ГЛАВА 3
Итак, Кристин, самый стойкий слуга, остался в гордом одиночестве, на Сашу и Вейки пока не было надежды, их состояние оставалось без изменений, они по-прежнему казались скорее мёртвыми, чем живыми. А вот Кристин определённо был живым.
Виктора и восхищала, и тревожила стойкость последнего слуги. По всему, Кристин обязан был умереть. А он выжил. И чьим кровником он остался – Фернандеса или Виктора Мендеса-старшего? Кому будет подчиняться, если будет? Или, очнувшись, станет неприкаянным и неподвластным приказаниям? Просто бродячий бесчувственный столб? В этом случае самый лучший исход для него – стать подопытным, всё равно больше ни на что он не годится. А если он начнёт буйствовать?
Виктор поделился с Элей и Марией своими мыслями на этот счёт, когда утром пристраивал на сгибе его локтя очередную капельницу с глюкозой. Он всё-таки взял на себя эту обузу – и заставил себя проделывать это так же скрупулёзно и точно, как при работе в университетской лаборатории, абстрагируясь от того факта, что перед ним живой человек, а не резиновый манекен. Именно за эту аккуратность и педантичность Виктор заработал на курсе прозвище «Терминатор», которое было довольно странным для такого высокого и худощавого юноши, не преуспевшего в спорте. Лейна с любопытством следила за манипуляциями и уже не боялась, и даже делала попытки помогать – затягивала жгут, регулировала клапан и смачивала тампон в спирте.
Виктор уже четырежды ставил капельницу всем поочерёдно – и находил, что это не так уж сложно и обременительно.
На третий день после странного убийства, ранним утром, Виктор, Элеонор и Мария собрались в «больничной палате» Кристина, выгнали Антонинину племянницу, к её вящей радости, к тётке и сестре на огород, и устроили консилиум.
- У нас остался последний, уникальный экземпляр воинов папиной империи.
- А те двое?
- Те двое не в счёт, с ними пока ничего не ясно.
- Ты, никак, уже вообразил себя наследником императора, Вик? – заметила Мария.
- А мне нравится идея, - сказала Элеонор. – Приятно осознавать себя чем-то вроде королевы или императрицы. Просто наша империя представляет сейчас плачевное зрелище.
- Что так пессимистично? Наши мозги пока при нас.
- И полное отсутствие опыта и нужных знаний. Вик, мы ещё не готовы к экспериментам.
- Один процесс мы можем проделать уже сейчас, - возразил Виктор. – Это – консервация крови. Её можно заготовить очень много у такого крепкого и здорового индивида. Ведь он вполне полнокровен, даже сейчас. Видишь – даже не бледен. Алва проверила - гемоглобин на уровне, 160. Поразительно!
Мария поморщилась: - Это живой человек, а мы уже зачислили его в морские свинки.
- Он был человеком, – поправил Виктор. – Сейчас даже Господь Бог не скажет, кем он является ныне. Интересно, сколько капельниц в состоянии выдержать один зомбированный слуга?
- У тебя поднимется рука на то, чтобы забирать у него кровь? Сейчас?
- Надо же когда-то тренироваться! К тому же, я внимательно наблюдал за Алвой, ей-то все эти манипуляции – всё равно что... ммм… картошку почистить. Почему ей это удаётся запросто, а мне вдруг может не удаться? Капельницы я ставлю вполне профессионально. Теперь надо восстановить папин распылитель, облучить посуду, проверить герметики…
- Вики, если ты решишь на нём тренироваться, то лучше в моё отсутствие! – заявила Элеонор. – Извините, ребята, я не по этой части!
- А императрицей стать не прочь.
- Кстати, Вики, - сказала Мария. – Я хочу сама ставить капельницы.
- Тебя вдохновила Алва Земец на идею стать медсестрой?
- Неважно. Скажем так, это испытание самой себя. Может быть, я и рожать буду в реке.
- Какая связь между капельницами и рекой?
- Просто один из экзаменов на смелость.
- Заиметь беременность в твои годы и гордиться этим – уже само по себе смелость. Мари, мы договорились. Начиная с этого момента, можешь издеваться над пациентом, как тебе заблагорассудится – пусть Эля клеймит позором тебя. У меня будет больше времени на занятия.
- Ребята, вам не кажется, что мы говорим о чём угодно, только не об убийстве? Вики, почему ты медлишь и не ведёшь расследование? Где твоя обещанная очная ставка? Ты ждёшь, когда прикончат кого-то ещё?
- Если и прикончат, то не сразу. Выждут.
