Переход Севастополь - Бухта Провидения (Петропавловск-Камчатский).
Дневник корабельного врача подводной лодки С-73.
Дневник вел лейтенант медицинской службы Леонид Балашевич (1960 год).
Рисунок автора "Парус среди льдов".
18 августа 1961 г.
Наконец пришли хорошие новости из бюро погоды – пролив Вилькицкого начинает очищаться ото льда. Нам уже изрядно надоели и якорные вахты, и унылая однообразная тундра, и стесненная жизнь в прочном корпусе. У нас очень мало воды, и мы расходуем её экономно. Две недели не мылись в бане. На берегу это ещё терпимо, в лодке же с её грязью и теснотой переносится тяжело. Всё тело противно самому себе, волосы стали жёсткими и жирными, зудит весь череп, что не даёт возможности сосредоточиться и работать. Это раздражает людей, появляются угрюмые взгляды, перебранки, споры из-за мелочей. Как же мы обрадовались, когда с флагманского корабля по радио сообщили, что для подводников организуется помывка в корабельной бане! Конечно, баня – это слишком сильно сказано, просто подают в душ горячую воду на час, и за это время у 8 сосков должно вымыться 60 человек (ведь и здесь пресная вода на вес золота). Но для нас и это – блаженство, мы жадно хватаем руками жидкие струйки воды, смываем потоки грязи, улыбаемся друг другу. Пусть эта баня скорее напоминает душ Шарко для нервнобольных, пусть многим приходится выбегать в раздевалку с мыльной пеной на теле – смыть её не хватило воды, всё равно появляется смех, шутки, веселеют глаза, на тонну легче тело, кажется, никто никогда так не оценит обычную корабельную баню, как подводники, вернувшиеся из дальнего плаванья. И ещё теплый гальюн. Этого уж кроме подводников никто не поймёт!
А на следующее утро мы снялись всем дивизионом с якоря и двинулись на северо-восток, поближе к проливу. Здесь, у острова Тыртова, мы догнали свою плавучую базу, снова переселились в обжитые на Диксоне каюты. Здесь можно хорошо выспаться на чистом белье разового пользования, которое вчера нам великодушно выдал боцман, развалиться в койке, не рискуя разбить голову о клапан аварийного продувания или прибор КП-6. Здесь мы получили сброшенные с самолёта газеты от 8–10 числа и через 12 дней после полёта Титова в космос увидели, наконец, его портрет. Герману 26 лет. Поистине историю делают тридцатилетние. Конечно, кто не завидует Титову, особенно мы, офицеры с таинственных подводных кораблей, – ведь он сделал что-то полезное в свои 26 лет. А что сделали, чего добились мы? Чего добьёмся? Дряблые мышцы и лысая голова в 32 года, а то и раньше. Немного больше звёзд на погонах и значительно меньше ума в голове. Увядающая жена, которую ты видел 20 дней за последние 7 лет, и дети, которые зовут тебя дядей?
В эту ночь я так и не уснул на чистой и просторной койке. Мысли роятся в голове, хорошие мысли, их не уложишь на клочок бумаги, тем более в путевой дневник. Перед ним я ставлю только одну маленькую цель – сохранить впечатления перехода. Ведь не часто приходится покрывать расстояния в десятки тысяч километров. Да, Герман Титов говорит, что у космонавтов есть не только тоска по родине, но и тоска по земле! Говорит, что это совершенно новая тоска, которую не знали ранее. Чудак, он бы сперва спросил об этом у подводников!
21 августа 1961 г.
И вот мы снова стоим. День, два, три, четыре, пять… Сведения о ледовой обстановке какие-то путанные, во всяком случае, пролив ещё закрыт. Пётр Иваныч, наш старый боцман, говорит, что предчувствует зимовку и, кажется, уже назначил по семафору свидание с моржихой – готовит на всякий случай почву. Мы пытаемся казаться оптимистами, но однообразие и скука всё чаще вызывают приятные и щекотливые воспоминания о тех временах, когда мы свободно ходили по цивилизованной земле. В иллюминатор видна, увы, лишь полоска голой, пустой и холодной тундры острова Тыртова. Островок лежит на широте центральной Гренландии – глухой, далёкий и некогда таинственный Север.
Если бы здесь росли деревья и жили люди, погода августа напоминала бы наш март. Большие, но уже стаявшие со всех сторон снежные поля и солнце, солнце рассыпает горячий, томный, ароматный конфетти, так что приходится задыхаться в зимней одежде. Но чуть свернёшь в тень – и внезапный холодный воздушный поток обжигает разгорячённое лицо, прошедшая зима напоминает о своих правах. Правда, здесь мало таких солнечных дней. У нас после изменчивого непостоянного марта наступает прекрасная весна; здесь же едва отступившая зима идёт себе самой на смену, и, как верная гарантия этому, патрулируют на рейде, в приличном отдалении от берегов, торосистые дежурные льдины, готовые в любую минуту сковать плеск океана.
