(Только что обнаружила, что третья книга мистической моей трилогии недоделана! И с утра принялась писать. Конечно, совсем далёкое от неё. Как-то так случается, что прежде, чем окончательно сложиться в единое целое, моя "Империя" высылает впереди себя фейерверк рассказов, баек, побрякушек... Видимо, непросты эти Руины…)
***
Они сидели кружком на низких диванчиках, ждали.
Ее?
Вошла резко, прошла по диаметру сквозь них к комнате, темной и пока невидимой, но знакомой с ее щенячьего детства – от "агу", ползания на коленках, первых шагов-падений-полётов в протянутые мамины руки, в ее нежность, в ее светлый, оберегающий смех, до дня ухода.
Обернулась.
Они всё так же сидели полукругом, словно она и не пришла еще вовсе, словно не прилетел ее самолет, так долго круживший над городом, укутанным сплошным туманом, густым и белым, как снятое молоко, сквозь который и над которым парил непобедимый и вечный купол святого Исаакия Далматского.
Она глядела на купола Исаакия и подумала, не потому ли в нашей семье так любят далматинцев? И улыбнулась неожиданности взаимосвязей.
Она заметила, что по золотистому паркету, перед ними и вокруг них разбросаны комья земли – черной, свежей, словно только что из-под плуга на черноземной южнорусской пашне.
Но почему-то не удивилась, и звонко, весело сказала:
– Па! Ты готов записывать? Сейчас мы с тобой запишем шедевр: "17 лет без родины". Готов?
– Конечно! – сказал он, хотя звука голоса она не слышала, она просто знала, что иначе не может быть, и начала диктовать.
"Сиреневая опадает ночь…"
Строка из другой жизни. Тогда она писала стихи. И тогда это была Родина.
Глядя на них, она совершенно некстати заметила свои ноги, почему-то неуместно длинные и светлые возле них, но отбросила эту пустую мысль, вернулась поближе к светлому кругу.
– Нет ничего прекраснее волшебных сказок! Скажите, почему я не пишу волшебных сказок?
(Продолжение следует)
Санкт-Петербург
2019