- И ты так спокоен? Чиллито нервничает, на Берти лица нет, Герфил трясётся, даже Антонина какая-то зелёная. Скоро все начнут вооружаться. Бухрома сказал, что Берти с надрывом требовал у него пистолет, а Чиллито заказал ему достать Макарова. Я тоже не отказалась бы от нормального огнестрельного оружия для самозащиты. Меня так и колотит, когда иду в спальню.
- Этого ещё не хватало! Так мы все друг друга перестреляем с перепуга!
- За тебя не ручаюсь, а я собираюсь договориться с Валеком. Насчёт нормального пистолетика. У него до сих пор имеются связи. Это самый реальный вариант.
- Эля, ты с ума сошла?
- Напротив, я самая нормальная из всех!
- Может быть, у них всё же поставить охранника?
- Да кому они нужны, кроме нас?
- Если что случится, девочка окажется в опасности. Нельзя подставлять ребёнка.
- А может, лучше нанять ещё пару охранников в агентстве? С собаками?
Все три вопроса остались без ответа. Но Виктор не медлил с расследованием. Он заранее тщательно продумал ход расспросов, и, покинув палату, кратчайшим путём направился к гостевому домику.
Первым делом Виктор решил начать с Антонины и Фёдора. Почему с них? Может, потому, что они жили в отдалении. Виктору почему-то меньше всего хотелось плестись по парку в ненастную погоду, и потому решил поставить посещение работников номером первым. Ему было несколько неловко, что он, самый молодой изо всех, будет выспрашивать старожилов, бередить их память, требовать открытости и честности, не доверять и подвергать сомнению. Но эту неловкость следовало отбросить и забыть.
Шуршала въедливая серенькая морось, гор не было видно в туманной пелене, дорожки успели за ночь раскиснуть. Зато промытая зелень казалась особенно сочной и радостной – ей-то дождливая погода была только «по кайфу». Виктор шагал, не обходя лужи, и находил в этом своеобразное удовольствие, словно снова превратился в мальчишку, которому не могли, не имели права запретить нормальное мальчишеское баловство. Он даже принялся насвистывать старую детскую песенку.
Вот холм, подле которого мама лично поймала и обезвредила шпионку – он казался ему сейчас каким-то мелким, несолидным. Вот затейливая кирпичная арка – нелепая фантазия Волохова, запущенные, наполовину сухие лозы вишнёвых и молочно-белых роз, выползающих из зарослей бурьяна. «Жаль, что ухаживать за садом будет некому», - подумал Виктор, морщась: он прошёл прямо под их навесом, и за шиворот ему не преминули юркнуть гроздья сверкающих дождевых капель.
Рядом с ним прошмыгнула невесть откуда взявшаяся серенькая киска, она жалобно мяукала и жалась к его ногам, готовая замурлыкать во весь голос. Виктор нагнулся и потрепал её по ушку, вызвав взрыв восторга, к неудовольствию заметив, что она брюхата. И зря потрепал: киска сопровождала его до самой гостевой аллейки, путаясь под ногами, после чего неожиданно отстала, и Виктор понял почему: вокруг дома крутились две полосатые кошки, довольно дикого вида.
…Антонина оказалась в холле гостевого домика - убиралась. Фёдор, как всегда, задавал корм козам и курам. Ещё один дюжий рыжий кот прыснул из-под ног, когда Антонина открыла Виктору дверь.
- Антонина, вы позволите мне задать вам несколько вопросов по поводу недавнего события?
- Чем смогу, помогу. – Антонина вытерла руки о полотенце, аккуратно положила в ведро половую тряпку, не менее чистую, чем полотенце. И Виктору стало неловко, что он зашёл внутрь в мокрых и грязных башмаках. Антонина заметила его колебания: - Миленький, проходите, проходите, не стойте на пороге. Ну и что ж, что лужи. На то и пол, чтобы ходить по нему. Я подотру.
- Благодарю вас. Антонина, Чиллито сказал, что вы раньше вязали и шили?
- Шила, вязала, но давно это было. Потом хозяйство разрослось, стало некогда, да и руки уставали, а от домашней работы загрубели, - Антонина показала свои обветренные руки. – С такими пальцами не очень-то повяжешь, заусенцы цепляются за нитки.
- А вы пробовали специальный уход?
- Конечно, Фёдя всякие кремы покупал, но хватает только с вечера до утра, - Антонина усмехнулась. – Не слишком-то производительно это вязание, сейчас можно и купить недорого. Хотя Федя все мои свитерочки сносил… Да и Бертик не отказывался. А мой пуховый пуловерчик с орнаментом у Фе самым любимым был.
- Но спицы и крючки у вас сохранились?
