Сегодня под утро мне приснился сон, будто я работаю в рентгенкабинете. Со мной работают рентгенлаборант Полина Ивановна Агапитова, опытный мой наставник по ряду вопросов, и санитарка Вера Рыкова, разбитная бабенка, которая любила заигрывать с молодыми пациентами мужского пола. И еще одним человеком в нашем кабинете оказался доцент хирургической клиники Вениамин Семенович Верник. Проснувшись, мне вспомнился случай, который реально произошел с нами в конце 70-х годов прошлого века.
Тогда работа врачей рентгенологов делилась на две части. Одна, примерно треть рабочего времени, была в темном кабинете, так как мы проводили рентгеноскопию, или просвечивание. Еще со времени открытия рентгеновских лучей стали фиксировать проникшие через тело рентгеновские лучи в виде изображение на флюоресцирующий экран рентгеновского аппарата. Сейчас с помощью усилителя рентгеновского изображения можно смотреть на экране телевизора обычным дневным зрением, а в те годы слабое свечение можно было увидеть только в полной темноте, так называемым сумеречным зрением. У человека, ведущего дневной образ жизни, количество рецепторов дневного света в 5 раз больше, чем для сумеречного зрения. А вот и некоторых животных, ведущих ночной жизни, наоборот. Вспомним про колбочки и палочки, о которых нам говорили на уроках биологии в школе. Вот они и являются рецепторами зрения в глазах любого млекопитающего, в том числе и человека.
Но чтобы начать видеть в темноте, человеку требуется время, чтобы адаптировать свое зрение. Разным людям по- разному, обычно на это требуется около 15 минут. Если человек ходит в затемненных очках, то меньше. Вот поэтому в те годы часто можно было увидеть врача-рентгенолога в темных очках, выходящего из кабинета. Чтобы получить полное затемнение в рентгеновском кабинете, на окна ставили плотные ставни, и завешивали черной сатиновой шторой, и сверху еще плотной темной тканью для красоты. Вот тогда любой луч дневного света с улицы не попадал в кабинет. Обычно в темном кабинете было два небольших источника света, которые не мешали адаптации зрения. Неактиничный фонарь над рабочим столом врача-рентгенолога, и красный фонарь над кушеткой, на которой снимал свою больничную пижаму пациент. И через 15 минут можно было приступать к просвечиванию больного.
В нашем кабинете рабочий день начинался с 8 часов, и вначале делалось рентгеновское исследование желудка и кишечника, так как они должны проводиться натощак. Но пока врач-рентгенолог адаптировал свое зрение, обычно успевали сделать пару-тройку рентгенограмм больным, которым требовались снимки почек, которые тоже делаются натощак. Потом врач начинал просвечивание желудка, производя прямо за экраном снимки, подтверждающие ту или иную патологию желудка или кишечника. Мало было увидеть глазом, но и надо было и задокументировать выявленную патологию, ведь пациенту может потребоваться и оперативное лечение. А хирург перед операцией должен выработать план оперативного пособия, и от локализации процесса многое зависит, какую операцию делать. По нормам радиационной безопасности врач мог провести за смену 5 исследований желудка, или три исследования желудка и одно исследование толстой кишки (ирригоскопию), при которой облучение персонала вдвое больше, чем при исследовании желудка.
Выполнив эти исследования органов желудочно-кишечного тракта, врачи-рентгенологи приступали к просвечиванию органов грудной клетки. Это сейчас делается флюорография, а тогда на 500-тысячный город Хабаровск было всего два флюорографических кабинета в противотуберкулезном диспансере. Вот и приходилось рентгенологам делать рентгеноскопию органов грудной клетки, облучать пациентов и себя. А пациентов в стационаре было до 30 человек, а вот в поликлиниках до 50-80, а то и 100 человек. Большая нагрузка на глаза и мозги, а так же на правую руку. Ведь требовалось записать увиденное в историю болезни или амбулаторную карту.
Остальные две трети рабочего времени в кабинете делались рентгенограммы, т.е. снимки с помощью рентгеновских лучей на специальную пленку, поверхность которой покрывалась серебром. Это примерно также, как кинопленка, на основу которой нанесен слой серебра, который при облучении меняет свой цвет на темный. Рентгеновская пленка помещена в специальные кассеты, и поэтому дневной свет на неё не действует, делать снимки можно и на свету.
