Сын пекаря

Анна Рыжкова
        ВНИМАНИЕ! В данном произведении содержатся сцены курения. Помните - курение вредит Вашему здоровью.

        Федя Петров стоит возле родного дома и крутит в руках сигарету. Его пальцы дрожат. Маленькая снежинка, пролетающая мимо, попадает прямо на фильтр, и парень морщится – сигарету придётся выбрасывать, ведь эта снежинка уже сотая по счёту. Он чертыхается. Роняет на землю так и неприкуренную сигарету и достаёт из кармана новую, совсем свежую, пахнущую никотином и ещё чем-то родным, тем, что заставляет его делать это снова и снова – курить, пока никто не видит.

        Федя достаёт из кармана зажигалку и спускает большим пальцем ребристое колёсико; в воздухе тут же зажигается огонь. Словно по волшебству снег перед ним отступает, и у парня появляется возможность прикурить.

        Федя делает первый затяг. За ним сразу второй. Его лёгкие наполняются дымом, и в голове возникает полное ощущение того, что это утро нереально. Федя улыбается. Он стряхивает пепел на землю и видит, как седая дорожка, появившаяся от дуновения ветерка, распространяется до её дома и манит постучать в дверь. «Наверняка за порогом тепло, – думает он. – Рыжий кот как всегда шипит на гостей, а она смеётся от его фырканий». Федя ухмыляется, представляя, как кот с ненавистью на него смотрит, и затягивается опять.

        Но что-то идёт не так. В этот раз вместо лёгкого послевкусия на его губах остаётся горечь, а в груди – жжение, и Федя прокашливается. Он дерёт глотку, избавляясь от этого запаха скорей, но даже самовнушение, говорящее, что ничего страшного в этом нет и ему можно продолжать курить, не выветривает запах из лёгких. Ему становится хуже.

        Одним движением руки Федя выбрасывает сигарету, суёт в рот конфетку и мерзкий привкус никотина постепенно отходит на второй план. «Наверное, это звоночек, – думает Федя. – Наверное, это сигнал. Пора бросать это дело».

        Он разворачивается на пятках и идёт в сторону дома. Подходит к крыльцу, вытирает ноги о половицы и натыкается на почти что замёрзший букет. Федя быстро хватает его в руки, судорожно пересчитывая цветы, и убеждается, что их ровно семнадцать. Примулы похожи друг на друга: красные с белой серединкой у основания, коротким стебельком и широкими зелёными листьями.

        Федя купил их недавно – пару минут назад, когда решил выкурить ещё одну сигарету. Зашёл в киоск возле дома и попросил в ещё не пропахшие табаком руки цветы. Для чего? Он и сам не знает. Просто ей нравятся примулы – они должны стоять рядышком, вместе.

        Федя разворачивается, идёт в сторону её дома. Стоя на крыльце, переминается с ноги на ногу, но потом толкает дверь и перешагивает через порог. Вздыхает. Уже легче вздыхает, потому что запах сигарет куда-то улетучивается, испаряется, словно аромат цветов перебивает всякие попытки распространения едкого дыма на одежду. Глубокий вдох, чтобы позвать её в голос, но слова застревают где-то в глотке. Федя выходит обратно на улицу. «Надо постучать», — думает он. Подносит кулак к двери, но тут же одёргивает руку.

        Да что это с ним?

        Федя пинает застывший камешек на пороге, обходит собственный след от ботинок, разворачивается, щурит глаза и опять решает постучать. «Не веди себя как идиот, сын пекаря. Отец не похвалит тебя за подобную самодеятельность». Федя замахивается опять, но вспоминает, что оставил букет у неё в прихожей. «Придурок» – думает. Дёргает ручку снова, заходит и чуть не налетает на выходящего из дома Пашу.

        — Стучаться не учили? — бурчит последний.
 
        — А я на правах друга.

        Федя останавливается и пытается разглядеть за спиной высокого парня цветы.

        — Ясно, — всё так же отвечает Паша. — К Олесе?

        — Да.

        — Передай её сестре, пожалуйста, что я больше не намерен за ней бегать. Если работать она будет ещё и ночью, я лично пойду к её начальнику и уволю её к … Ну, ты понял меня.

        Паша решительно выскакивает за порог, и Федя пропускает его.

        — Паш, ты бы не был так категоричен, — Федя с облегчением замечает нетронутый букет на тумбочке. —  Катя жизни спасает.