- Валяются в шкафу. Иногда надо рукав перевязать, или петлю поднять…
- Вы не глянете – не пропало ли у вас что-то?
Антонина пожала плечами: - Зайдите в комнату, погляжу…
Виктор вошёл в большую, длинную комнату, которая показалась ему на редкость неуютной, что было странным при домовитости Антонины: видимо, все силы уходили у неё на хозяйский дом.
Он увидел две металлических кровати на пружинных матрасах, с блестящими латунными шарами, - в одном углу. Громоздкий шкаф – в другом углу. Несколько открытых полок с журналами и книгами, тумбу, тахту, комод – по стенам. Вся мебель оказалась старой, в кружевных и вышитых салфеточках и шторках, а поеденная жучком горка с искусными резными украшениями явно тянула на антиквариат, возможно даже, была из коллекции Бертрана – просто ей почему-то не нашлось места в большом доме. Исключение составлял новёхонький телевизор Sony на тумбе. А посреди комнаты, покрытый скромной скатёркой в клеточку, громоздился фирменный Мендесовский стол – надёжный и мощный. Виктор с изумлением обнаружил в одном торце шведскую стенку, перекладину, под ней мат и две увесистые гири – Фёдор, что ли, занимается? Или это осталось с давних времён?
Виктор указал рукой на гири: - Тоня, никак вам не хватает нагрузки, вы ещё и гири тягаете?
- А, это Федя. Он после травмы тренировался, и сейчас продолжает.
- А почему бы не пользоваться тренажёрами в кубе?
- Не всегда хватает времени и сил дойти до него. Устаёт сильно, да, сил после аварии поубавилось.
«Всем бы столько сил», - подумал Виктор. Антонина уловила его сомнение: - Он ведь не просто качался для удовольствия, он спортом занимался в молодости, привык быть сильным, а когда старые переломы ноют, не слишком-то покачаешься.
Антонина вздохнула, залезла в тумбочку, покопалась, вытащила перетянутый резинкой длинный пук – разнокалиберные спицы, и второй пук, покороче – крючки. Чистые, блестящие. Виктор повертел пуки – несколько толстых крючков и спиц, эти отпадают. А вот тонкие. Орудия убийства?
- Все на месте, - сказала Антонина.
- Откуда вы знаете?
- Знаю. Я аккуратна, что касаемо моих вещей. Тут спицы и крючки всех номеров – можете проверить – видите, тут, на ребре, номер выдавлен? И все к руке притёртые. Развязать?
- Не надо. Верю. А что вы можете сказать о ночи со вторника на среду?
- Ничего особенного, - Антонина пожала плечами. – Федя допоздна возился у курятника – чистил, потом от коз вывозил навоз. Он вернулся к двенадцати. Я легла раньше, и даже задремала. Я ведь встаю раньше него, дою коз, а потом уже он выгоняет их за ограду и привязывает там.
- Значит, в 12 вы уже спали?
- Задрёмывала, но не спала.
- Вы что-нибудь слышали? Громкие и необычные звуки? На улице, или за стеной?
Антонина закусила губу и отвернулась к столу. Поправила волосы, сколотые в пучок.
- Я слышала, как кричали, - Антонина всхлипнула и перекрестилась. – Очень громко. Бедненькие! Мученики, прости меня Господи за все мои прегрешения!
- Кто? Кто кричал?
- Слуги. Эти бессловесные. Видать, корёжило их, сердешных, хорошо корёжило, когда Фернандес помирал.
- Раньше такое случалось?
Антонина как-то странно передёрнулась, опустила голову ещё ниже, подумала, решительно повернулась к Виктору.
- Да нет. Раньше так громко не случалось. Может, если в моё отсутствие…
- Почему же вы сразу не выяснили, в чём дело? Или не сообщили немедленно? Или наутро?
- Боялась, - Антонина потупила взор. – Думала, вдруг господин Чиллито забавляется?
- Что? – Виктора тоже передёрнуло. - И часто он так… забавлялся?
- Не очень. Но бывало.
Виктор едва не покраснел и мысленно выругался. «Ну и чёрт с ними! Это их личные проблемы. Они все тут немного… сильно ненормальные».
- Ваша догадка подтвердилась? В этот раз они кричали точно так же?
- Да нет. Пожалуй, нет. По-другому: сначала громко, потом всё тише и тише, словно засыпали. Значит… значит, господина Чиллито не было.
- Это точно?
- Я никогда не следила за ним, - тихо ответила Антонина. – И никогда не подглядывала. Может, кому-то это было бы интересно. А я включала телевизор. Мне… мне бывало стыдно. Перед мужем.
