Алиса любила свою работу. По крайней мере, раньше она в этом ни разу не сомневалась. Сейчас же она была уже не уверена.
Голос уже начинавшего стареть Аркадия Михайловича от возраста стал скрипящим и переходящим иногда на слишком высокие тона, а от постоянного крика сильным, неприятно громыхающим, бьющим, словно молотом, по ушным перепонкам. Раньше Алиса бы обязательно осадила режиссера, заступилась бы за едва не плачущую девушку на сцене (в молодости она была более смелой, чем могла быть начинающая актриса), теперь же трескающийся, как стекло, голос Аркадия Михайловича не вызывал ничего, кроме глухого раздражения и равнодушия. Алиса устала, очень устала. Она была на десять лет младше режиссера театра, в котором играла, и теперь глядя, как былая красота и сила некогда любимого человека, а теперь просто старого друга, сходят на нет, понимала, что ее время тоже неуклонно приближается к концу. Глядя на себя в зеркало, она все чаще замечала неприятные перемены: около рта и глаз пролегли неглубокие, но уже заметные морщины, кожа потеряла свою эластичность и аристократическую бледность, глаза — яркость, улыбка — искренность. Алиса знала, что все еще красива, не признавать это было бы глупо, но глядя на отражение в зеркале молоденьких, свеженьких, пышущих жизнью и азартом актрисулек, она не могла не испытывать зависть.
К концу репетиции пьесы «На дне» атмосфера смягчилась вместе с голосом Аркадия Михайловича. Молодая актриса Лена успокоилась и, наконец, играла так, как надо, по крайней мере, режиссер больше не кричал, чему вся задействованная труппа была несказанно рада. Хотя Алиса сказала бы, что Ленина «Настя» все еще выглядела слишком благородной для девушки с «желтым» билетом, но оставалось достаточно времени до премьеры пьесы, чтобы убрать все огрехи.
— На сегодня закончили, — Аркадий Михайлович встал с кресла и отвернулся к подошедшему сценаристу. Актеры зашумели, тут же выходя из ролей, заговорили о своем, Алиса невольно выхватила обрывки их слов, пока ждала того, что все уйдут со сцены. Константин, которого все просто ласково называли Котей, тут же забывая образ грубоватого и высокомерного Барона, начал жаловаться на мелкие семейные неурядицы, ярко жестикулируя и постоянно восклицая; Катя, играющая Наташу, негромко утешала расстроенную Лену, а Милена, едва не сорвавшая себе голос отыгрывая ревнивую Василису, жаловалась Петруше-«Сатину» на то, что у нее отобрали водительские права на полгода и она теперь была вынуждена ездить на общественном транспорте, к чему была совершенно не готова. Когда последние голоса затихли за сценой, Алиса, наконец, поднялась с бутафорных нар, она так же, как и все, скинула с себя маску больной и слабой Анны и плавной походкой, размеренной и привычной, направилась к кулисам.
— Алиса, подожди, — окликнул ее Аркадий Михайлович, и она обернулась на зов. В голосе его она невольно уловила усталость и знакомую мягкость. Эта мягкость появилась еще тогда в годы их молодости, когда они по причине горячности и чувственности своих душ трепетно и страстно полюбили друг друга. Конечно, любовь прошла довольно быстро, Алиса была переменчива, Аркадий нетерпелив, но расстались они легко, словно так и надо было, оставшись друзьями, и у обоих было свое многоликое «после». Вот только нежность в голосе при обращении друг к другу убрать так и не удалось, и его «Алиса», никогда не изменяемое уменьшительно-ласкаемыми прозвищами, всегда отдавалось в душе ностальгией и трепетом.
— Ты устала? Не болеешь? — спросил Аркадий, когда сценарист, попрощавшись, ушел, Алиса удивленно подняла брови.
— Болею? — она не совсем понимала, к чему клонил режиссер.
— Твоя игра сегодня была суховата, — заметив изменившееся выражение ее лица, он тут же поправился. — Ничего страшного, все было не так страшно, как ты подумала, может, даже никто не заметил бы разницы. Просто мы так долго друг друга знаем, и я вижу, когда что-то не так.
— Вот как? — Алиса кивнула, она ощущала что-то неправильное в своей игре во время репетиции, но не придала этому значения, раз Аркадий не сказал ни слова.
— Поэтому я и спрашиваю, ничего не случилось? Ты выглядишь немного подавленной.
— Все в порядке, — ответила Алиса, невольно сделав голос холоднее и равнодушнее, чем хотелось бы. Поздно заметив свою оплошность, она улыбнулась уголками губ и слегка коснулась плеча Аркадия в поддерживающем жесте.