        Паша мрачнеет ещё больше и, подпинывая тот самый камешек, что пинал Федя, выходит за пределы участка.

        Значит, Олеся сегодня не одна…

        Федя уверенно шагает в гостиную. Лучезарная комната встречает его. Федя оглядывается, вспоминая, как весело было тут в прошлые выходные, и решает пройти дальше. Вопреки здравому смыслу цепляет букет за шлёвку штанов – так, чтобы цветы не было видно – и сворачивает в небольшую кухню.

        — Федя? — удивляется Олеся, вскакивая со стула. — Что ты здесь делаешь?

        Олеся делает шаг навстречу, но Федя уже всё видел. Он видел, как Олеся целовала Петю Мамонова в губы; видел, как она прикасалась к нему. И это не было просто влечением – чем-то, что сделал бы Петя, чтобы соблазнить её; это было именно тем, что видел Федя – приторным и очень фальшивым.

        — Я пришёл к Кате, — с гневной дрожью в голосе врёт Федя. — Примулы в киоске нашёл. Хотел показать.

        Федя проходит вглубь кухни и садится за стол. Он скрещивает ноги, а широким букетом упирается в спинку стула; Олеся не замечает цветы.

        — Петь, — говорит она, смутившись. — Кажется, ты собирался на работу.

        — Яблочко? — Федя подкидывает зелёное и откусывает от него кусок сразу, как только яблоко приземляется в руки.

        — Нет, спасибо, — отвечает Петя, пряча глаза.

        — Зря!

        Петя смотрит, как Федя безжалостно поглощает фрукт, и невольно думает, что этими же зубами он может покусать и его. Петя морщится, представляя это, и отходит на шаг. Затем кидает какой-то растерянный взгляд на Олесю и покидает залитую солнечным светом кухню.
 
        — Ну, и зачем ты так? — Олеся садится напротив. — Зачем прогнал его?

        — А зачем ты опять целовалась с ним?

        Олеся скрещивает ноги в точности как Федя.

        — Думаешь, тебе стоит об этом знать? — выхватывает яблоко, которое он уже успел закусать.

        — Думаю, да.

        — Что ж… — Олеся кусает зелёное с боку, где Федя не успел к нему прикоснуться. — Кать! — почему-то зовёт сестру. — Катя, милая, зайди, пожалуйста, в кухню!

        Высокая девушка появляется рядом с Федей, и парню кажется, что он крупно влип.

        — Катя, дорогая, Федя принёс примулы. Будь добра, забери их у него из задницы.

        Федя хватается за спинку стула и понимает, что букет накренился вперёд. От этого он зацепился за куртку и вылез несколькими бутонами наружу.

        — Нет уж, лезь туда сама к своему парню.

        Хорошо, что Федя не слышит и не видит Олесю, потому что она готова сквозь землю провалиться от такого заявления сестры. Вместо полезных наблюдений Федя с досадой заключает, что его раскусили, поэтому вынимает цветы из шлёвки штанов и просит Катю унести цветы в вазу.

        — Красивые примулы, — улыбается Олеся. — Кате они точно понравились.

        — А тебе? — решается Федя заговорить о главном – никотин, похоже, выветрился из его головы и больше не притупляет сознание.

        — И мне тоже.

        Олеся встаёт со стула и подходит к Феде ближе. Она садится перед ним на корточки и вытягивает из кармана пачку сигарет. Из его кармана вытягивает. Федя от недоумения съёживается на стуле, но Олесю это нисколько не заботит. Она достаёт сразу все трубочки и выбрасывает их в урну. Затем моет руки с мылом, нюхает их, а когда убеждается, что пахнут они ромашкой, предлагает Феде подняться и кладёт руки ему на плечи.

        — Ты действительно хочешь знать, почему я целовала Петю?

        Парень незаметно кивает.

        — От тебя чертовски пахнет табаком, — заявляет Олеся, — а это убивает любовь.

        Любовь? Он не ослышался? Она сказала «любовь»?

        — Федя Петров, ты полный придурок, раз куришь по утрам. Твоя дурная привычка не даёт мне тебя целовать. И если ты выкуришь хотя бы ещё одну сигарету, сделаешь хотя бы ещё один затяг, клянусь, я буду целовать Петю Мамонтова вечность. Ты понял меня?

        — Боже мой, да.

        Затуманенный живительным кислородом и блеском её глаз Федя подхватывает Олесю за талию и клянётся, что эта сигарета была последней – единственной счастливой, которую он выкурил за жизнь.