- А Фёдор ничего не рассказывал вам?
- А что он мог рассказать? Он от хлева почти весь день не отходил, к зиме готовит, утепляет.
- А вы ему рассказывали?
- Какие там рассказы? В час вернулся, помылся, как на кровать рухнул – так и засопел. Умаялся.
- Вы позволите мне поговорить с ним лично?
- Я не начальник ему, - Антонина улыбнулась с любовью, мгновенно перейдя от всхлипываний к умиротворению. – Захочет – поговорит. Только не во время работы. Во время работы он сердитый, не любит, когда мешают.
- Антонина, я постоянно в доме. Когда прибудете на обед, зайдите ко мне. Оба. – Виктор помедлил – и добавил: – Пожалуйста. Или лучше к вечеру – я предварительно позвоню. Я хочу собрать всех и обсудить положение дел.
Пошёл к двери, потом обернулся – Антонина стояла в той же позе, глядя ему вслед: - А вам не страшно было жить тут, бок о бок с ними?
- Так я же с мужем. А потом, они Фернандеса слушались, а он никогда плохого не желал, он любил нас, ценил.
«Ещё бы не ценить – такие же работящие, кроткие и тихие, как эти кровники. Но согласно Гростийскому фольклору, в тихом омуте, я слышал, черти водятся».
Виктор упрямо двинулся в направлении скотного двора. Дождь прекратился, и даже готовилось проглянуть насмешливое солнце. Коз не было ни слышно, ни видно – наверное, паслись за оградой. Зато красивые, крупные, цветные куры лениво расхаживали по траве, клевали и пили из пластиковых ёмкостей. Сверху площадку прикрывала сетка – чтобы не разбегались по парку. В уютном крытом уголке всполошено кудахтала наседка. Пахло мокрой травой, землёй, пером и навозом.
Виктор увидел согнутую спину Фёдора – он распрямлял на плоском камне гвозди, напевая себе под нос, и не услышал шагов Виктора. Виктор кашлянул – спина Фёдора напряглась. Кашлянул второй раз – тот обернулся. Медленно выпрямился, напряжённо глядя Виктору в лицо. Виктор покрылся мурашками. Фёдор был высокий, светло-русый, белозубый и голубоглазый мужчина, ещё не старый, когда-то атлетически сложенный, с крепкой шеей, его даже можно было назвать красивым, если бы…
Если бы кончик носа, рот и подбородок Фёдора не безобразил рваный шрам – понятно, почему он заикался: травма гортани, не иначе. Потому он и молчал больше. Возможно, речь причиняла ему физическую боль. Мощная мышца под подбородком – тоже признак напряжения органов речи. Глаза его сидели глубоко в глазницах, их осеняли густые мохнатые брови. «Уголовник-рецидивист», - подумал Виктор. – «Собственной персоной».
Виктор не сразу нашёлся, что сказать под этим испытующим, серьёзным взглядом. Потом кивнул и сказал как можно громче и чётче, боясь, что Фёдор страдает ещё и от ослабления слуха: - Приветствую вас. Зашёл посмотреть на хозяйство.
Фёдор расслабился и даже попытался улыбнуться. Виктор опять кашлянул.
- Много у вас кур?
- М-мало, - выдавил Фёдор. – Т-три дес-десятка. Нес-несушки. Б-было б-больше.
Ошмётки губы шлёпались одна о другую, брызгала слюна, и Виктору стало не по себе: «Почему он не сделал себе нормальное лицо, а предпочёл забиться в глухой угол? Чего-то боялся? Загадка».
Виктор вежливо покивал: - И три десятка неплохо. Фёдор, не откажите в любезности побеседовать со мной. Мне нужно задать вам несколько вопросов по поводу прошедших дней.
Фёдор молчал выжидающе.
- Я хотел у вас спросить: не заметили ли вы чего-либо подозрительного в вечер убийства в этой части парка?
Фёдор отрицательно покачал головой: - В-в к-курятнике много н-не ув-увидишь.
- Значит, вы были в курятнике? В полночь?
Фёдор пожал плечами: - Д-дел м-много.
- Значит, мимо вас никто не проходил и не пробегал – ни в одном, ни в другом направлении?
Фёдор только покачал головой, даже не расщедрившись на ответ.
- Фёдор, вы не помните, когда вчера отбыли рабочие мемориала?
Виктор содрогнулся, когда Фёдор бросил на него раздражённый взгляд: - В-в д-десять!
- Вы видели, когда они отбывали?
- Йя н-не с-слежу за в-в-сякими!