Теперь, после небольшого введения, я хочу приступить к описанию того случая, который вспомнился мне. Мои постоянные читатели знают, что я работал в городской клинической больнице № 11 города Хабаровска. Клиническая она называлась потому, что в ней были две кафедры Хабаровского медицинского института – хирургии (заведующий - профессор Григорий Леонтьевич Александрович) и терапии (заведующий – профессор Алексей Михайлович Сарванов). Хирургическая клиника Александровича считалась ведущей по гастроэнтерологии, т.е. по лечению заболеваний желудочно-кишечного тракта хирургическими методами. Ежедневно в клинике делалась 1-2 операции на желудке, 12-персной кишке, толстой кишке и желчном пузыре. Все это так называемые полостные операции, т.е. во время операции вскрывается брюшная полость. И даже если операция пройдет удачно, то гарантировать, как поведет себя после неё брюшина, никто не мог. Бывали и парезы кишечника, и непроходимости за счет образования спаек в животе, и динамическая непроходимость, другие осложнения. Так что все прооперированные больные какое-то время находились в реанимационном отделении под круглосуточным наблюдением персонала.
Когда мы уже растемнили рентгеновский кабинет и даже начали проветривать его, санитарка пошла приглашать больных из отделений на рентгенограммы, а рентгенлаборант оформляла сделанные при рентгеноскопии снимки, в небольшой кабинет врача зашел доцент Вениамин Семенович Верник, невысокий и полный человек. Он обратился ко мне:
- Вы уже растемнились, Александр Констинтинович?
- Да, только что, Вениамин Семенович, - ответил я.
- Как жаль, я опоздал, я думал, вы еще в темноте?
- Я что случилось, Вениамин Семенович?
- Да надо одну больную под экраном посмотреть!
«Под экраном» было любимым выражением профессора Александровича, который частенько это делал вместе с врачом-рентгенологом в полной темноте. Чаще всего это были больные после операций из реанимации. Честно скажу, профессор не так много видел сам, ему надо было показывать об изменениях, которые я видел при просвечивании, но на пациентов это производило огромное впечатление. Еще бы, сам профессор Александрович смотрел больного на рентгене. Я это прекрасно понимал, по большому счету я мог все это увидеть и сам, без профессора, но никогда не отказывал ему. Поэтому решил узнать у Верника, насколько срочным было исследование под экраном, и спросил:
- А что за больная?
- Я ей вчера делал реконструктивную операцию по поводу артерио-мезентариальной компрессии 12-перстной кишки. С утра смотрел, все нормально было, а недавно начались боли. Надо взглянуть, как бы не пропустить чего.
Я знал, что артерио-мезентариальная компрессия не такое уж редкое заболевание, которое часто бывает у худых и высоких женщин, но очень редко диагностируется. Диагноз на 95% зависит от знания врача-рентгенолога признаков этого скорее не заболевания, а состояния. Если ты увидел у человека атоничный, больших размеров желудок, дно которого опускается в малый таз, да еще нарушена эвакуация контрастной массы из желудка, можно заподозрить компрессию 12-персной кишки. А проведение специального исследования – дуоденографии с гипотонией, - позволяет в 100% случаев поставить диагноз. Картина странгуляционной борозды, сдавливающей восходящую часть 12-персной кишки, настолько характерна для этого состояния, что раз увидев, можно не сомневаться в диагнозе. В нашем рентгеновском кабинете мы безошибочно ставили этот диагноз. К сожалению, в большинстве других кабинетов не знали о таком диагнозе, и многие больные долгие годы проходили под диагнозом хронический атонический гастрит.
А доцент Верник был единственный, кто делал в Хабаровске реконструктивные операции. А не буду подробно описывать, что он делал и как, но скажу, что большинство прооперированных им пациентов начинали себя чувствовать намного лучше, чем до операции. Исчезали диспептические расстройства, тяжесть в животе, отрыжка тухлым, нормализовался стул. Многие женщины набирали вес, и уже не выглядели худющими, которых из-за швабры не увидишь, как говорили о таких.
Но пока очередная пациентка чувствовала себя не очень, но прошло только сутки после операции, а доцент Верник уже забеспокоился. Вообще он считался одним из лучших операторов в клинике. Разве что ассистент Николай Мостовец обладал такой же легкой рукой, как Верник, у них почти не случалось осложнений после операций. Поэтому я ответил Вернику:
- Сейчас я затемнюсь, Вениамин Семенович, и мы вместе посмотрим больную.