— Все в порядке, возможно, из-за погоды. Старость не радость, — засмеялась она, на что Аркадий перехватил ее руку и заглянул в глаза.
— Во-первых, ты еще не старая. Во-вторых, я всегда готов выслушать твое нытье, — Аркадий усмехнулся злорадно, Алиса, наконец, искренне улыбнувшись, фыркнула.
— Когда это я ныла?
— Хмм… дай подумать, всего и не перечислить, например, когда Захарова получила приз за лучшую женскую роль, потому что ты заболела, когда Петр Семенович отдал роль Катерины из «Грозы» Кудрявцевой, когда Кудрявцева задирала тебя в самом начале, когда ты только пришла к нам.
— Ладно-ладно, я поняла, — Алиса подняла руки в примиряющем жесте, чувствуя внутри приятное тепло. Аркадий всегда мог поднять ей настроение. Он знал ее слишком хорошо и даже помнил намного больше о ее жизни, намного больше, чем сама Алиса. Даже спустя много лет, когда их связывает только старая дружба и рабочие отношения, он понимал ее лучше всех остальных. И все равно его понимания никогда не было для Алисы достаточно. Ей нужно было большего, но, а чего именно, она не знала и сама.
— В третьих, завтра не будет репетиции…
— Почему? — с привычной поспешностью перебила Алиса Аркадия.
— Нужно кое-куда, — неопределенно ответил он, пожав плечами. Такой ответ Алису не удовлетворил, она едва сдержалась, чтобы не топнуть ногой от недовольства, но отказать себе в по-детски обиженном лице не могла. Годы работы актрисой не только сделали ее сильнее, но и до невозможности избаловали. В молодости, вместо того чтобы скрывать эмоции, она, наоборот, зачастую излишне экспрессивно передавала их посредством мимики, движений, голоса и так привыкла к этому, что однажды поняла, что наигранные движения и реплики стали естественной реакцией. Много лет пришлось положить на то, чтобы хотя бы немного скрывать свои эмоции в жизни, но привычка настолько хорошо и быстро прижилась, что даже сейчас Алиса изредка вела себя как настоящий избалованный ребенок, не думая о мнении окружающих и последствиях.
— Не делай такое лицо, Алиса, — вздохнул Аркадий. — Это сюрприз, и я пока не уверен в положительном исходе.
—Новая постановка? — снова перебила его женщина, на что режиссер лишь недовольно скрипнул зубами. На самом деле он был почти удовлетворен такой реакцией, на репетиции Алиса выглядела очень задумчивой и расстроенной, сейчас же беседа смогла расшевелить ее.
—Что-то типа… Ты вообще будешь меня слушать? Так вот, репетиции не будет, поэтому отдохни хорошенько и возвращайся полная сил и желания работать. То, как ты сейчас играешь, не твой уровень. И еще я хотел попросить… молодняк никогда не сознается, но им еще учиться и учиться, поэтому я буду рад, если ты им будешь помогать советами. Как раньше…
Попрощавшись с Аркадием, Алиса направилась в гримёрную. Там она быстро переоделась и вышла. В фойе она встретила Лену и Константина, они, видимо, дожидались остальных, негромко переговариваясь.
— До свидания, Алиса Владимировна, — кивнула головой Лена, заметив проходящую мимо актрису. Алиса, бросив в сторону быстрый взгляд, улыбнулась уголками губ.
— До среды, Лена, Котя, — она слегка наклонила голову и вышла из театра.
Актеры проводили ее взглядом, еще некоторое время глядя на стеклянные двери.
— Хорошая она женщина, — сказал Костя. — Сколько лет ее знаю, ни разу не видел ее недовольной повтором одной и той же сцены. А у нее всегда с первого раза все роли получались. Я помню еще время в самом начале моей работы, она тогда играла Маргариту в «Мастере», и хорошая же постановка была! Мы ее потом еще год показывали в нашем театре и ездили с ней в другие города. Алисе Владимировне тогда дали премию за лучшую женскую роль.
—Она выглядит величественной, как царица. Хотела бы я играть так же, как она, но, наверное, она меня и за актрису-то не считает, — вздохнула Лена, на что Костя тут же утешающе похлопал ее по плечу:
— Нет, что ты! Алиса Владимировна никогда не была высокомерной или заносчивой, раньше она всегда давала советы и была в центре внимания. Если бы не она, я бы, наверное, бросил вообще театр, я никогда не забуду те слова, что она сказала мне…
Но договорить Костя не успел — появились другие молодые актеры, играющие Пепла, Василису, Наташу и Алешку, и то, что же сказала Алиса Владимировна, так и осталось для Лены тайной.
