Вчера я впервые изменила своему мужу.
— Так-к, перемешиваем. Посыпаем. Ждём! — бормочет Игорь, колдуя над каким-то причудливым блюдом.
— Вкусно получится, — подмигивает он мне.
"Интересно, а что же у нас с тобой получится?" — думаю я.
Я сижу тут же на кухне за столом, всегда покрытым белой скатертью. Причуда мужа.
С мужем мы учились в одном классе. Я выбирала между ним и Ганьянцем. Ганьянц выше ростом и шире в плечах. Да, что там! Ганьянц — красавец. У Сашки же чуть раскосые глаза — наследство прадеда, гонявшего табуны по казахской степи, жёсткий взгляд и белозубая улыбка. В Сашку влюблены все школьные красавицы, ну, за редким исключением.
После выпускного мы с подругой Иркой и Сашкой брели по пустынной улице, уставшие и сонные. Неожиданно откуда-то вынырнул парень на мотоцикле, проскользнул рядом со мной и собрался мчаться по свободному проспекту
— Стой! — закричал Сашка. — А ты не пробовал проехать ещё ближе к ней?
— А что можно? — усмехнулся (я думаю) затормозивший мотоциклист.
— А ты попробуй.
Пацан поверил Сашке и, оттолкнувшись ногой о бордюр, исчез.
Я впервые почувствовала себя женщиной, слабой, но защищённой. Сашкиной женой стала на втором курсе журфака. И долго была защищённой, а ещё — избалованной и капризной. Это дома. У себя же в редакции пахала как Папа Карло.
В своих воспоминаниях с удовольствием возвращаюсь в то время, когда у нас родились девчонки – одна за другой. Третий раз испытывать судьбу я отказалась. Мне хотелось работать. Живут же люди и без сыновей.
Дочек Сашка обожал, растил их своенравными и настырными. Такими они и остались по жизни, упёртыми и своевольными. Уехали в большие города, в разные стороны. Звонят, зовут к себе, а мне нравится наш городок, где всё до боли родное. Наша квартира такая уютная и светлая. Стол муж смастерил, когда остался без работы. Всю мебель в кухне меняли, а стол вот он. Сидим за ним с Игорем, завтракаем. В кухне пахнет жареным луком и мясом. Какой-то чужой запах.
С Игорем познакомились в сентябре, когда уже начинался сезон дождей, холодных и долгих. Я люблю осень.
В тот день выбралась погулять и сразу же продрогла, но всё-таки решила добрести до угла.
В кафешке на углу, похожей на забегаловку, мы с мужем любили посидеть субботним вечером. Здесь готовили хорошие шашлыки, едва ли не самые вкусные в нашем городке. Захотелось зайти, согреться.
Дверь оказалась тяжёлой, её всегда открывал муж. Осмотрелась. В зале уютно и тепло.
— Вот там будет удобнее, — указал мне на столик возле окна крупный мужчина, неожиданно обнаружившийся за моей спиной.
У мужчины был чуть хрипловатый голос и открытая улыбка. "Интересно, где протезировался?" — подумала я, на секунду позавидовав его красивым зубам. Он не отводил глаз и я смешалась.
Это и был Игорь.
В тот же вечер Игорь признался, что шёл за мной. Сам не может объяснить почему.
Игорь звонил часто.
"Что делаешь?" — спрашивал он каждый раз.
Игорь пытался пригласить меня куда-нибудь, но я не соглашалась, и мы гуляли по продрогшим улицам.
Вчера проснулась поздно. Солнце уже освещало всю стену напротив. Наступило бабье лето.
Ночью никто не снился. Ещё не успела ни о чём подумать, как в прихожей над дверью затренькал звонок.
Открыла. Муж всегда выговаривал за то, что не смотрю в глазок.
За дверью стоял Игорь с цветком в горшке.
— Вот, — протянул мне. — Чем-то приглянулся. Решил тебе подарить.
— Гелиотроп, — сказала я. — Мой любимый цветок.
Игорь рассмеялся и, отодвинув меня, переступил порог.
Фиолетовые цветки гелиотропа наполнили комнату запахом ванили. На потолке дрожала тень листвы старого тополя за окном.
— Вот так, — говорю Сашкиной фотографии на комоде, когда за Игорем на следующий день закрывается дверь. Я всё рассказываю Сашке.
Когда же рассказала подруге Иришке об Игоре, она стала говорить о предательстве, о том, что должно быть стыдно, так поступать, когда у тебя муж недавно умер.
А мне и было стыдно, но чем острее я испытывала муки совести, тем яснее становилось: этот мужчина уже вошёл в мою жизнь.
