В "Сравнительных жизнеописаниях" Плутарх собщает, что Юлий Цезарь оплакивал гибель Помпея. Историк позицирует себя как моралист. К такому взгляду на великих людей, как на людей нравственных, он был склонен в силу своей принадлежности к традициям греческих Афин и бесед в Риме с учеными и философами своего времени. Самое важное для него - это вопросы морали. Он совершенно ясно говорит об этом во введении к биографиям Александра и Цезаря: Мы пишем не историю, а жизнеописания.
В комментариях к "Сутре помоста" шестого патриарха дзэн Хуэйнэна неизвестный комментатор пишет: Три кармы - три составные части, которые определяют общую карму человека: карма тела, карма рта и карма мысли.
- Карма тела включает в себя дела, которые творит человек, в том числе причинение вреда живым существам, воровство, прелюбодеяние, обжорство и потребление вина.
- Кармой рта называются различные речи и порождаемые ими явления, которые могут привести к невозможности его спасения или освобождения, то есть злые речи, двуличие, обман, сознание иллюзий у окружающих.
- Карма мысли подразумевает неправедные мысли и переживания - зависть, алчность, жадность.
Видимо слёзы Цезаря выпадают из этой всеобъемлющей классификации.
Мне представляется, что его плач, также как и ночные слёзы Платона или причитания Мансура Аль Халладжа лежат за пределами универсума пустоты классического буддизма. Намечен другой путь. Путь просветления не менее подлинного чем то, которое декларируют патриархи Дзен, и которое произрастает из аномалии души более широкой, нежели целый мир. Оно не имеет отношения к сатори - в основе которого лежит медитативная атараксия. Это другой тип переживания. Я называю его смятенное просветление. Оно всегда выглядит как своеобразный тест на адекватное восприятие реальности.
Одновременно замечу на полях, что в мире существует столько просветлений, сколько жило и живет людей, и нам не хватит всего времени эона, даже чтобы просто пересчитать или перечислить их.
В отличие от пустоты, которая не подразумевает ничего, кроме самой себя, слёзы считаются метафорой страдания и боли. Такое суждение о них ниже всякой критики. В слезах, кроме перечисленного, скрыта и всегда неизменно присутствует общая формула грядущего: Будущее ждет нас, чтобы нас уничтожить.
Цезарь плачет, поскольку произвольные и забавные измышления ума закончились в то самый час, когда они разглядели онтологическое неправдоподобие мироздания. Цезарь, Платон и другие закончили свое земное дао там, где Восток его начинает. Такое просветление, вульгарное и смутное, питающее нашу, не имеющую конца меланхолию, роднее и понятнее, чем утонченный Путь, на котором нельзя помыслить даже его смысл. И лишь забыв о слезах и словах можно достичь его сути.
Однако, я был бы нечестен перед собой, если бы не вспомнил слёзы Эйхэйа Доцена над мертвым ребенком. Это дает мне смутную надежду на то, что мир, возможно, более единообразен и гармоничен, чем в те мгновения, когда мы смотрим на него без внимания, но с вежливым сожалением.
Так что, как видите кое-что кое-когда иногда случается и на широких просторах, где не все говорят на латыни и по-гречески.