***
Алисе немного скучно. Весь свободный от репетиций день она так и не вышла из дома, гулять ей в общем-то негде, да и не с кем. Всю свою жизнь, с того самого момента, что она твердо решила для себя связать свою жизнь с театром, она ни разу не отвлекалась от поставленной цели. Ей пришлось бросить многие вещи, и сейчас, сидя в кресле с чашкой кофе в руках и оглядываясь на сорок восемь прожитых лет своей жизни, она понимала, что ничего, кроме театра, у нее не осталось. Бывшие подруги со школы или института исчезли, их вытравило из жизни Алисы ее постоянное совершенствование своего актерского мастерства. У нее было много ухажеров — Алиса с радостью позволяла себя любить и сама влюблялась едва ли меньше, но сейчас она была одна, так ни разу и не выходившая замуж, как подобает любой девушке. У нее не было детей и внуков, которым она могла бы дарить тепло и заботу. Она предчувствовала приближающуюся старость, и, хоть знала, что из театра ее никто не собирается выгонять, осознание бессмысленно прожитой жизни угнетало ее. Раньше она жила театром, но последнее время жалела об упущенном времени, тем более перед глазами постоянно находились молодые актрисы, которые были полны энергии и запала. Когда-то такой была и сама Алиса, и сейчас глядя на них, она ощущала ностальгию и немного завидовала.
Сколько себя помнила Алиса, ей ни разу не приходилось прикладывать много сил для получения работы. Даже после окончания института ее сразу же взяли в Самарский драмтеатр. Аркадий, друг ее брата, стал помощником режиссера и выбил ей место в труппе. Если ставился вопрос, кого брать на роль Алису или какую-нибудь другую актрису, то в основном выбирали именно ее. Половину успеха ей обеспечивала знаменитая фамилия родителей, вторую половину — собственное упорство и старание. Она могла целыми днями оставаться в театре, не делая перерывов, все время разучивая реплики героев, Алиса привыкала к сцене, разыгрывала сама с собой различные сценки. В особый восторг ее приводило быстрое перевоплощение в диаметрально противоположных по характеру героинь. Это было весело, особенно тогда, когда с ней оставались ее коллеги по труппе.
Алиса взглянула в окно, небо серое и невыразительное давило на нее своим серым однотонным пластом. Чашка в руках почти остыла.
У Алисы никогда ничего своего не было. Даже эта квартира досталась ей от родителей. Именно поэтому, она думала, ей так нравилось играть других людей, чтобы скрыть собственную незначимость.
— Я была глупа, — подумала Алиса. Она потратила всю жизнь на театр, сейчас это выглядело глупым, но раньше она никогда не задумывалась об этом. Алиса отставила чашку на столик и вставала с кресла. В квартире даже спустя сорок лет ничего Алисиного не было. Она делала ремонт и даже покупала новую мебель, но все это оставалось просто вещами и просто мебелью. Квартира выглядела необжитой. Да и как бы Алиса ее обжила, ведь большую часть жизни она проводила в театре, бывать дома ей не нравилось — не к кому было возвращаться, а в юности эта квартира еще и постоянно напоминала о погибших родителях.
Алисе было девять, старшему брату едва стукнуло восемнадцать, когда случайная автомобильная авария оставила их сиротами. Даже спустя три десятка лет Алиса помнила те три дня перед похоронами.
Завешанные зеркала, размытые фигуры незнакомцев в черной одежде, тишина, нарушаемая неторопливыми перешептываниями. Мир, как будто окутанный блеклым серым флером, потерял все краски в один миг. Алиса ненавидела эти три дня, пока ее квартира походила на проходной двор. Какие-то незнакомые люди, соседи, друзья родителей, друзья друзей, бывшие товарищи, которых Алиса ни разу за свою жизнь не видела, дальние родственники (близких не было вовсе) коллеги родителей по работе, режиссеры, другие актеры — все приходили, соболезновали, жалели Алису, говорили высокопарные слова о достойно прожитой, но так рано и бессмысленно оборвавшейся жизни. А Алиса просто хотела остаться одна. Подумать, осознать, отпустить. Но кто-то обязательно считал своим долгом подойти, попытаться утешить, позвать покушать (ведь «Нужно держаться!») или отвести к гробам, чтобы попрощаться. Но Алиса не хотела прощаться! Не хотела видеть эти обитые алым бархатом гробы, бледные, с синеватым оттенком лица родителей, обрамленные белым шелком, не хотела видеть уставшие покрасневшие от невыплаканных слез глаза брата, измученного всеми приготовлениями к похоронам и поминками. Не хотела видеть гвоздики, иконки, фотографии с черной лентой, не хотела слушать постоянные разговоры о родителях, обязательно хорошие воспоминания, которые теперь не имели никакого значения, плач женщин, которых Алиса не знала, завывания соседок, словно это было их горе, а не её, Алисино. Но она послушно шла, ела, смотрела, терпела холодные поддерживающие руки на своих плечах и лицемерные бессмысленные соболезнования. Алиса играла скорбящую девочку. Алиса была хорошей дочкой своих родителей.
