, здоровья от всех нас желаем, и быть весёлыми, не скучать, спокойно служить, а мы все вас ждём.
Мама подробно рассказывала о том, как после моего отъезда из дома к нам 7 июля 1973 года приехала наша с Юрой двоюродная сестра и мамина племянница Верочка со своим ребёнком Русланчиком, как она хорошо отдохнула у нас дома, посвежела, и Русланчик посвежел и поправились оба. Верочка была на Центральном посёлке у Колиной мамы (её муж), "они её провожали к нам, так что Ирина Ивановна со своей сестрой (из Москвы) были у нас в гостях 29 июля в воскресенье" (Ну всё! Теперь впечатлений, разговоров и воспоминаний на полгода! - автор).
1 августа Вера уехала - улетела из Тулы в Куйбышев (на самолёте). Дали Коле (муж Веры) телеграмму чтобы встречал. Дали и мы и её свекровь Вере гостинцев (фрукты, овощи, варенье). Верочке связали красивый костюм из нашей суворовской пряжи (в Суворове работала новая фабрика объёмной пряжи - автор). Вере очень понравился этот костюм, она довольна, а то у неё и тёплой кофточки не было...
Сшила она себе в ателье платье белое из шерсти (она привозила материал из дома) модное с перелиной и два платья сшила ей моя портниха, так что Вера осталась всем довольна. Верочка по характеру была точной копией строгой, правильной, принципиальной, твёрдой и целеустремлённой, сдержанно-спокойной, но очень умно-мудрой своей мамы - Марии Васильевны Соловьёвой (Максимовой), родной сестры моей мамы - Нины Васильевны Суворовой (Максимовой).
Мама писала, что "писем, правда, от Верочки ещё нет, но у неё сейчас большие дела предстоят - уволиться из общеобразовательной школы и устроиться в детский сад музыкальным работником с тем условием, что её сына Руслана возьмут в ясли, а то они няне платят 40 рублей и гулять с Русланчиком она не ходит, так что им хочется Руслана устроить в ясли".
- Вера очень рада что поступила в институт, уже выражается: "А у нас в институте" и т.д. Папа приехал из дома отдыха отдохнувшим, загоревшим, ну он тебе обо всё написал. Занялся огородными делами: продал ягоду, собирал её почти сам папа, Вера с Русланом почти весь день занята, а я на работе, да ещё погода была дождливая, холодая, так что всё усложнилось, но с трудом всю ягоду сняли, часть приготовили себе, часть продали, теперь падают яблоки, поспевают мелкие груши, вот у папы зачала - реализовать груши и поехать на 3-4 дня к Юре.
- Папа приехал из дома отдыха и думал подать Юре телеграмму, когда можно приехать и где его найти? Я ему предложила заказать разговор с Юрой по телефону и поговорить с ним. Так вот, 21 июля (перед днём рождения Юры - автор) состоялся разговор с Юрой. Ходили на разговор все: папа, Вера, Руслан и я. Папа разговаривало первым. Ну, спросил: "Когда приехать можно к тебе?". Юра сказал: "Если сможешь, подожди. Вот обещали комнату в гостинице. Я дам тебе телеграмму". Ну, так они и договорились.
- Потом Вера взяла трубку, поздравила Юру с днём рождения (23 июля), ну и дала мне трубку. Я ему сказала: "Здравствуй, Юра, поздравляю с днём рождения" и отдала трубку папе. Не могла я с ним говорить, столько обиды у меня, что и не опишешь... (Дело в том, что Юра за свою короткую самостоятельную жизнь (7 лет) уже дважды развёлся - с первой женой Ольгой и с Галей, второй женой, и вновь женился, на Вале. В каждом браке остались дети: с Ольгой - дочь Светлана, с Галей - сын Олежка, а Валентина уже ждала сына Дмитрия - автор).
- Ну, вот. 1 августа пришла телеграмма: "Ждём папу гости. Телеграфируй приезд. Целуем Юра Валя". Телеграмму получили - как раз папа собирался мотоцикле ("Урал" с коляской - автор) Веру на наш аэродром ехать в Тулу и до дома, так что они на мотоцикле доехали до меня на работу (Суворовская городская больница №1 - автор) и дали почитать телеграмму, а я папе и говорю: "Семафор тебе открыли. Ехать можно. Наверное её мать уехала, теперь и тебе можно приехать".
- Писем от Юры не было, и не знаю, было бы оно, если бы мы не позвонили ему, наверное, не было бы. Я против того, чтобы папа поехал, ну а папа собирается. Наверное, после 11 августа поедет, ведь 25 августа папе уже выходить на работу.
