Переход Севастополь - Бухта Провидения (Петропавловск-Камчатский).
Дневник корабельного врача подводной лодки С-73.
Дневник вел лейтенант медицинской службы Леонид Балашевич (1960 год).
Фото автора " На юте плавбазы в день годовщины корабля слева направо: командир БЧ-3 наш «Борода», штурман Александр Матвеев, старпом Валерий Петрович Углов, я, замполит Рыкалин Василий Дмитриевич, командир БЧ-5 капитан 3-го ранга Токарев"
28 августа 1961 г. (продолжение 2).
Мне очень приятно внимание товарищей по службе, они, кажется, радуются больше меня. Здесь у большинства из них новая звезда на погон, повышение по службе или прибавка в окладе – это главное в жизни, это составляет её смысл и интерес. Я тоже живой человек и тоже не лишён тщеславия, но как я хотел бы сейчас, чтобы вместо очередного звания меня поздравили коллеги по профессии с первой удачной операцией или первой опубликованной клинической статьёй! Как ни тепло относятся ко мне офицеры, но среди них я чувствую себя так же, как чувствует себя рыба, выброшенная на Черноморский пляж, – на нём тепло, ярко светит солнце, гремит музыка, воздух полон неги и страсти, но дышать, дышать нечем! Что будет, если рыбе не удастся выкарабкаться снова в воду?
Однако впереди много лет, много возможностей, пожалуй, сомнения ещё немного преждевременны. Я ещё не теряю веры в то, что мне придётся когда-либо лечить страждущих. И здесь, конечно, приходится иногда применять свои навыки. Часто – эпидермофития, особенно интертригинозные и дисгидротические формы. Два дня назад у матроса удалил скальпелем глубокую пяточную мозоль, вчера – хрящевой секвестр из правой ушной раковины. Всё это, конечно, мелочи, но в условиях лодки они требуют больших усилий, ибо даже элементарных условий для работы нет, приходится допускать погрешности даже против асептики. Но ребята молоды, хорошо поправляются, всё сходит с рук. На базе есть у нас и операционная, наш флагврач Касим Асобен требует аппендициты, но, как назло, нет даже ничего похожего, а здоровым вспарывать животы неэтично, разумеется. За весь переход наша операционная понадобилась лишь один раз. Надо сказать, что, несмотря на резкое изменение климатических условий, люди чувствуют себя хорошо и заболеваемость у нас минимальна. Удивляет то, что, вопреки ожиданиям, нисколько не увеличилось количество простудных заболеваний, нет дизентерии и кишечных инфекций, хотя живём мы грязно и скученно. Очевидно, справедлива наша старая шутка, что «ни один уважающий себя микроб на Север не поедет».
Вернусь, однако, в нам Содом. Как ни тяжело было, мои коки работали две ночи подряд, и к утру 27 августа всё было готово. На завтрак сделали пышные пончики с хвостиками, напоминавшие зажаренных цыплят, омлет из яичного порошка, который почти не уступал по виду свежей яичнице, сварили кофе, на стол подали сыр, ветчину – завтрак удался на славу. Но самым острым блюдом была преподнесенная Кабановым поэма, посвящённая юбилярам. Он недавно на корабле, но схватил самое главное о каждом из нас, и нам по очереди приходилось кому краснеть, кому – хохотать. Особенно досталось Валерию Петровичу, нашему старпому. На первый взгляд кажется, что ничего особенного в этих строчках нет:
«Не командир, пока полкомандира,
Он не роняет честь военного мундира!
Коль «лодку» носит на груди.
Но ожидает впереди
Валерия большая власть,
Тогда уж покомандует он всласть!»
Но для нас, знающих слабости старпома, здесь сказано всё! Да, кстати, «лодка» – это командирский значок, который с этого года даётся и старпомам, сдавшим экзамен на управление кораблём. Из скромности и уважения к командирам их, однако, старпомы носить не стали. Не то наш Валерий. И каково же было наше торжество, когда вечером он явился в кино уже без «лодки». Вот сила юмора!
Не меньшему разгрому подвергся и наш богатырь-штурман:
«Я напомню вам теперь –
Есть у нас Пантагрюэль.
Рост отличный, грудь горой,
Словно Раблевский герой.
Он теряет аппетит,
Лишь когда сном крепким спит,
Да и то во сне всегда
Саше снится лишь еда!
Где Матвеев «веселился»,
Там другой лишь прослезился,
Глядя на пустейший стол,
Словно там Мамай прошёл.