Именно тогда Алиса точно поняла, что станет актрисой. В тот момент это стало для нее единственным способом существования. Сейчас, спустя три десятка лет, она уже не помнила лиц родителей, не скучала по ним. Она выросла и сама давно должна была стать матерью, но что-то неясное и тяжелое, что выжгло её душу в те дни, сделало ее такой, какой она была сейчас — одинокой, никому не нужной, уставшей от жизни.
Но было время, когда игра и театр доставляли ей настоящее удовольствие. Сейчас воспоминания об этом были мутные, наполненные печальной ностальгией, тоской по потерянному. После смерти родителей Алиса вложила все силы в то, чтобы стать актрисой: она выучила массу стихов, которые рассказывала, выступая перед классом, работала над дикцией, выполняя нелепые и смущающие упражнения, отыгрывала роли разных героев дома перед зеркалом, ходила в театральный кружок. И в какой-то момент все это так увлекло, что Алиса невольно забыла о долге, который она чувствовала по отношению к этой профессии. Театр стал для нее жизнью.
Алиса вздохнула. В голове вдруг стало пусто. Она отложила чашку на столик, поднялась с кресла и подошла к окну. То же самое небо, скрытое однотонными облаками, вдруг показалось не серым, а белым, живописным и необъятным. Алиса открыла окно, в лицо ей ударил холодный воздух, от которого кожа покрылась мурашками, и женщина невольно улыбнулась от прошедшей по телу щекотки, на глаза выступили слезы.
«И все-таки хорошо», — подумала она, вслух говорить это почему-то не хотелось. Словно ее голос мог разрушить весь это необычный момент, и странное чувство, зародившееся в ее душе, пропадет бесследно. Поэтому Алиса молчит, молчит и дышит полной грудью.
Именно с театром связаны все ее лучшие моменты жизни. Когда она только пришла в труппу, ее, глупую и неопытную, прияли как свою, а после ее первого выступления устроили банкет в честь ее дебюта. Множество запоминающихся моментов было после. Было и забавное соперничество с Кудрявцевой, которая теперь играла исключительно в кино, и отношения с Аркадием, запретные и волнительные, и записки поклонников, и множество интересных ролей, сыгранные ею, репетиции, которые постоянно проходили не по плану, но всегда очень весело, новички, которым она помогала советами. Ее жизнь в театре была идеальной. Конечно, было и плохое. Было, но почему-то забылось.
Алиса закрыла глаза. Как глупо с ее стороны было допустить мысль, что она не любила свою работу! Разве можно заниматься чем-то всю жизнь, вкладывая в это всю себя, без остатка, и не любить это? Нет. Аркадий был прав, Алиса просто устала, и ей нужны были именно эти несколько часов одиночества в своей квартире, чтобы понять, что есть место, куда ей хочется возвращаться.
Ей вдруг снова хочется играть. В последнее время она чаще играла второстепенные роли, а сейчас ей хотелось самую лучшую, на которую ее может утвердить Аркадий. Алиса подбежала к кровати, даже не закрыв распахнутое настежь окно, хватая брошенный на постели телефон. Но звонок раздался раньше, чем она успевала разблокировать дисплей. Звонил Аркадий, удивленная Алиса берет трубку, не успев даже подумать о чем-либо.
— Алло, Алиса? — на другом конце провода Аркадий улыбался, Алиса понимала это по звонким нетерпеливым ноткам в голосе. И сердце ее зашлось так же, как двадцать лет назад.
— Не поверишь, только хотела тебе позвонить, — ответила она, ощущая какую-то неконтролируемую радость. Алиса хочет попросить роль, лучшую роль, ту, о которой мечтает любая актриса, которая увековечит ее старания и ее талант.
— Хорошо, — Аркадий засмеялся. — Я рад, что вовремя. Так ведь?
— Вовремя-вовремя! — поспешно воскликнула она.
— Тогда у меня хорошая новость для тебя! Мы будем ставить новый спектакль, у тебя будет главная роль.
Вместо ответа Алиса счастливо засмеялась в трубку. Было глупо для нее допускать не только мысль о том, что она больше не любила свою работу, но и ту, что Аркадий не понимал ее.
Аркадий всегда знал ее лучше всех. Даже лучше ее самой. И он всегда знал, какое важное место в сердце Алисы занимает театр.