Сверчок. На царских харчах Гл. 84. Кюхельбекерно

Ермолаев Валерий
                Сверчок
                Часть 1
                На царских харчах               
                84 
                Кюхельбекерно

             И не только в стихах товарищи издевались над Кюхельбекером. После тарелки супа от Малиновского и утопления в пруду, в котором не могла утопиться даже мышь, Кюхлю вытащили, и событие это сделалось тоже предметом злых издевательств лицеистов. В журнале «Лицейский мудрец» появилась карикатура Илличевского, в которой профессора тащут Кюхлю из воды, зацепив багром его галстук. Был он и очень рассеян. Однажды, например, гуляя в Царскосельском парке, принял великого князя Николая Павловича за знакомого офицера, вступил с ним в дружескую беседу и очень был удивлен его холодностью.
            Однако под смешной и нелепой наружностью Кюхельбекера таился чистейший энтузиаст, горевший мечтами о добре и красоте, восторженный любитель поэзии, добрейший и незлопамятный человек. Учился он хорошо, был начитаннее всех своих товарищей, знакомил их с немецкой литературой. Я называл его живым лексиконом и вдохновенным комментарием. Кюхельбекер окончил курс с серебряной медалью. Был зачислен в коллегию иностранных дел и одновременно поступил в университетский Благородный пансион старшим преподавателем русской и латинской словесности. Здесь его учениками были Лев Пушкин, Соболевский, М. Глинка. Он свел знакомство со всеми известными писателями, бывал, между прочим, у Жуковского и порядочно докучал ему своими стихами. Однажды Жуковский был зван куда-то на вечер и не явился. Когда его спросили, отчего он не был, Жуковский ответил:
– Я еще накануне расстроил себе желудок; к тому же пришел Кюхельбекер, и я остался дома. Я изложил этот ответ такими стихами:

За ужином объелся я,
Да Яков запер дверь оплошно, –
Так было мне, мои друзья,
И кюхельбекерно и тошно!

     Кюхельбекер взбесился и вызвал меня на дуэль. Никак нельзя было отговорить его. Пришлось мне принять вызов. Кюхельбекер стрелял первый и промахнулся. Я бросил пистолет и хотел обнять товарища. Но он неистово закричал:
– Стреляй, стреляй!
Я выстрелил в воздух, подал Кюхельбекеру руку и сказал:
– Полно дурачиться, милый; пойдем чай пить!

          Кюхельбекер очень много писал и печатал; принадлежал к литературной группе молодых архаистов, в которую входили Грибоедов и Катенин. Может быть Кюхельбекер в поэзии был новатором. А все новое всегда встречается с непониманием и даже в штыки. Баратынский, например, высказывался, что Кюхельбекер – человек занимательный по многим отношениям и рано или поздно вроде Руссо очень будет заметен между нашими писателями. Он с большими дарованиями, и характер его очень сходен с характером женевского чудака: та же чувствительность и недоверчивость, то же беспокойное самолюбие, влекущее к неумеренным мнениям, дабы отличаться особенным образом мыслей; и порою та же восторженная любовь к правде, к добру, к прекрасному, которой он все готов принести в жертву; человек вместе достойный уважения и сожаления, рожденный для любви к славе (может быть, и для славы) и для несчастия.