Мы жили в Будапеште на его 2х разных концах, соединённых длинным автострадным мостом.
У Руби были лебединые руки, она казалась такой хорошенькой, что иногда мне представлялось, что я сижу рядом с горшком мёда или разглядываю картину «Рождение Венеры» . Она и впрямь походила на эту Венеру, персиковой белизной своего лица и россыпью пшеничных волос, так что ее разбросанные по подушке локоны казались снопами пшеницы, золотящимися под пряным небом Прованса.
Мне тяжело было представить мужчину, который бы даже на секунду не мог не влюбиться в нее. Пролетая по эскалатору метро, выныривая из уличных арок, прильнув к трамвайному стеклу , она казалась такой лёгкой и грациозной, словно это был не человек, не девушка, а видение..Призрак той самой Венеры. Даже слепой аккордеонист, долгое время играющий у входа в метро, на миг замирал и как собака обшаривал воздух места, где секунду назад она проскользнула в стеклянные двери подземки.
Часто, по выходным я бежал к ней домой прихватив свежих венгерских ватрушек, что продавались в пекарне прямо под моим окном. Я специально ставил в плеер музыку Тирсена , чтобы моя долгая прогулка по этому мосту, сам мост, город, лежащий под ним и дом Руби казались еще более прекрасными в свете вечерних фонарей. В эти моменты во мне плакал несостоявшийся художник и поэт, но еще горше неистовал даже не зачавшийся музыкант.
Мы были знакомы с той поры уже проходящего детства, но еще не навалившейся юности, которая обычно прибирает к рукам сердца, в которые впервые стучится любовь.
У парадного подъезда её дома я приглушал не умолкающую никогда в моей голове музыку Тирсена и готовился услышать музыку уже её голоса. Я любил останавливаться под ее окном на втором этаже , словно это были окна моего родного дома и смотреть на бамбуковые палочки, висящие под занавесками, танцующими от касаний сезонного ветра. Я знал, что в этот самый момент, когда я стою под окном её кухни, она готовит какао к венгерским ватрушкам, которые я принесу, и представляю как сейчас будет чудесно вкусно и тепло. Дверь в квартиру, обычно, уже заранее бывала открыта для меня и толкая её ручку, я видел пустую прихожую и чуял доносящийся с плиты запах шоколадных бобов.
Через пару секунд появлялась и сама Руби под меланхоличные звучания песни What’s the matter Майло Грин, со своим распущенным снопом прованской пшеницы на голове. Атмосфера этой квартиры с самого её порога словно загружала в проектор киноленту, и мы поглощали ватрушки под шуршание какого то саундтрека.
Она любила сидеть поджав под себя ноги, словно японская гейша, а я обычно полулежал на маленьком кухонном диванчике как турецкий султан.
А в это время за окном её кухни дышал 21 век, шёл дождь или снег или светило солнце, а люди спешили купить себе что то ненужное или жизненноважное , что то сенсорное с плоским экраном, с гигабайтами памяти и ультрамодным дизайном.