Фёдор спотыкался почти в каждом слове. Мало того, он говорил очень громко, как человек с плохим слухом – здесь Виктор угадал. Интересно, плохой слух - тоже следствие травмы? Виктор пожалел, что не расспросил его в присутствии Антонины.
- Значит, ничего странного в парке и в общежитии не было?
- Н-нет.
- Может, всё же припомните что-то? В смысле – звуки: шаги, разговоры, крики. По парку кто-нибудь прогуливался, может быть, бежал, крался?
- Н-нет.
- А вы сами-то, когда были в доме?
- Н-на об-обеде.
- А потом?
- Н-нет! – выплюнул Фёдор и покачал головой.
- Ясно, - Виктор тоже замолчал. Он ощущал неловкость и досаду. Расспрашивать этого мужчину о том, знает ли он, как Чиллито забавлялся со слугами? Извините.
Но, уходя, Виктор обернулся неожиданно и задал Фёдору тот же вопрос, что и Антонине: - А вам не страшно было жить здесь?
Фёдор вдруг улыбнулся и коротко хыкнул. Потом сжал мощный кулак и выбросил руку вверх…
…Виктор вернулся в дом той же аллеей. Студёный северный ветер задувал со злорадством, дотошно выискивая лазейки, куда можно было забраться без помех, и успешно их находил. Виктор ёжился, поднимал плечи и сожалел, что не покопался в вещах Фернандеса или Чиллито в поисках шапочки или шарфа. Что ж, придётся привыкать к здешнему ненадёжному климату. Но в доме, скинув куртку, он сразу же поднялся на второй этаж, в комнату Бертрана, где тот проводил время за компьютером, каталогизируя свои коллекции и выискивая в Интернете сходные экземпляры.
- Берти, покопайся в своих коробках, всё ли на месте.
Бертран встал и послушно принялся выдвигать ящики, раскрывать коробки, хлопать дверцами шкафов и методично пересчитывать кукол, фартуки, диски с записями, наборы разнообразных перьев и перьевых ручек, какие-то поделки, маленькие иконки и деревянные фигурки, обломки резных, кружевных деталей интерьера, расписные шапки, сапожки, бижутерию и прочее, прочее, прочее. Он даже залез в сундук, где, тщательно переложенные пергаментом с противогрибковой пропиткой, хранилось несколько фрагментов вывесок харчевен и старинных магазинчиков. Потом перешёл к витринам стеллажей, но делал это механически, его взгляд и мысли витали где-то далеко.
- Кажется, всё, - неуверенно сказал Бертран. – А что конкретно тебя интересует?
- Ты собирал многое. Разве у тебя нет списков?
- Есть. Хочешь посидеть за компом?
- Потом. Сейчас скажи мне сам, на первый взгляд. Ты ведь собирал свою коллекцию лично?
- Да, я ходил лично по домам, которые шли под снос. Чего только не выбрасывают люди. Считают старьём, хламом, и ради новомодного унифицированного интерьера готовы расстаться с историей. Так что я помню каждый предмет своей коллекции.
- Тебе не попадались реквизиты мастерских?
- Разумеется, - Бертран слегка оживился. – У меня в ближнем подвале хранится около десятка первых ножных швейных машин. Я собирался когда-нибудь организовать этнографический музей…
- Как насчёт сапожников?
- Разумеется. Да, у меня есть старинные сапожные станки, наборы шил. Почти два десятка.
- Где они? Иглы?
- Там же, в подвале.
- Веди меня.
Они вышли в коридор, прошли по анфиладе, мимо спальни, почти до самого торца. Бертран открыл незапертую дверь, и они спустились на первый подвальный этаж в обширное помещение с тусклой красной лампочкой над дверью, уютное и тёплое.
Бертран включил верхний свет, и Виктор увидел расставленные вдоль стен швейные машинки, сапожные станки, ящики с кусками кожи и инструментами. И даже остов повозки-кибитки, без шатра и с перекошенными колёсами – верно, валялась у кого-то на дворе. Это был уже готовый зал музея, оставалось только запустить станки в работу. Бертран наверняка проводил тут много времени – посреди залы располагались удобный, чистенький диван и низкий столик. Виктор не удивился бы, если именно тут Бертрана посещало вдохновение.
Бертран принялся вытаскивать из длинного сундука застеклённые коробки-витрины и просматривать их. Потом перешёл к другому сундуку: - Кажется, всё на месте.
- Кажется – или точно? Сверься с каталогом.
- Зачем? Я и так всё прекрасно помню. Вот, например, это из Гармашика, там полностью снесли деревню – прокладывали шоссе. Сейчас я проверю. Отсутствует самое большое шило. Вы думаете, что… О, Боги!
