Феоктист Арнольдович выполз из-под одеяла, сладко потянулся. Принюхался к аромату, тянущемуся из кухни. Набросил халат, сунул ноги в тапки, прошествовал на запах. Уселся за стол, изучая ловкие движения бабушки, ловко переворачивающий очередной блин на сковородке. Потянулся к уже испечённым, принялся уминать.
Когда утренний голод прошёл, в желудке объявилась приятная тяжесть, едок принялся рассуждать.
— Паршивые блины у тебя, бабка. Все с комками… Вон, у соседки, тётки Лукерьи, ровнёхонькие. Да и во всей деревне хуже блинов нет. -
— Не нравится — катись вон! -
Увернувшись от веника, бросился Феоктист Арнольдович к двери, еле успел калоши обуть, да куртку набросить. Выскочил за калитку, побрёл по улице с обидою.
— Вот за что погнала? Я же любя. И притом правда. Всю жизнь думаю — отчего блины у бабки плохие выходят. И слова ей не скажи. Пойду до Лукерьи, стану у ней двор подметать, за скотиной ухаживать — может, кусок от блина и даст. А бабка — скотина неблагодарная. Вот за что? -
И в самом деле, за что?