Мой студенческий друг Кирилл Лавров вкрадчивым голосом и интеллигентскими манерами напоминал артиста, чье имя доверила ему судьба. Вероятно, за внутреннюю силу характера и полюбила его Мария с нашего курса. Это было немало лет назад, и по молодости Кирилл страшно ревновал свою жену.
Мария после университета хотела пойти в старшие пионервожатые какого-нибудь пионерского лагеря, но медики посоветовали ей не связываться с педагогикой из-за возможного срыва голоса, по звонкости соперничающего с горном, и переквалифицировалась на последних курсах в библиотекари. Она перечитала такую массу книг, что превратило её в живую литературную энциклопедию.
Кирилл не стал филологом, а с третьего курса с нуля поступил в Бауманское училище и в итоге стал известным изобретателем. По всей видимости отсчётом его признания и стала нормализация отношений в семье.
Недавно мы встретились в метро, что бывает редкостью для москвичей, но ведь бывает! В гражданине, который, держась одной рукой за поручень, а другой изучающего какую-то схему, можно было признать в нём великовозрастного студента, но это был Кирилл, которого я хотел увидеть.
- Всё некогда, не успеваешь? – радостно пропел я в ухо другу.
Он сразу узнал мой голос:
- Привет Аркаша, я в Сокольники…
- Я тоже.
- Сейчас, кое-что зафиксирую в памяти.
На это ему хватило доли секунды.
- Давно я тебя не видел, - сказал Кирилл, - слышал, ты был в Якутии, продвигал какую-то педагогическую программу? Продвинул?
- Да. Защитил кандидатскую. А ты, наверное, докторскую?
- Пока нет, ем только колбасу с таким названием.
- Как Мария?
- За океаном, в штатах. У неё специализация.
- Долго там?
- Третий год. А ты женился?
- Намечаю.
- Значит, есть кандидат-ка?
- Ты её знаешь, Лерка с первого курса, когда мы были на пятом. В прошлом году закончила и её отправили под Тверь.
Мы ещё о многом поговорили, о себе, о друзьях, немного о политике, хотя об этом сейчас не говорят на ходу.
Когда вышли из метро, нас встретило яркое осеннее солнце. Естественным было предложение посидеть в ближайшем скверике. И нас тотчас же разморило.
Кирилл очень внимательно выслушал суть моей кандидатской работы. Он вставлял свои замечания и определения, которые мне показались дельными.
- Ты верно, Аркаша, взял курс на развитие самостоятельного мышления, это краеугольный камень педагогики. В этом была сила Макаренко и советских образователей.
- А твоя изобретательская деятельность далека от какого-то воспитания? – спросил я, не надеясь на какую-то реакцию со стороны друга.
- Не далека, - улыбнулся Кирилл. – В первую очередь оно рационализирует и самого изобретателя.
- Ну да, - с издёвкой заметил я, - Архимед после своей «Эврики!» стал чаще мыться в бассейне!
- Прежде всего у учёного усиливается гигиена чувств, - ответил Кирилл. – Понимаешь, в биологическом понимании чувства человека – это его реакция на реальность, которая вызывает действия, необходимые, чтобы изменить неудобное для него положение вещей. Конечно понятие удобства очень субъективно. Ревность, по соображениям ревнивца, а им чаще всего оказывается слабый пол, ну и я, как помнишь по молодости увлекался, должна гарантировать неприкосновенность любимого человека, защищённость от соблазнов и прочее. Любая женщина в понимании ревнивца – объект для предполагаемого насилия! Даже влюблённые – это насильники! Но всё приходит через привыкание. А привыкание – это память. Но это лишь оправдание не менять память…
Напротив нашей скамейки сидела парочка, она беспрестанно целовалась. Влюбленные не замечали никого, хотя и видел, как несколько раз парень оглядывался, определяя, наверное, соперников. Увы, мы в их число не входили.
Я вспомнил, как сам Кирилл старался на наши тусовки не приводить Марию. Мы же употребляли вино и танцевали, не говоря о спонтанных поцелуях с однокурсницами.
Между тем Кирилл продолжал:
- Я не стал искать пути к ломке своего эго. Ну ты знаешь, мне казалось, что мою жену пытался совратить каждый встречный… Увы, мужскую природу не изменишь, а вот не видеть провокации, возбуждающие ревность, - это разумно! Но как? Каждый раз, когда Мария возвращалась после некоторого отсутствия рядом со мной, я внимательно смотрел на вещи, с которыми она уходила – сумочку, папку, тубус. Да что там вещи, я осматривал одежду, сначала верхнюю. Потом закрадывалось желание изучить нижнее бельё. Это был плинтус!
Стоп, сказал я себе! Моя внимательность и догадки должны быть направлены на другое. И я задался вопросом, почему мы любим свои предметы, правда иногда ненавидим и пытаемся избавиться от них? Потому что они несут с собой память о приятном или ненавистном! Заметь "они несут». Я применял разные методы исследования того, что они «несут», спектральный анализ, волновую бомбардировку, химическую обработку… Одним словом, пытал вещи, не хуже криминалиста.
- И? – спросил я.
- Изобрёл. Нашёл именно в спектральном разрезе так называемые «волны образов». Ну а остальное, как говорится, дело не только техники, но и технологий! Мой волнобраз работал великолепно: ни одного мужского образа на вещах жены! Дай закурить!
- На. Ты же не брал в руки эту гадость!
- Мне стыдно вспоминать своё поведение! Я даже к тебе тогда ревновал!
- Ну, генацвали, это было лишним! Мария прекрасная женщина, но мы же друзья!
- Расскажи мне тогда об этом!
- И ты мог видеть образы людей?
- Да, достаточно чётко, когда просматривал на мониторе.
- Так это же криминалистам большое подспорье!
- Я забросил прибор. Надо вернутся и отдать в полицию. Хотя, судя по сериалу «След» там и без моего участия хорошо ловят!
Но это было сказано с сарказмом.