Дочки выросли на рассказах о моём детстве, о нашей с Сашкой юности. А теперь я сижу одна на нашей кухне, пью чай и рассказываю сама себе истории своей жизни. Вспоминаю.
Сашкина карьера в строительной кампании после института складывалась удачно. Он всегда был занят. Приходил уставший, но в настроении. Вечерами сидели вот на этой же кухне, пили чай, Сашка рассказывал байки про строителей, часто смешные.
— Не ржи, девчонок разбудишь, — говорил он довольный. А если я смеялась, успокоить меня было непросто.
Но со временем Сашка сделался каким-то психованным. Появились новые друзья. В доме стали бывать неприятные мне люди, но я накрывала на стол, пережидая за закрытой дверью их шумное веселье. Устраивала на утро разборки и скандалы. Уходила к подруге Иришке. Сашка вылавливал меня возле редакции, лил слёзы, обещал и клялся. Начинали жизнь сначала, но ничего не менялось. Девчонки взрослели. Сашку увольняли в одном месте, но вскоре принимали в другом. Сашка был хорошим специалистом. Сашка — он талантливый.
— Да брось ты его, — говорила на полном серьёзе подруга Иришка, некогда по уши влюблённая в Сашку.
А кто был со мной, когда у меня умерла мама, когда мне поставили страшный диагноз, но, к счастью, он не подтвердился? А кто набил морду главному редактору, когда этот индюк вздумал? А с кем мы девчонок растили, грустили, радовались?
Самое обидное, что как-то и старшая дочь мне об этом сказала. Помнится, проревела я до утра, а утром, так и не найдя нужных слов, врезала дочери по шее.
Сашка ушёл сам. Навсегда. Туда откуда не возвращаются.
Воспоминания спрессовались, а затем тугим комом подступили к горлу. Но я не позволила себе расплакаться. Сколько уже можно реветь?
У каждого своя судьба.…У Игоря парализована жена. Четвёртый год не встаёт. Есть сын. Живёт здесь же в городе. Таксует.
Поэтому, недавно, когда к нам на улице подъехала машина, и из неё вышел парень и спросил: "Батя, это кто?", мне его лицо было уже знакомо.
А после того, как Игорь ответил на вопрос, сын сказал, что отвозил моих дочерей на вокзал после похорон мужа. Вот так.
Ненавижу одиночество, но готова остаться совсем одна. Вот только не нужна мне чужая жизнь.
— Давай, расстанемся, — говорю Игорю, и сердце испуганно сжимается.
— Я не могу, — говорит Игорь, и сердце моё стучит дальше.
Вечером третьего дня зимы Игорь не пришёл и не позвонил. Почему-то было страшно ледяным, сковывающим страхом. Бродила по квартире, прислушивалась, всматривалась в тёмные провалы окон. Уснула, как будто свалилась в ледяную прорубь. Разбудил звонок, прозвучавший в утренней тишине как треск старого мотороллера.
— Батя умер, — сказал знакомый хриплый голос
— Игорь, что за дурацкие шутки? — сказала я и в следующую секунду поняла, что это не Игорь.
— Батя вчера умер. Сердце…, — сказал сын и, немного помолчав, добавил. — Вы на похороны не приходите.
— Это мне в наказание. Это Бог меня за предательство наказал, — плачу Иришке в телефон. Её, некогда тихий однокурсник, а теперь муж — какой-то там начальник, не любит гостей, а тем более Иркиных подруг. Вот и общаемся в основном по телефону.
— А может, ты — подарок Игорю перед смертью? — говорит, как всегда мудрая, Ирка.
И немного отпускает.
На похороны я пошла. Прощалась в стороне.
На кладбище ко мне подошла женщина.
— Я Вера, — сказала она. — Игорёшкина сестра. Он вам обо мне не рассказывал?
— Нет, — покачала я головой. — Не успел.
— Вы его любили? — спросила Вера. Было видно, как ей этого хотелось.
Я кивнула. Женщина Вера расплакалась и обняла меня. Но я не могла, ни с кем делить Игоря.
— Продавай квартиру и приезжай, — звонит старшая дочь. — Не хочешь ко мне, перебирайся к Наташке в Новосибирск. И чё сидеть в своём Мухосранске!
Вот так одной фразой уделала. Хорошо, что я ей про Игоря не рассказала.
— Анечка, — говорю в трубку, набрав до щемящей боли родной номер редакции. — Сделай объявление на продажу моей квартиры. Всё. Уезжаю.
— Как здоровье? Как ваши дела? — щебечет Анечка.
А какие у меня дела? Уезжаю из Мухосранска.