Видно раньше он старался так,
Что без зубов остался!
Но! Сейчаc (хотя и грубо) металлические зубы
Могут раздробить и кость
И всегда стоят на «товсь».
Он и штурман хоть куда,
Если бы не он, тогда
Можно было б заблудиться
Или же об лёд разбиться.
В общем, штурман он исправный,
И к тому же парень славный,
Ему ни пуха, ни пера,
Поправляйся, брат, ура!
Здесь слово из популярной флотской поговорки «люблю повеселиться, особенно пожрать»!» Эти строчки были встречены гомерическим хохотом. Смеялись от души и добродушно, и виновник сам не отставал от других. Самый большой успех выпал, однако, на долю стихов, посвящённых самому автору, басни которого, бывало, не пропускали на сцену из-за их явно анти командирской направленности. Вот что написал ему один из замполитов:
«Один дивизионный Мул
Над баснями весь век трудился,
А в баснях на начальство гнул
И теми баснями гордился.
Но как-то, обложив Козла
Густою липкою сатирой,
Наказан был козлом со зла,
Оставлен вовсе без овса,
С одной уздечкою и лирой.
Мораль в сей басне не ищи –
Овёс свой жуй и не пищи!»
Мы хохотали до слёз. Куда бедному Грибоедову, который подобную мысль высказал в мягкотелой фразе «ведь ныне любят бессловесных» полтора века тому назад!
На торжественный подъём флага выстроились в выходной форме одежды. Чистая белая рубашка непривычно сжимает – мы уже давно отвыкли от такой роскоши. Над рейдом, повторяемая десятками голосов, звучит команда:
«На флаг и гюйс, смирно!» На палубе застывают черточки выстроенных моряков – «Флаг и гюйс поднять!»
По трапу к нам спускается комдив – старик с помятым морщинистым лицом, в шапкеушанке и мятом кителе, из-под которого выглядывает кусок пожелтевшей пижамы. Сейчас он больше похож на утомлённого старика, которого неожиданно потревожили у тёплого очага. Медленно сошёл с трапа, поравнялся с застывшим строем.
– Поздравляю с корабельным праздником!
– Ура, ура, ура! – дружно рявкнули из полусотни глоток.
– Хорошо отвечаете!
– Служим Советскому Союзу! – ещё громче и быстрее, так, что получилось что-то вроде «Слум Сукому Сузу», ответили матросы. Комдив так же медленно поднялся на плавбазу. Официальная часть окончена. На холодном ветру мы замёрзли и с удовольствием разбежались в свои каюты. До самого полудня мы хлопотали, накрывая столы. Посуду собирали «с миру по нитке», выставили всё, что было лучшего в провизионке, но зато стол накрыли на славу. А в каютах офицеров уже шла неофициальная часть приёма для гостей. В маленькой 4-х местной каюте собралось десятка полтора офицеров с соседних кораблей – от лейтенанта до капитан-лейтенанта включительно. Сквозь пелену сизого табачного дыма поблескивал в узкой полоске света графин со спиртом и один стакан, несколько открытых консервных банок. Пили по очереди, говорили все вместе, и от этого стоял невообразимый гул. А в коридоре уже обнимал всех подряд изрядно окосевший старпом. Это значило, что предварительный приём в ранге капитанов 3-го ранга уже окончен. До начала обеда Валерий Петрович успел уже обнять и перецеловать всю команду. Моряки не верили своим глазам. Гроза корабля, улыбавшийся не чаще египетской мумии, теперь всем обнажал в широкой улыбке свои пожелтевшие зубы.
Предварительный приём у командира начался дня два назад. В командирском коридоре не умолкали песни и весёлый шум, мой провизионщик едва успевал поставлять закуску. Конечно, не отставали и матросы. Где и как они доставали спиртное, одному богу известно, но за праздничным столом царило возбуждение, явно выходящее за обычные рамки. Слишком охотно выступали, слишком громко пели, слишком много кричали «ура».
Комдив, боящийся собственной тени, сидел как на раскалённой жаровне и всё торопил командира. Очевидно, он боялся, что за столом могут ещё добавить, а тогда… Поэтому мы не успели поесть и второе, как торжественный обед был объявлен законченным. Комдив и его замполит выражали неудовольствие командиру, но он только с досадой от них отмахнулся. Не нравится – зачем пришли? Праздник продолжался в каютах.
Продолжение следует.