- Ну что это за живопись?! Вялая, скучная, однообразная! - распекал понурившегося молодого художника Поджилкина руководитель пленэра Мазилов.- Вот, возьми в пример для себя Красоткину! Какие краски — просто чудо!
Поджилкин перевёл свой унылый взгляд на пестрящую всем буйством красок картинку Красоткиной, не вызывающей в его душе ни единого эмоционального всплеска — раскраска раскраской и только…
- Ладно,- снисходительно похлопал по плечу Поджилкина Мазилов,- давай после ужина пойдём попишем с тобой вместе. Глядишь, поймёшь для себя некие основные принципы, благодаря которым живопись становится живописью, а не бездарной мазнёй.
Глаза Поджилкина приоткрылись, в них вспыхнул огонёк радости и надежды — пойти на этюды с самим Мазиловым — это ли не счастье?! Надо сказать, Поджилкин весьма и весьма уважал живописный талант Мазилова, могущего умело и эффектно подать преображённую им за счёт тональных и цветовых контрастов действительность. Как на крыльях полетел он собирать всё необходимое для пленэра в свой уголок, с нетерпением ожидая ужина и последующего мастер-класса с общепризнанным мэтром.
По окончании ужина он подошёл к Мазилову, робко напоминая о его обещании.
- О, а я уже было и забыл об этом,- повёл глазами Мазилов из стороны в стороны, ровно кого ища.- Вот что, дружок, подустал я за день. В ногах правды нет - надо кого-нибудь найти с машиной, чтобы подвезли. А вот давай попросим Валентину!
И он, чуть повысив голос, обратился к проходившей мимо Вале Трудоголиковой. Та, узнав в чём дело, с радостью согласилась и побежала за этюдником, по пути говоря своим подружкам о предстоящем пленэре с самим Мазиловым. С быстротой ветра слух облетел всех участников пленэра, и с разных сторон к Мазилову стали подходить и подбегать участники заезда с одной и той же просьбой — взять их с собой. В какую-то пару минут стало ясно, что все в машину не влезут. Мазилов почесал затылок, обернулся к стоящему подле Поджилкину и, как ни в чём не бывало, сказал ему:
- Вот что, мил друг, сам видишь, сколько желающих, а мест, увы, не хватает. Так что как-нибудь в другой раз попишем. Я тебе покажу, как надо писать!
Всё оборвалось внутри Поджилкина, кровь ударила в голову, стало тоскливо до тошноты и тяжело на сердце — так тяжело, как давно уже не было. Вот так запросто взять и перешагнуть через свои же слова и обещания, через человека, выкинуть его словно неодушевлённый предмет. Ничего уже не хотелось, а если хотелось, то поскорее уехать отсюда со своей «бездарной мазнёй».
Униженный и опустошённый он вышел из помещения во двор. Вечернее солнце щедро разливало великолепие своих лучей на всё окружающее. Благодать тихого летнего вечера коснулась души художника, нежно говоря своим неземным языком о вечном и непреходящем, не имеющем ничего общего с ветреностью и непостоянством человеческих отношений. Ещё не понимая, что с ним произошло, Поджилкин поднялся в свою комнатку, взял этюдник, холст, и вышел навстречу солнцу.
Через два-три часа, когда последние лучи ещё окрашивали дальний берег, он вернулся, неся в руках плод своего вдохновения.
- Гм… интересно...- задумчиво промычал Мазилов во время вечернего обхода.- Вот можешь же, братец, когда захочешь!
Рядом стояли сотоварищи, поздравляя Поджилкина с удачным этюдом, радуясь его тихой радости и подбадривая будущими свершениями. Он же, с благодарностью внимая их словам, размышлял о странности всего произошедшего с ним в этот вечер. Вот ведь как бывает, что ты приходишь к чему-то важному для себя не благодаря чьей-то помощи, а благодаря тому, что тебя отвергли и ты вынужден идти не к человеку, а внутрь себя, к тому сокровенному, что находится в глубине твоего сердца. Благодаря и вопреки… Что ж, пусть будет так...