Бертран позеленел.
- Мы ничего не думаем, - нахмурился Виктор. – Успокойся, Берти. Пока не думаем. Может, ты это шило просто потерял? Ну, вытащил, чтобы полюбоваться, забыл на столе, смахнул…
- Исключено. Я аккуратен до педантичности в том, что касается коллекции. И мне не было необходимости носить это наверх. Да, точно, не хватает двух экспонатов, шила номер 9 – девять на ноль пять, и номер 10 – десять на ноль семь на деревянной ручке.
Бертран глядел на коробку с отвращением, словно на гнездо змей.
- Я не хотел, прости, Ферни, - прошептал он с раскаянием.
- Не хотел – что, Берти? – насторожился Виктор.
- Не хотел, чтобы моё увлечение убило его. Мне не могло и в голову прийти, что я коллекционирую орудия убийства! – Бертран схватился за голову и застонал: - Выходит, это я виноват в том, что спровоцировал кого-то?
- Берти, орудий убийств вокруг нас – хоть пруд пруди, – неуклюже попытался поддержать Виктор. – Вон, камень на дороге – тоже орудие, или… или табуретка…
Бертран дико взглянул на Виктора – и внезапно расхохотался, согнувшись пополам. Виктор ощутил досаду и нахмурился. Истерик только не хватало.
- В подвале кроме тебя кто-то бывал?
- Все бывали. Слуги помогали убираться и делать перестановку. Чиллито и Ферни тоже помогали. Даже Фёдор когда-то красил стены и белил потолок – здесь и в переходе. Очень давно. А Антонину я иногда прошу протереть пыль и пропылесосить…
- Значит, кто-то вполне мог сюда войти без твоего ведома?
- Разумеется. Это не тайный схрон пиратов Карибского моря, отнюдь.
- А переход всегда закрыт?
- Он перекрыт – при подходе к дому, но не заперт. Им давно никто не пользуется – это стратегическая коммуникация и что-то вроде убежища.
- Понятно. Значит, перелезай через ограду, забирайся в подвалы и проникай в дом.
Бертран недоумевающе хмыкнул: - Да пожалуйста – если только проникнешь в куб. Куб заперт всегда.
- А музей всегда заперт?
- Конечно, нет. Я часто бываю тут. И от кого это закрывать? Кто позарится?
- Конечно, вряд ли кто позарится на коллекцию такого рода. Наверное, её ценность определится не скоро. А вот хозяин наверняка частенько перебирает экспонаты. Держит в руках. Берти, а какие мысли возникают у тебя, когда ты любуешься сапожными иглами?
- Вы что, подозреваете меня? – Бертран вытаращил глаза. От изумления он перешёл на «вы». – Вы с ума сошли! Какой бред! Как я мог убить Фернандеса? Я… я же любил его… - Бертран всхлипнул.
- Берти, прости, я не хотел тебя обижать. Но я должен выяснить всё. Понимаешь? Всё. Что думаешь ты сам? Выскажи своё мнение.
- Пока вас не было, мы жили мирно. С вашим приездом мир обрушился. Это логично. Значит, виноват кто-то из вас?
- Что?!
- А что – что? Положим, девушки отпадают. Им не с чего ополчаться на Ферни. Если только они не ощутили в нём угрозу для брата. Бред? Пусть бред. А вот Георгий очень странно вёл себя всё это время. Они с Ферни словно бы избегали друг друга. Один раз я слышал краем уха их разговор – это было с неделю назад, и они ругались. Из-за тебя, Виктор. Словно тебя не поделили.
Виктор не знал, как ему на это реагировать. Ещё не хватало, чтобы Бертран обвинял младших Мендесов в убийстве Фернандеса, единственного верного и всеведущего из оставшихся в живых членов команды Виктора-старшего. И из-за чего? Из-за пошлости, банальной ревности! Конечно, Берти мог преувеличивать. Берти всегда преувеличивал – на то он и творческая личность.
- Берти, ты прав, это полное безумие!
- Оставьте меня, - попросил Бертран. – Вы хотели, чтобы вечером мы все собрались за ужином для серьёзного разговора? Извольте. Но сейчас я хочу побыть один. Да, наедине со своими коллекциями, да, наедине со своими сапожными иглами, да!
- Берти, последний вопрос. Когда вы с Фернандесом отпустили слуг?
- Антон и Гален в распоряжении Фёдора – они моложе и сильнее, в доме почти не бывают, и вообще, занимаются коммуникациями, вывозом мусора, садом-огородом, помогают в строительстве и с закупками. Постоянно загружены сверх меры. Накануне их вообще не было в доме. Кристин прислуживал в доме. Он старше всех, Фе жалел его. Он отпустил Кристина в начале двенадцатого. Саша и Вейки часто находились при Кристине на подхвате… Но вчера… кажется, их отправили спать раньше его.