Сегодня, 21 августа, прочёл коммунистам свой отчётный доклад, рождённый в двухдневных муках заместителем командира по политчасти. Несмотря на большую подготовительную работу, проведенную накануне, большинством в один голос (подумать только – в один голос!) я всё же избран секретарём. В моей партии – провокатор! Им оказался Борода, самый преданный кадр, который в спешке зачеркнул вместо моей фамилию зама. Его роковая ошибка обрекла меня на год писать скучные планы и отчётные бумаги. Так Борода попал в опалу к новому вице-губернатору. Ужо ж я его!
23 августа 1961 г.
Wir noch stehen! Сегодня командир «обрадовал» нас ещё более – выход задерживается до первой декады сентября. Даже если мы пройдём пролив, то ранее конца октября вряд ли придём на место. Однообразие нашего существования (жизнью это назвать трудно) скрашивают только фильмы, мы их крутим до 1–2 часов ночи. Вот и вчера просмотрели подряд «Сверстницы» и «Сёстры», вспомнили и о своей былой полнокровной жизни и уже не смогли уснуть почти до утра. Юношеские романы, красоты Ленинграда, училища, дом, учёба, вечера, рестораны – каждый вспоминал о том, что ему более дорого и близко. Не затрагивали только одного – свои семьи, своих милых жён, ибо это не воспоминание, это тоска, такая, что говорить о ней вслух слишком больно, и каждый прячет это только для себя. И когда затихла беседа, в темноту ещё долго вглядывались неподвижные широкие зрачки, оранжевым ореолом вспыхивали огоньки сигарет, выхватывая из темноты застывшие мумии. Где-то, за тысячи километров, может быть, так же не спят, думают и тоскуют о нас. По крайней мере, этому хочется верить – и мы верим.
Иллюминатор каюты – это наша единственная связь с внешним миром. Из накуренной каюты приятно выставить голову в раскрытый иллюминатор, провентилировать лёгкие и взглянуть на море. Вчера был чудесный день. На небе, вопреки обычаю, не было облаков, и оно резкой чертой отделялось от синей глади – бледно-зелёное, холодное, но яркое и жизнерадостное, напоенное солнцем, оно бросало яркие белые пятна света на медленно плывущие льдины, среди которых бесшумно скользит светящийся алый парус. Жаль, что этого не видел Грин – алый парус, купающийся в солнечных лучах, рассекает пустынное ледяное поле, как символ беспокойного сердца человека, принёсшего даже в эти северные широты тепло своей жизни. Какой материал для романтика!
А иногда поднимается на ветру, пенится, играет зелёная неприветливая волна. Приятно любоваться этим бурным и бесцельным движением стихии. Вот на гребне волны появляется какой-то круглый безвольный комочек, она играет им, накрывает пенной шапкой, несёт за собой. Он не борется, не протестует. И вдруг у комочка вырастают крылья – сильный взмах, и вот уже гордая чайка, рассекая крылом встречный ветер, мчится вопреки стихии, то взмывает вверх, то падает камнем в пену волн и отнимает у них свою добычу. О, если бы так же просто человек мог взлететь и бороться, и презирать стихию! Но человеку труднее, у людей редко вырастают крылья, а у крылатых счастливцев.
На днях мы посмотрели фильм «Два капитана» по сценарию Каверина. Прекрасная иллюстрация. Теперь, зная хоть в общих чертах историю Севера, по-иному воспринимаешь сюжет. Конечно, повесть написана для юношей, обдумывающих жизнь. В ней всё просто и прямолинейно – действуют только негодяи и герои, середины нет. Но оказывается, в основу сюжета положены подлинные события. Просматривая литературу, мы прочли об экспедиции Русанова, которая имеет много общего с судьбой Татаринова. В 1912 году Русанов на судне «Геркулес» вышел в Баренцево море. Он исследовал Шпицберген, открыл там новые месторождения угля, прошёл через Маточкин Шар (у Каверина говорится о Югорском) в Карское море и достиг архипелага Норденшельда. Здесь по неизвестной причине судно погибло. На полуострове Таймыр и островах, прилежащих к Северной Земле, уже в советское время найдены остатки этой экспедиции. Но причина её гибели так и осталась никому неизвестной. Считают, что Русанову принадлежит честь открытия Северной Земли. То же говорит Каверин о Татаринове. Он, конечно, торпедирует охотившийся в Карском море «Адмирал Шеер», который обстрелял Диксон. Но на «Шеер» никто не нападал, тем более его не могли потопить одной торпедой, он в то время благополучно вернулся в Германию.
Продолжение следует.