Михаил шел через лес держа путь на Иванков. Шел в сапогах, в накинутой на плечи шинели, солдатской, фронтовой. Выбирал места посуше; в колеях проблескивала талая вода. В иных, к северу, местах застыл, слежавшийся грязно-серыми грудами, снег. Лес молчал, еще не наполненный птичьим гомоном. Лишь озорная сорока, надоедливо стрекотала, словно предупреждая кого-то об одиноком, неспешно шагавшем, путнике.
Время от времени вытирал выкатывавшиеся из-под приношеной фуражки холодные капли пота влажным платком. Когда уставал, делал кратковременные остановки, отдыхая, опёршысь о ствол сосны. Преодолена всего лишь треть пути, где-то за лесной стеною скрылась Красиловка, где нынче проживает, а ему еще шагать и шагать...Вынужденно отправился в неблизкую дорогу по вызову врачей из Киева на перекомиссовку, для подтверждения группы инвалидности. Наступала пятая послевоенная весна, а Михаилу все еще слышались отзвуки той страшной войны.
Вот также шагал по лесу осенью 41-го... Пробирались лесами, вырвавшись из окружения, из под Луги, к Ленинграду наши бойцы, что-то около батальона. Немного наклонившись в перед под тяжестью рации, шел в гуще солдат и Михаил. Через определенные промежутки времени по приказу командиров, делали привал. Михаил снимал с натруженных плечей аппарат, и приступал к разжиганию костра. Мелко нарезал ножом из прутиков стружку, насыпал ее на горсть сухих листьев, травы, и поджигал. Несмелым змеевидным витком поднимался ввысь горьковатый дымок. Костерок постепенно разгорался. Такие же дымки костров струились между сосен то там, то тут, где грелись бойцы.
Уже пройдена большая часть пути. Где-то впереди - Ленинград. Но вдруг загремели винтовочные выстрелы. Послышались крики раненых. Все мгновенно бросились на землю под защиту сосновых стволов. "Только шевельнешься, чтобы поменять позу, вытянуть затекшие ноги, и сразу взрывают хвою пули", - рассказывал мне об этих днях войны мой отец, Михаил Иванович Бутко. "Вот гад, пристрелялся, однако" - выругался казах Абаев. Так бы лежали они неведомо сколько, если бы не появился наш танк. Поводил хоботом ствола вокруг и, замаскированные на верхушках сосен финские кукушки, затихли.
Двинулись дальше. Под Ленинградом колонну задержал заградительный отряд. Раскрасневшийся майор в расстегнутой шинели крыл матом прорвавшихся через заслон: "Назад! Вашу мать... Кто будет защищать Ленинград?" Все же часть бойцов пропустили. Радист Михаил Бутко был в их числе.
Начались обстрелы из дальнобойных орудий. Враг, не смогший взять город приступом, постепенно сжимал кольцо блокады, которая длилась с 8 сентября 1941 года по 27 января 1944 года. Михаил Иванович, захвативший часть финской войны, находился среди защитников Ленинграда в качестве радиста в подразделении полка. Несколько раз побывал на передовой связистом, восстанавливал под огнем поврежденную связь (провода).
Как радист - прикомандирован к бронепоезду, курсировавшему по ветке Луга - Ленинград. Имел награды, благодарность командования. Пережил страшную блокаду, унесшую тысячи лениградцев. Как очевидей этого кошмара, часто вспоминал о тех годах войны, в рассказах своим близким. Прорыв блокады, соединение двух фронтов отмечалось как радостное событие. Началось изгнание немецко-фашистских захватчиков из Прибалтики. В Эстонию наши войска вступили осенью 1944 года. Освобожденный Таллин ликовал. Начались массовые гуляния.
- В каком-то клубе мы играли танцы, - рассказывал отец - нас было трое музыкантов. Я - баянист, Скрипников Василий - скрипач, Яковлев Павел - контрабасист. Играли вальсы "Дунайские волны", На сопках Манчжурии", популярные танго "Брызги шампанского", "Утомленное солнце", танго из кинофильма "Петер", фокстроты, польки. Эстонские девушки в нарядных платьях кружились в вихре танцев. После каждого танца горячо благодарили нас по-эстонски: "тере, тере...".
...Мог ли предположить отец, что стечением обстоятельств он из родных Воронежских мест (Верхний Момон), окажется сначала в Киеве, а потом в богом забытой полесской деревушке Красиловке с речушкой Вересней, где и найдет последнее пристанище на местном кладбище?
Играя на баяне "Незабываемый вальс" (исполнял его отец на концертах), я всегда вспоминал отца, его лирический тенор: "Знаю, порой до рассвета, ранней весною опять, незабываемый этот будем мы вальс танцевать".