- Кажется?
- Ммм… точно, ушли раньше.
- Кристин не мог остаться в доме вопреки приказу?
- Исключено. Я видел, как он покинул дом и направился в направлении общежития. Вместе со спутниками.
- А потом вполне мог повернуть назад, выйдя из круга света. Ведь он шёл без фонарика?
- Какие фонарики? Они видят в темноте, как кошки, плюс слух. Ты можешь их ослепить – они будут передвигаться чутьём и на ощупь, как профессиональные слепцы.
- Но это вполне мог быть кто-то другой. Ты, в отличие от них, не смог бы различить кровников в темноте.
- Вики, вы обещали меня оставить! – перебил его Бертран. - Вы продолжаете задавать глупые вопросы. Вы издеваетесь надо мною, да?
В голосе Бертрана нарастали истерические нотки. «Ему неотложно требуются успокоительные средства и надёжный друг. Чиллито не спешит заменить Фернандеса. Похоже, между ним и Берти для этого нет необходимого согласия, да плюс ещё я с подозрениями…»
- Ладно. Спасибо, Берти. Я буду в своём… то есть, папином кабинете. Мне нужно подумать.
Виктор поспешил удалиться. Он поднялся из подвала на первый этаж и зашагал по длинному коридору к лестнице, ведущей к кабинету на втором этаже. Но подумать в одиночестве ему не удалось.
- Наконец-то я тебя отыскал, уже волновался. Виктор, как ты просил, я уже заказал партию одноразовых шприцов, игл и сменных трубок, - сказал Чиллито первым делом, входя в кабинет к Виктору. – А также памперсы и бумажные полотенца. И глюкозу с витаминами. К вечеру привезут.
- Спасибо, Чил. Ты не возражаешь, если я задам тебе несколько вопросов?
- О чём разговор, надо – значит, надо.
- Что ты делал… ночью, со вторника на среду? То есть, в ночь, когда убили Фернандеса?
Чиллито даже не улыбнулся банальности вопроса.
- Прогулялся по парку перед сном, затем вернулся в дом, принял душ и собирался улечься спать. Перед сном не читал и не смотрел телевизор, потому что поставил будильник на полшестого. Хотел успеть многое сделать на свежую голову. Расстелил постель. И тут услышал крики. Из спальни Фернандеса. Крики Берти.
- Исчерпывающий ответ. А если конкретнее?
- С одиннадцати до половины двенадцатого прошёлся быстрым шагом по хвойной аллее до реки и вдоль реки. В ходьбе мне лучше думается. Минут тридцать пять – тридцать семь вернулся в дом, завернул к душевой, принял душ.
- В каком душе – в том, где был Бертран, или…
- В том душе, который в правом крыле. По негласной договорённости мы не пользуемся одним и тем же душем. У нас разделение. Ведь Фернандес, считай, семейный, я не влезаю на его территорию. – Чиллито смотрел прямо и серьёзно, и Виктор тоже постарался оставаться сосредоточенным и спокойным.
- Дальше, Чил.
- Дальше – я замечтался под душем и простоял дольше обычного. Обожаю стоять под горячей водой. Потом накинул халат, взял одежду под мышку и, не спеша, пошёл в свою комнату, в ближнем конце коридора. Я сам решил, так сказать, отделиться.
- И тебе не страшно там одному?
- Привык. Кого бояться? Людей в доме раз-два – и обчёлся. Все проверенные. Да и не мешал я никогда и никому. По части информации – с меня тоже много не поимеешь. По части информации кладезем был Фернандес. Возможно, он делился с Берти. Я не знаю наверняка. Последнее время тайны и секреты как-то рассеялись в воздухе. Нечего стало охранять и беречь. Только недвижимость.
- Ложное ощущение безопасности… Ты ведь прибежал в гостиную одетый, - напомнил Виктор.
- Успел быстренько нацепить тренировочный костюм.
- Ты не замёрз после душа в не обогреваемом коридоре?
- Распарившись? Нет. Потом, перепады температур полезны для здоровья сосудов. Я привык.
- И твоё алиби никто не подтвердит, - констатировал Виктор.
- Так же, как и алиби всех прочих, верно? Нас слишком мало на такую огромную территорию, мы рассредоточены, самоуглубленны, каждый сам по себе. Мы не следим друг за другом.
- А несколько раньше, когда ты вошёл в дом, ты не видел кого-либо? Или – не слышал ли?