- Конечно, я устала с Верой. После того как они улетели домой, я два вечера после работы прихожу и ложусь в постель, ну а теперь занимаюсь домашними делами. Заготавливаем на зиму овощи (огурцы). Начали понемногу зреть помидоры. Сейчас тёплая погода, но не знаем, надолго ли, а то дожди надоели.
- Писем ни от кого нет. Галя молчит, я тоже не пишу. Надя (младшая сестра Верочки - автор) прислала письме - у неё всё хорошо, здоровье хорошее, в отпуске отказали до октября. Ну, не знаю что они будут делать в отпуск, приедут или нет? Дядя Коля (младший брат моей мамы - Николай Васильевич Максимов - автор) молчит, когда приедет к нам и не знаем...
- Сашочек! развить мысль пока нет времени, спешу на работу. Опущу это письмо и буду писать обо сё, что ещё не написала в следующем письме. Душа болит... Вдруг к вам пойдёт кораблик, а тебе не будет письма, так вот переживаю, а писать вовремя не соберусь никак. Прямо злюсь на себя за это. Не волнуйся о нас, о Юре. Все здоровы, так что береги себя, будь спокойным. Желаем ещё раз всего самого хорошего. Целуем крепко, твои мама и папа. Папа поехал на базар, сегодня четверг 9 августа 1973 года.
Я читал и перечитывал это первое мамино письмо, несколько раз вскакивал с места, бегал в волнении по ленкаюте и библиотеке, слепо тыкался в стеллажи и в банки (лавки), ушибался и не чувствовал боли, потому что зримо представлял себе каждый миг родительской жизни, каждый уголок и каждое место нашего дома и сада, каждое деревце и кустик, запах нашего мотоцикла, видел хитрый прищур папиных глаз, строго поджатые губы Верочки, любопытные глазёнки Русланчика и ощущал безмерную теплоту и ласковость маминых рук...
Я как будто слышал каждый звук и каждое слово из телефонных переговоров с Юрой и как бы участвовал в них, потому что знал как сдержанно волнуется и сосредоточен в этот миг мой папа, как скорбно и жёстко переживает моя мама, как мудро, со знанием будущего, но в то же время слепо и однозначно любяще говорит в трубку Вера. Я бегал по слепяще ярко освещённой ленкаюте и орал что есть мочи, чтобы криком заглушить рвущиеся из меня эмоции и страдания. Корабль (БПК "Свирепый") в глубокой ночи размеренно средним ходом кивал носом, зарываясь в океанские волны, шёл всё дальше на север к острову Исландия на рандеву с танкером СМТ "Олекма". Жизнь и боевая служба продолжались и кораблю было всё равно, что творится в душах и умах его экипажа, читающего в эту ночь долгожданные письма. Что ж, такие события, как получение писем на БС - это тоже часть боевой службы, испытание силы и воли характера человека, моряка, бойца, через такое тоже нужно пройти, чтобы знать и понимать что есть что и как это воспринимать правильно.
Через полчаса тупого бездумного переживания с шумом в висках и сильным сердцебиением, я наконец-то успокоился и начал вскрывать другие письма мамы и моих школьных друзей. Эти письма я читал уже немного "вскользь", быстро, жадно, просто. На самый край рабочего стола я отложил последнее письмо от какой-то незнакомой Оли Баум... Я чувствовал, что тут меня ожидает какой-то сюрприз... И не ошибся...
Фотоиллюстрация: 27.08.1973 года. Северная Атлантика. "Фареро-Исландский рубеж" (англ. GIUK gap). Фото из суворовского Дома быта... Увы, никогда фотографы этого "фотоателье" не умели и не могли хорошо и качественно фотографировать... 1 августа 1973 года. День отъезда Верочки и Руслана из Суворова, из дома от наших родителей. Я внимательно всматривался в эту фотографию... Моя мама, Нина Васильевна Суворова очень довольна, но чувствуется по осанке что устала. Верочка Соловьёва, наша с Юрой двоюродная сестра, племянница нашей мамы: красивая, гордая и счастливая оттого, что поступила в институт культуры, что побывала с родной тётей, повидалась с родными в посёлке Центральный и навестила могилку своих родителей. Прижимается плечом к родной тёте и губки набухли слёзками... Папа, Суворов Сергей Иванович, настороженный, насупленный, весь в напряжении от переживаний за своего любимого сына, первенца Юру, который опять "накуролесил" где-то там в своей своевольной и самостоятельной жизни. И двухгодовалый любознательный молчаливый и сдержанный в поведении Русланчик, мой племянник, с любопытством взирающий и внимающий на всё, что происходит вокруг. Это мои родные, моя семья...