Я вышел из кабинета врача в процедурную рентгеновского кабинета и стал затемняться. Закрыл ставни, задернул шторы, и мы вместе с Верником сели у стола врача-рентгенолога. Вышедшая из фотолаборатории Агапитова удивилась темноте, но узнав, в чем дело, вышла в коридор перед кабинетом и сказала уже подошедшим на рентгенографию больным, чтобы они ожидали, есть срочная больная из реанимации. А когда вернулась Вера Рыкова, она послала её в реанимацию за больной.
Прошло около десяти минут. Я, который всегда ходил в темных очках (у меня повышенная чувствительность сетчатки к яркому свету), уже мог разглядеть цвет серо-зеленых глаз Полины Ивановны, и велел завозить больную на каталке. Помог санитаркам перетащить худенькую женщину на деку рентгеновского стола, опущенную в горизонтальное положение. Показал пациентке, за какие ручки она может держаться, и осторожно стал поднимать деку аппарата в вертикальное положение.
Мы с Вениамином Семеновичем вперили свои взгляды слабо светящийся в темноте экран рентгеновского аппарата. Я рассуждал вслух, видя рентгеновскую картину:
- Так, вот легкие, вроде как никаких затемнений не видно, так что воспаления нет. И экскурсия диафрагмы неплохая.
- Попробуйте подышать глубже, - попросил я больную. Она сделала парочку глубоких вдохов и сказала:
- Не могу больше. Живот болит.
- Хорошо, больше и не надо, - сказал я ей, увидев, что экскурсия диафрагмы вполне нормальная, а сам перевел экран на живот. На темном фоне были видны несколько просветлений в виде арок, что могло свидетельствовать о частичной кишечной непроходимости, что я и пояснил Вениамину Семеновичу. Мы еще немного посмотрели живот больной под экраном, чтобы не пропустить другую патологию. Потом я перевел аппарат в горизонтальное положение, и велел забирать больную, увозить в палату. А сам сел к столу и стал записывать увиденное в историю болезни. Мы пришли с Верником к выводу, что частичная непроходимость кишечника скорее всего имеет не механическую природу за счет образования спаечного процесса, и динамическую, и может быть устранена введением соответствующих лекарственных средств. Дождавшись, пока я заполню протокол исследования, Верник взял историю болезни и пошел, чтобы сделать нужные назначения.
Такие приходы в рентгеновский кабинет сотрудников хирургической клиники были не редкостью. Все брали пример с профессора Александровича, которые очень заботился обо всех 120 больных в хирургической клинике, ежедневно дежурный врач вечером звонил ему домой и докладывал, как обстоят дела в хирургических отделениях. Такими же были и сотрудники клиники – доцент Вениамин Семенович Верник, ассистенты Валентина Евгеньевна Комарова , Николай Гаврилович Мостовец, Анатолий Степанович Руденко, пришедшие позднее Евгений Николаев, Виталий Кирчанов, Николай Бояринцев. С большой теплотой я вспоминанию работников хирургических отделений, ветеранов Владимира Ильича Мигачева, Анну Афанасьевну Балашову, более молодых Валерия Убиенных, Евгения Сергиенко, Клементина Топалова, Евгения Зайкова, Ивана Довгия, Леонида Жесткова, Игоря Руденко, Михаила Шашко и многих других, которые составляли костяк хирургической клиники. На них огромное влияние оказывал заведующий кафедрой Григорий Леонтьевич Александрович, о котором у меня есть отдельный рассказ. http://www.proza.ru/2017/09/22/1356.
В обязанности доцента Верника входило помимо проведения сложных операций, еще организация учебной и лечебной работы ассистентов кафедры, чтение лекций для студентов педиатрического факультета и курсантов факультета усовершенствования врачей Хабаровского медицинского института, а также научная работа ассистентов кафедры и практических врачей больницы. Занимался научной работой и сам Верник. Один из его учеников, аспирант Панасьян, успешно защитил кандидатскую диссертацию по теме «Хирургическое лечение артерио-мезентериальной компрессии 12-ти перстной кишки».
Со временем молодые хирурги стали кандидатами и докторами наук, профессорами и доцентами. Это профессора Евгений Витальевич Николаев, Анатолий Степанович Руденко, Николай Иванович Бояринцев, доцент Валерий Убиенных, к.м.н Топалов, Комарова, Мостовец. Из этой хирургической клиники вышел ректор Хабаровского медицинского института профессор Андрей Григорьевич Росляков. Так что доцент Вениамин Семенович Верник, которому в 2008 году исполнилось 90 лет, был один из корифеев хабаровской хирургии, оставил о себе хорошую память и у учеников, и у многочисленных пациентов, которых он лечил и оперировал. Фотография с 90-летнего юбилея Верника помещена на заставке к этому рассказу.