- И не видел, и не слышал. Злоумышленник наверняка прятался – ты видишь, здесь нетрудно это сделать.
- И в парке – тоже?
- И в парке – тоже. Мы редко разгуливаем по ночам.
- Чил, а ты гулял с фонариком?
- Я никогда не гуляю с фонариком. Успел изучить аллеи и закоулки. В чащу не забираюсь. Всегда по хвойной аллее, огибаю часовню слева, там – до розовой арки, и назад.
- Розовая арка отгораживает от дома мемориал…
- Я предлагал Герфилу её снести.
- Что, если тщательно обыскать весь дом и подвалы, как ты думаешь? Может быть, найдутся следы?
- Если только с собакой… - Чиллито усмехнулся. – В этом доме никогда не бывало собак. Твой отец не любил, да и с кровниками собаки не ладили. Короткий период времени собаками занимался Боян Гурджиев, как раз пятнадцать лет назад. Но с того момента ни одной собаки в поместье не задержалось. Странно, верно?
- Странно. Кошек вам подбрасывают. А собак – нет.
- Собак – нет.
Виктор вздохнул: - Похоже, у всех есть алиби. Никем и ничем не подтверждённое. В парке и за пределами дома никто никого не видел и не слышал. Хотя в парке до полуночи находилось аж четыре человека: Герфил, Фёдор, Кристин и ты. И ваши пути ни разу не пересеклись. Значит, хотя бы один из четырёх предусмотрительно избегал столкновения.
- Ммм, - скептически промычал Чиллито. – А Бухрома и Яначек не в счёт?
- Я о них не подумал, - признался Виктор. – Слишком далеко они от парадного подъезда. Они в свете последних событий становятся самыми подозрительными. Свобода входа-выхода. У них регулярно имеется возможность связи с агентами извне. И потом, странно то, что убийство произошло именно тогда, когда прибыли мы. Словно нас ждали…
- Мы тоже имели свободу, - возразил Чиллито. – И тоже выходили в город. Время позволяло. Пожалуй, самыми загруженными были Фёдор с Антониной. Фёдор за 15 лет выезжал в город не больше десяти раз – помогать в закупке продуктов, и раз шесть посещал с Антониной больницу в диспансерные дни. У них тоже была возможность связи с резидентом.
- Значит, всё по новому кругу?
Чиллито пожал плечами: - Я не верю в эту версию. Можешь называть меня старомодным, но я им всем доверяю. За столько лет они доказали верность. Да и расслабились мы за последние годы, перестали верить в реальную угрозу. Думаю, в веренице лет и в свете новейших научных достижений в уничтожении себе подобных данная угроза рассосалась сама собой.
- Ребята на посту сменяются в двенадцать ровно?
- По-всякому. Плюс – минус. Потом звонят мне.
- И что же – ты? Чил, ну почему я должен вытягивать из тебя клещами?
- В тот вечер мне позвонил Бухрома – он отчаливал и сообщил об этом. Телефон проиграл Баха где-то в районе розовой арки. Мы перебросились парой слов – и он отъехал. Потом Яначек сказал мне «Салют!». И телефон отключился.
- И твой телефон никто не слышал? Тоже странно.
- Что же странного. Гера сидел в кубе, «рубился» с глыбой мрамора. Фёдор развлекался с козами. Увлёкся. Ну, Кристин, если и услышит – не скажет. Теперь не скажет. Саша и Вейки – и подавно. Ну, а Гален и Антон отдали душу… кому-то наверху. Тоже, знаешь ли, доказательство верности. – Чиллито хмыкнул.
- Тебе смешно?
- Нет, нисколько. Скорее, досадно. Столько бессмысленных потерь разом.
- Чил, у тебя не возникало подозрения, что это мог быть слуга? Незаметный, бесшумный, точный. Фернандес мог кого-то из них позвать, и потому появление слуги в спальне не явилось неожиданностью для него.
- Слуга не мог самостоятельно преодолеть запрет на убийство – если Ферни не сошел с ума и не захотел взлететь на небо – именно, теперь, с вашим приездом. И потом – инстинкт самосохранения, Вики. Подсознательно, на каком-то очень глубоком уровне они понимают, что смерть Хозяина повлечёт их собственную смерть. Нет, эта версия сомнительна. Но даже если реальна, мы этого уже не проверим: оставшиеся тоже выведены из игры.
- Хорошо, Чил, оповести всех, пожалуйста, чтобы после обеда все собрались в столовой и не расходились. Антонина не сообщала, когда накормит нас?
- Как обычно, Вики. Это у нас проблемы. А ей рефлектировать некогда.